Ответный удар - Александр Афанасьев

— Пива?

— Да сэр, было бы неплохо.

Полковник открыл холодильник, достал несколько бутылок Балтики. Употреблять алкоголь на службе категорически запрещалось уставом — но на устав здесь редко обращали внимание.

— Русское? — удивленно спросил прилетевший разведчик

— Да… Конечно, не Буд,[68] но тоже неплохо. Есть египетское — но пить не советую. Говорят, что египтяне для аромата добавляют верблюжьей мочи…

— Пусть будет русское, сэр

Полковник, сильными пальцами открыл бутылки, одну за другой

— На здоровье! — сказал он по-русски. Полковник неплохо знал русский — в ВВС его многие знали. Для ВВС русские оставались одним из главных противников, наряду с Китаем. При слове «Талибан» презрительно морщились — хотя из-за него ВВС США закупали все больше и больше турбовинтовых легких штурмовиков. С финансированием было уже туго, а гонять реактивный истребитель на уничтожение пары ублюдков и осла… вот так войны и проигрывают.

— На здоровье, сэр.

Все выпили. Русское пиво имело какой-то другой вкус, непривычный после американского. Пилось тяжелее, даже ледяным.

— Ты помнишь Джейка Барски, Алекс? — спросил полковник, прихлебывая пиво

Алекс кивнул

— Помню, сэр.

— Да, верно — сказал второй, гражданский — он работал на нас.

Алекс никак не отреагировал

— То есть на станцию ЦРУ в Багдаде — уточнил гражданский

Алекс пожал плечами

— И что?

— А то, что он погиб. Обратно, на том самолете, на котором ты летел — в Штаты отправится его гроб.

На лице Алекса ничего не отразилось

— Мои соболезнования. Я тесно с ним не работал, но помнится, он был неплохим офицером. Он ведь работал в Джи-два, насколько мне помнится.

— Да, в разведке морской пехоты. И эта история — просто так не закончится.

— Сэр — сказал Алекс — я так понимаю, что убийством сотрудника ЦРУ должна заниматься служба внутренней безопасности самого ЦРУ, верно? Причем здесь вы, вообще?

— Дело закрыто как несчастный случай — сказал гражданский — причем в рекордные сроки. Признано, что Джейк Барски на большой скорости не справился с управлением, его машина перевернулась на трассе недалеко от Рамади, после чего в нее еще и фура врезалась. Трагический случайный инцидент. Дело закрыто.

— Тебя это устраивает?

— Сэр, не вижу причин, почему бы меня это не устраивало.

Полковник резко поставил бутылку на стол, она стукнулась дном.

— Так не пойдет. Пойдем-ка, пройдемся…

С равнодушным видом — прилетевший американец закинул на плечо сумку, оставлять ее здесь он явно не собирался.

Они вышли под палящее иракское солнце. Середина дня, самое беспощадное время — лучи выжигают все как газовая горелка. На базе — было непривычно тихо для авиационной базы, только техники — гоняли только что смененные вертолетные двигатели у вертолета БлекХок, поставленного у ангара.

— В чем дело? — спросил полковник — ты же его знал?

— Сэр, кто тот человек, который был с вами?

— Зови его… Дейв, он не обидится. Багдадская станция.

— Сэр, я не хочу иметь дело с местными.

Полковник хмыкнул

— Разумно. Почему?

— Не могу говорить, сэр — Алекс улыбкой смягчил отказ — но поверьте, основания к тому есть. Поверьте, сэр.

— Отчего бы не поверить. Я и сам — едва не сгорел, потому что один ублюдок решил, что в селении десять — пятнадцать боевиков, один джамаат. Кто же знал, что их там под сотню.

— Да, сэр. Я тоже там был.

— Именно поэтому я тебя и вызвал. В наши нелегкие времена — мы должны держаться друг за друга…

— Сэр, сотрудник ЦРУ — не лучший друг.

— А как же Джейк?

— Это его дело, сэр. Думаю, он вряд ли скурвился. Может быть, поэтому…

Алекс не договорил — и полковник ощутил внутри себя глухое раздражение, которое поднималось всякий раз, как только происходило подобное. Америка — свободная страна, в ней никогда не было диктатуры. Когда иностранцы приезжают в США — им кажется, что американцы разговаривают слишком громко. Но это потому, что никогда — американцев не наказывали за слова, и им не приходилось ничего таить.[69] Американцы никогда не умели профессионально лгать, ложь — считалась хуже любого преступления, даже единожды пойманный на лжи — терял доверие раз и навсегда. Но в последнее время все было не так — они все чаще и чаще задумывались над тем, можно ли что-то сказать, и можно ли это сказать именно здесь. Говорили шепотом и полушепотом. Знали, что газеты и телевидение лгут и ничего с этим не поделать. Вот и сейчас… они разговаривают с умолчаниями, понятными им обоим. И оба понимают, что может быть суд или военный трибунал — и они под присягой будут клясться, что ничего такого не говорили. Хотя каждый понял, кто и что хотел сказать и не сказал. И как они только дошли до такого…

— Дело не в этом — подавляя раздражение, сказал полковник — я задам тебе еще один вопрос. Как ты относишься к русским?

Они шли мимо капониров, большей частью или пустых или с законсервированным там имуществом на стандартных паллетах, покрытых толстым слоем пыли. Немногочисленные встречные отдавали честь. На ангарах — можно было увидеть позицию снайпера: группа обеспечения безопасности базы ВВС. В последнее время — ВВС все больше и больше полагались на снайперов в обеспечении безопасности: люди на вынесенных чек-пойнтах отличные мишени для смертников, а снайпер — расположен в глубине оборонительных порядков — и в то же время может в любой момент применить смертельную силу именно там, где это необходимо.

— Русским, сэр? Не знаю. Я как то не задумывался об этом. Они нам не враги — но и на друзей как то не сильно похожи. Думаю, они не такие как мы — и потому нам лучше держаться друг от друга подальше. Как то так.

— Не такие как мы? У них три руки? Один глаз?

— Нет сэр. Просто у них совсем не такая история как у нас. Я не думаю, что они каждый день только и думают, чем и как досадить Америке. Просто у нас совершенно разная система ценностей. Раньше — мы угрожали убить друг друга и похоронить все остальное человечество вдобавок. Сейчас мы чем-то торгуем, и русские пытаются влезть на территории, которые мы ранее застолбили за собой. Все это — не может вызывать восторга, сэр.

— Факты таковы — сказал полковник, пиная неизвестно как оказавшийся тут комок сухой земли — раньше у нас были проблемы с русскими, потому что русские были коммунистами и распространяли свой коммунизм как смертельную заразу, ставя под угрозу наше существование, нашу страну, сам наш образ жизни и образ мышления. Но сейчас этого нет, они отказались от коммунизма, причем не в результате войны, а добровольно. Второй факт — русские никогда не поддерживали Аль-Каиду, не поддерживали исламский экстремизм, они воевали в Афганистане в то самое время, когда наши ЦРУшные ублюдки поставляли туда оружие, обучали моджахедов использовать Стингеры и целовались взасос с УБЛ.[70] Третий факт — русские, в отличие от нас, имеют громадную сухопутную границу со странами, часть из которых либо заражена радикальным исламом, либо вот-вот станет ублюдочным Халифатом. У русских есть проблемы с исламским экстремизмом и внутри своей страны, что лучше любых слов гарантирует, что они не переметнутся в другой лагерь и никогда не изменят своей политики в отношении проблемы исламского экстремизма. В то время, как НАТО превратилось в клуб по интересам, и интерес в нем единственный, чтобы мы, американская армия за свои деньги всех защищала — русские представляются гораздо более надежными партнерами, обладающими к тому же второй по численности армией в мире, имеющей серьезный боевой опыт. Четвертый факт — мы уже не можем удерживать позиции в одиночку. Ублюдки наступают, и я знаю, чего они хотят. То же самое, чего хотели в свое время коммунисты: уничтожить нас как страну свободных, уничтожить каждого из нас как личность, уничтожить наш образ жизни. Но если хорошо посмотреть на новостные сводки — сразу после того, как русские сюда вошли, давление на нас ослабло на всех фронтах, на которых мы ведем войну. То есть русские сознательно — приняли на себя часть ответственности за происходящее в мире, тем самым облегчив наше положение. Скажи — где я не прав.

Алекс долго думал. Потом сказал.

— С вашего позволения, сэр, это политически некорректно.

— Да срал я на политическую корректность! — выругался полковник, неловко дернул рукой — видишь это? Вот это — цена за политическую корректность, которую мы платим каждый день и час. Мы восемнадцать лет не можем выйти из боя. Как только мы отступаем — они идут следом за нами. А наши гребаные ублюдки — политиканы — рассуждают о свободе и несвободе. Лично я — засунул бы их в один самолет и высадил бы где-нибудь в Кении.[71] Они говорят о том, что Америка должна сражаться за свободу — но будь я проклят, если хоть один из этих ублюдков сражался за свободу за пределами клавиатуры компьютера.