Улав, сын Аудуна из Хествикена - Сигрид Унсет

– Я не спала, я все слышала.

Она была совершенно спокойна, потому что верила: добрые силы, которые удержали ее нынче ночью, не потерпят, чтобы он снова овладел ею.

Когда он спросил, почему же она не открыла, может, испугалась, или кто-то был у нее в горнице, она осмелилась сказать:

– Нет, я просто не хотела. И ты больше не приходи сюда, Тейт… Сделай милость, не ходи за мной больше!

– Вот так раз! Сделай милость, говоришь!.. А прошлой ночью…

– Знаю, – перебила его она, застонав от душевной муки. – Худо это, тяжкий грех!..

– Грех? – спросил он изумленно. – Так ты этого боишься?

Она помнила об этом тогда, помнила и теперь, пока шла здесь, по тропке, и ей стало по-своему жаль юношу. Где ему знать, сколь велик грех, что был свершен, когда она отдалась ему. Ведь она порушила клятву, о которой не в силах была даже думать здесь, на краю бездны, в которой пребывала ныне…

Шесть недель – целых шесть недель минуло с того дня и с той ночи, когда она в самой глубине души, подспудно и неосознанно начала надеяться, что может забыться хоть разок. Потом она исповедуется, заплатит пеню и попытается забыть, что у нее было с Тейтом. Тем паче она не слыхала о нем и не видала его с тех пор до нынешнего дня, когда он явился в Берг с каким-то делом к фру Магнхильд и назначил ей, Ингунн, встречу, а она не посмела не пойти.

Она увидела его, он сидел на камне в кустах. Она закричала беззвучно:

– Помоги мне, не дай ему меня запугать; чтоб я снова уступила ему!..

Он сидел почти на том самом месте, где они стояли в темноте в ночь святого Йона, когда он пел ей песню про вербу. Но она не думала об этом – они были как бы в солнечной, полной воздуха беседке, в сени желтеющих деревьев. Солнце и голубое небо светили им сквозь легкие, почти голые ветви. На глади ручья за кустами плясали мелкие солнечные блики; там на бледных, сломленных стебельках и на сорняках, которые уже побило градом и прихватило морозом, сверкали капли росы. Тропинка рядом с ними желтела палой листвой.

Даже камень, на котором он сидел, был так красив, весь увешанный свисающими зелеными подушечками мха! И ее охватило отчаяние: только она одна полна страха и безнадежности в этом прекрасном, сверкающем мире.

– Боже, помилуй меня! Я сама не пойму, что со мной.

Он вскочил и стоял, глядя на нее. Потом сделал движение, словно собираясь привлечь ее к себе; она, подняв руки, пыталась защищаться, неуклюже и слабо, а ноги у нее подкашивались. Он быстро посадил ее на камень, сам же остался стоять, глядя на нее.

– Ты, видать, не очень веселилась эти недели, что меня не было! Никто ничего не пронюхал? – быстро спросил он.

Ингунн покачала головой. Сидя на камне, она вся дрожала.

– Лучше я сразу поведаю тебе добрые вести, которые привез, – сказал он, чуть склонившись над ней и улыбаясь. – Я был в Хамаре, Ингунн, и толковал о нашем деле с местером Тургардом. Он посулил, что сам будет ходатаем за меня пред твоими родичами, он и Гуннар, сын Берга. Ну как, неплохих я раздобыл сватов?

Ей показалось, будто на нее обрушилась каменная лавина и она, Ингунн, выползает из-под нее на четвереньках, окровавленная с головы до ног. А потом снова обвал, который погребает ее.

– Что скажешь на это?

– Я ни о чем таком не думала, – прошептала она, ломая руки. – Ну, что ты захочешь посвататься ко мне…

– Я хотел сделать это не раз еще раньше, летом. Ты мне пришлась по сердцу с первой минуты, как я тебя увидал… Ну, а раз ты не утаила, что и я тебе люб… Да только я в этом еще не до конца уверен… – Поглядев на нее сверху вниз, он лукаво улыбнулся. – Зачем бы ты тогда закрыла мне дверь уже на вторую ночь? Да, я сам потом понял… Верно, было б сверх всякой меры дерзко продолжать эту игру в Берге. А потерять тебя мне неохота… Так что скоро ты перестанешь горевать о грехе, если именно это тебя удручает! – Улыбнувшись, он погладил ее по щеке – Ингунн сжалась, как собака, которая ждет, что ее побьют. – Никогда бы не подумал, что ты примешь это так близко к сердцу… Но теперь ты, верно, утешилась, бедняжка моя?

– Тейт, нам не бывать вместе.

– Ни Гуннар, ни местер Тургард так вовсе не думают.

– Что ты им сказал? – почти беззвучно шепнула она.

– Я сказал им обо всем, что было меж нами, – да не более того, чем тебе известно, – засмеялся он. – Ну, я сказал им: мы любы друг другу, и ты не прочь пойти за меня – под конец ты дала мне это понять… Только будь спокойна, я ничего не сказал такого… им и в голову не придет, будто я получил от тебя в залог много более, чем просто слово. – Он игриво засмеялся и, взяв ее за подбородок, хотел заставить приподнять голову и взглянуть на него. – Ты моя, Ингунн?

– Я этого никогда не говорила.

– Как так? – Лицо Тейта помрачнело. – Может, ты думаешь, я тебе неровня? Гуннар и местер Тургард, верно, так не считают. Не бойся, я не собираюсь оставаться на службе у Гуннара, когда женюсь, – мы уговорились, что я уеду от него сразу же после рождества. Я вовсе не думаю оставаться здесь, в этом краю… Разве ты сама того захочешь, а родичи твои дадут нам землю, где мы сумеем построиться: но, может, они вовсе этого не пожелают. Нет… местер же Тургард, Ингунн, посулил мне дать грамоту к самому архиепископу и к кое-кому из своих друзей в тамошнем капитуле – и в ней он отпишет, что мне нет равного по части письма и узоров на телячьей коже. Я могу прокормить тебя куда лучше своим ремеслом, чем думаете вы, крестьяне, ежели только приеду в такое место, как Нидарос… У меня немало путей приумножить благосостояние – когда я получу имение, которое смогу пустить в дело… А после, коли захотим, поедем ко мне домой, в Исландию… Ты не раз говаривала летом, что тебе хочется поехать туда. Сдается мне, я смогу увезти тебя в Исландию, и там тебе будет не худо…

Он посмотрел на ее склоненное бледное, искаженное ужасом лицо и сказал, начиная сердиться:

– Подумай хорошенько, Ингунн, ты уж не так молода, тебе два десятка минуло. А сваты, как я слышал, не протоптали дорожку на тун твоих опекунов… – Он глядел в сторону, немного стыдясь своих слов.

– Тейт… я не могу! – Она сжала руки на коленях. – У меня есть другой… другой, кому я дала слово… давным-давно…

– Едва ли он сказал бы, что ты честно сдержала слово, коли б узнал обо всем, – сухо сказал Тейт. – Не желал бы я такой верности… если бы моя нареченная невеста любезничала с чужим и так вольно с ним шутила, как ты, когда дала мне понять, что тебе по душе игра, в которую мы играли нынче летом. Нет, черт меня побери, коли б я стерпел это… Даже если бы ты блюла то, что не соблюла в первый же раз, когда нам случилось остаться одним в усадьбе!..

Ингунн закрыла лицо, словно от удара.

– Тейт… Я не хотела…

– Нет… Знаю я это! – Он презрительно ухмыльнулся.

– Я и в мыслях не держала… Мне и в голову не могло прийти, что тебе вздумается такое.

– Нет, где уж там!

– Ты ведь так юн… моложе меня, я думала, это только баловство, раз ты такой еще мальчик…

– Ясное дело!

– Я ведь противилась… пыталась высвободиться…

Тейт усмехнулся.

– Да, на это вы, почитай, все горазды, но не такой уж я мальчик, чтобы не знать: ни на что вы так не досадуете и никого не презираете более, нежели молодого, легковерного парня, который поддается на вашу удочку и который отступится… коли вы противитесь.

Ингунн глядела на него во все глаза, оцепенев от страха.

– Будь ты юна и невинна, никогда б я не обидел тебя, я не таков. Но уж не думаешь ли ты, будто я поверил, что тебе было невдомек, чем кончится этот пляс, в котором ты хороводила меня все лето.

Ингунн по-прежнему не сводила с него глаз – краска медленно заливала ее мертвенно-бледное лицо.

– Не сомневайся, – холодно сказал Тейт, – кое-что я слыхал про тебя, знаю и про парня, который служил у твоего отца в усадьбе… ну, от которого ты пригуляла, когда тебе было четырнадцать…

– Он вовсе не служил у отца! И младенца у меня никогда не было! – Согнувшись и закрыв лицо ладонями, она тихонько заплакала.

Тейт недоверчиво улыбнулся – он продолжал стоять, глядя на плачущую девушку.

– Не знаю, ждешь ли ты, что он вернется и женится на тебе. Или же у тебя и после были дружки… Как бы там ни было, он, как видно, не торопится, этот твой любезный… Боюсь, Ингунн, ни к чему тебе ждать его… того и гляди по рукам пойдешь!

Она сидела как прежде, плача тихо и горестно. Тейт немного смягчился.

– Лучше выходи за меня, Ингунн, я-то у тебя под рукой. Я буду тебе… буду тебе добрым мужем… Только бы тебе избавиться от этой… ну, ветрености твоей, что ли… и стать степенной и разумной с нынешнего дня. Я… я люблю тебя, – молвил он неловко и слегка погладил ее по склоненной голове. – Несмотря ни на что…

Ингунн оттолкнула его руку.

– Да не плачь так, Ингунн, я и не думаю бросать тебя!

Она поднялась и стояла, глядя перед собой. Она поняла: тщетно пытаться рассказать ему правду о том, что он слышал про нее. Так вот, стало быть, какие сплетни ходят здесь, в округе, где никто не знал Улава и лишь немногие знали ее не как девушку, которую никто ни во что не ставит, не как девушку, опозорившую весь свой род, изгнанную из круга родичей и лишенную их милости…