Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… - Александр Владимирович Воронков

и поднимался по лестницам, совершенно не заботясь о том, не отстал ли я. Довольно быстро мы оказались в помещении, обстановка которого состояла из нескольких сундуков у стен и массивного стола с придавленной плоским камнем стопкой каких-то бумаг, двумя керамическими чернильницами и деревянной коробчонкой, из которой торчал пучок перьев для письма. Напротив входа располагалась ещё одна дверь, двустворчатая и окованная железными полосами, у которой торчали двое классических стрельцов с саблями и пищалями и, будто сошедший с какой-то из картин Васнецова витязь в кольчуге и островерхом шлеме. Только вместо богатырского меча у пояса у него висела кривая сабля, а за опоясывающий кольчугу расшитый кушак были заткнуты два внушительных пистоля с бронзовыми шарами на рукоятях. Из такого на ближней дистанции и стрелять не обязательно: дашь супротивнику по башке — и «уноси готовенького». Четвёртым обитателем комнаты был молодой мужчина совершенно штатского вида с бородкой, коротко подстриженной «в скобку», сидевший за столом с пером в руке, застывшей над недописанной бумагой. Он поднял глаза от текста, когда мы вошли и облегчённо улыбнулся:

— А, то ты, Пётр Иустинович! Зрю, привёл отрока. То добро, Государь нынче ранёшенько явиться изволил и уже спрашивал о нём. Сей минут доложу, но пока наставлю, яко достойно есть к Великому Государю пред очи являться. Тебя како крестили, малый? — обратился он уже ко мне.

— Степан.

— Ишь, дерзок! Ты поелику подлого роду, должен речи мне «господине», да и не только мне, а и всем здесь. Государя же именовать не иначе, как «Великий Государь Димитрий Иоаннович»! Уразумел, чадо?

— Уразумел, господине.

Ну да, сейчас не время гонор проявлять и не место. Этикет в эти времена вот такой вот — и нужно приспосабливаться.

— Нож свой подай-ка сюда, ибо невместно тебе с ним к Государю входить, чай, не служилый человек[117]. После верну. — И секретарь, как я определил для себя этого человека — ну, не знаю, как эта должность сейчас правильно называется! — требовательно протянул руку. Пришлось «разоружаться». Оно и понятно: намедни пеплом самодержца чуть из пушки не выстрелили, а я человек толком неизвестный и не проверенный, мало ли, что в мозгах «перемкнуть» может? Помнится, когда-то читал, кажется, у Дюма, что примерно в это же время французского короля прямо на улице ножиком закололи[118]. Убийце, понятно, уйти не удалось, но монарху было уже всё равно, он помер чуть ли не мгновенно.

— Егда войдёшь, сей миг опускайся на колени с поклоном, и не вздумай подыматься, пока Великий Государь не отпустит, либо сам не повелит встать. Чего вопрошать станет — отвечай внятно и громко. Солгать и не мысли, царю лгать всё одно, что Господу, как он есть природный Государь и Его Помазанник! Уяснил ли, чадо?

— Уяснил, господине. — Коротко кланяюсь. Шея не переломится, а там поживём — увидим.

«Секретарь» уже поднялся со своего места:

— Ну, вот и добро. Погодите пока. Ты, Пётр Иустинович, пригляди за отроком…

Он подошёл к окованной железом двери мимо посторонившихся охранников и громко постучал чем-то металлическим, судя по звуку. Послышался невнятный отклик чиновник, приоткрыв створку, проскользнул внутрь.

Чего вдруг за мной приглядывать-то? Неужели думает, что брошусь прямо здесь и сейчас перья гусиные воровать, суетливо ныкая за пазуху или секретные «планы-барбароссы» с его стола копировать? Вроде бы я на такого придурка не похож… Как и сам «секретарь» на параноика. Странно…

Спустя пару минут дверь снова растворилась и вернувшийся чиновник позвал:

— Ступайте оба сюда! Великий Государь Димитрий Иоаннович лицезреть вас желает!

За дверью оказалась небольшая горница со сводчатым потолком и оштукатуренными голубыми стенами, изукрашенными белыми с золотом узорами. Это было самое освещённое помещение из тех, что до сих пор видел в этом времени: помимо пары дюжин толстых свечей, распространяющих приятный запах плавящегося воска, свет проникал и через три высоких окна, причём из одного была вынута рама, давая доступ свежему воздуху. Она так и стояла, отражая пламя свечей вставленными в свинцовую «решётку» кусками цветных стёкол. К дальней стене были прибиты две полки, занятые разнокалиберными книгами и свитками, под ними — три больших сундука, на каждом из которых могли бы вытянуться в полный рост три человека, если бы легли плечом к плечу. Что лежало на имеющемся столе, понять невозможно: сверху накинут отрез светло-серой ткани.

А вот человека, сидящего в придвинутом к столу стуле с подлокотниками и высокой резной спинкой, мне разглядывать не дали: вошедший со мной вместе Пётр тяжело опустился на колени, одновременно сильно ударив меня сзади по ногам, отчего я тоже грохнулся, в буквальном смысле растянувшись на тесовых половицах, и шапка, слетев с головы, откатилась почти на середину горницы.

— Здравствуй на многая лета, Великий Государь Димитрий Иоаннович! — В голосе моего спутника прозвучал неподдельный восторг от лицезрения своего кумира. — По велению твоему сей отрок доставлен! — И локоть Петра незаметно, как ему, вероятно, казалось, больно ткнулся мне в левый бок:

— Приветствуй Государя, щеня! — Прошипел он сквозь зубы.

Приняв коленопреклонённое положение, я взглянул вперёд: Лжедмитрия от взгляда с такой позиции почти полностью закрывал стол, виднелись лишь плечи с головой, вместо ожидаемой короны или Шапки Мономаха покрытой голубой туфейкой[119], перекрещенной поверху золотым галуном и тем напоминающая традиционные шапки сванских крестьян, на которые я насмотрелся в Грузии, куда наша семья переехала в середине двадцатых годов, скрываясь от расказачивания.

— Здравствуйте на многие лета. Ваше Величество! — Я постарался скопировать интонацию своего провожатого, а то мало ли, какая вожжа царю под хвост попадёт? Вдруг посчитает приветствие недостаточно почтительным и решит наказать? Цари — они такие… Непредсказуемые, если верить разным книжкам… «Во избежание» — согнул спину, почти уперевшись лбом в пол: вот, дескать, я какой почтительный, только не бейте, дяденька царь! — и вновь разогнулся. Ну интересно же! До сих пор из первых лиц государства я общался только с товарищем Брежневым, когда он — в то время замначальника Главного политуправления Минобороны СССР в конце 1953 года приезжал к нам в часть и беседовал с офицерами. К слову, тогда Ильич-Второй показался мужиком вполне толковым, да и про жизнь в период его руководства страной плохого не припоминается, хотя, конечно, негатив и был.

— И вам здравствовать, добрые люди! — На безбородом лице царя появилась приветливая улыбка. — Вы поднимайтесь, поднимайтесь, а то половицы мне коленками протрёте! — И он жестом снизу-вверх показал, как нужно подниматься. А то мы сами не умеем?

Ну, раз такое высокое начальство велит — встали на ноги. С этого ракурса