Судьба наизнанку - Дмитрий Селин

Заинтригованный, Алексей легко оплатил счёт в сумме двух тысяч гривен и через два дня курьер доставил ему в офис большой запечатанный пакет. Внутри него был обещанный эксклюзив. Удостоверения УНКВД и Совнаркома, загранпаспорта Аргентины и прочих экзотических стран, пропуска в Кремль и пресс-карточки для Белого Дома, что в Вашингтоне, на Потомак-реке. Все документы с фотографиями и данными работников фирмы выглядели, на первый взгляд, как настоящее. Алексей позвонил Русакову и после благодарности за полученный пакет с подарками спросил его, как же он с таким счастьем и на свободе. На что босс канцтоваров, уже слегка подшофе, сообщил Мишину, что беспокоится не о чем – все документы довоенного образца и стилизованны – слово он выговаривал около минуты – под оригинал. Так что всё путём. Сотрудники были в восторге.

Теперь удачная шутка должна была стать ключом к свободе. Алексей миновал пустой торговый зал и, поздоровавшись с продавцами-консультантами, группой у кассы обсуждавших последние новости, узким коридором прошёл в небольшой кабинет директора. Только-только вмещавший стандартный офисный набор мебели для руководителей.

Русаков был весь в мыле. Видимо, только что он поговорил с кем-то по телефону и результат этого разговора был не в его пользу. Стук бросаемой трубки был слышен ещё в торговом зале.

– Привет, – поздоровавшись, Сергей схватил со стола радиотрубку другого телефона, – сейчас позвоню, подожди, – он набрал номер.

– Сергей Иванович, здравствуйте, это Русаков… По поводу последнего инвойса… Какие нарушения?… Точно так же, как предыдущая поставка… Что? Как вывоз запрещён?… Обращусь… К Максиму Витальевичу… Как? А кто решать будет?… Да что вы говорите?… Конечно, подъеду… До свидания.

Он медленно положил трубку на стол.

– Хреново? – сочувственно спросил его Алексей, расположившись на узком диванчике напротив директорского стола. Несмотря на работающий кондиционер, кожа дивана была неприятно тёплой. Дверь в кабинет он предусмотрительно прикрыл.

– Ещё как, – Сергей вскочил, достал из стола пачку дорогих сигарет. Встав прямо под льющимся из настенного блока кондиционера холодным воздухопадом, торопливо закурил.

– Контейнер на таможне застрял. Вытащить не могу второй день. Всё ещё на той неделе было проплачено, вчера надо было декларацию забирать. Всё как обычно. А тут, – он затянулся, – непонятки начались. То не так, это не эдак. Декларант у меня со вчерашнего дня на таможне сидит, всех обошёл. Толку – ноль! Уволю нахрен.

Немного остыв, Русаков вернулся за свой стол. Раздавил сигарету в гранитной пепельнице.

– Сейчас с замом говорил. Начальник таможни пропал, а он боится сам что-то решить. Договорились в «Трёх медведях» встретится. Что ты улыбаешься?

– Значит, начальник таможни тоже свалить пытался.

– Ты о чём?

– О стрельбе в аэропорту. Слышал ведь?

– Слышал, – Сергей понизил голос, – там губер наш был с мэром, глава «Ощадбанка», сам Корнеев и куча народу помельче. Но! – он сделал паузу, – ни одного мента, хотя им звонили.

– Даже так?

– Да. Точно знаю.

– Так, – Алексей задумался, – теперь понятно, кто у нас сейчас главный. Червоненко решил вождём стать.

– …. – сказал Сергей. Теперь он раскуривал сигару. Открытый полупустой хьюмидор лежал с краю стола, у телефона. В его сафьяновых недрах осталось четыре сигары, – я вчера утром краем уха слышал, что наши власти учредили комитет особого, что ли, управления. Типа московского ГКЧП. Ещё того, 91 года. В воскресенье вечером его возглавлял губернатор, а уже утром в понедельник – некий Пилипко. Из военных. В воскресенье назначенный заместителем главы комитета, то есть губернатора.

– Быстро он с главментом переворот устроил. Вот тебе и тупой украинский сапог.

– Да, – Русаков задумчиво выпустил к потолку дымовое кольцо, – теперь есть кем от товарища Сталина откупится. Самых главных буржуинов повязали. При попытке к бегству. Сейчас начнут типа социализм строить. С харьковским лицом.

– Червоненко, – добавил Алексей. Сергей снова выругался.

– Это как бы в России губернатором стал, – он попытался вспомнить, – ты про какого-то авторитета рассказывал. На Урале. Ещё братва у него была круче некуда – почти всех конкурентов зачистили.

– Хабаров, «уралмашевский» лидер, – сказал Алексей, – неудачный пример ты вспомнил, – там менты отдельно от него были.

– А здесь он сам мент. Выкладывай, зачем пришёл, – Русаков посмотрел на часы, – мне скоро ехать надо. Таможенника кормить.

Выслушав, Русаков минуты две просидел молча. Покуривая сигару и выпустив в потолок еще пару дымовых колец.

– А если поймают? – спросил владелец одной из самых современных на Земле сорокового года типографий. Из небольших, разумеется. Полиграфических монстров государственного масштаба в расчёт можно было не брать.

– Сделай так, чтобы к бумагам не придраться было. Человек пойдет за американца, сам знаешь – иностранцев в совке уважают. Тем более инженеров, укрепляющих индустриальную мощь государства рабочих и крестьян. Ему надо только до Москвы добраться. А там… – Мишин многозначительно улыбнулся.

– Уже согласовал? – Сергей с прищуром смотрел на безмятежно сидевшего Алексея, – ну ты даёшь. «Вышак» себе уже обеспечил. По законам государства рабочих и крестьян. С огнём играешь, а у тебя семья.

– У тебя, Серёга, тоже, – Алексей сбросил маску спокойствия. Оттолкнулся от спинки дивана, впился взглядом в лицо Русакова, – сыну твоему, старшему, сколько через год будет? Восемнадцать? Отличный возраст для исполнения священной обязанности – в рабоче-крестьянскую красную армию пойти. А?

– Ты, Лёха, если сам откосил, то других по себе не ровняй! – Русаков так же наклонился вперёд, бросив недокуренную сигару в пепельницу, – я сам служил и он так же пойдёт! Если тебе на Родину похер, то мне – нет!

– Родину, говоришь? – Алексей внутренне обрадовался, он не рассчитывал на такой быстрый «завод» Русакова. Теперь надо было давить на разгорячённую психику патриотично настроенного гражданина – прежде чем в измене меня обвинять, ответь, – какую Родину он через год защищать будет?

– Родина – она одна! – зло сказал Русаков, – всегда и во все времена!

– Ты мне лозунги не втирай! Одну Родину ты уже сдал, в отличие от меня!

– Что!? Уйди Лёха, пока я тебе в торец не уе…л.

– А вот хрен ты угадал, – Мишин вскочил, подошёл к директорскому столу. Опёрся на лакированную столешницу сжатыми кулаками. Его и так же поднявшегося с кресла Русакова разделало меньше метра, – служил ты где? В Советской Армии? Присягу там принимал, да? В верности клялся, защищать обещал? Ты ведь в девяносто втором весной дембельнулся. А х…ли ты в девяносто первом делал, товарищ старший сержант, когда Союз развалили? Присягу в карман положил, а может, подтёрся ей? Забыл, буржуй!? Берия тебе быстро напомнит!!

– Крайнего нашёл?! Что я, старший сержант, мог? – Русаков несколько растерялся от такого напора, да и упоминание зловещего имени быстро сбило с него весь пыл, – а сам ты, если служить пошёл, бунт бы устроил?

– Вряд ли, – Алексей выпрямился, разжал кулаки, – но я не кричу на каждом углу о своём патриотизме, а стараюсь что-то реальное сделать.

– Человека в Штаты заслать, – это, по-твоему, реальный патриотизм? – усмехнулся Русаков, несколько успокоившись и усевшись обратно в кресло.

– Для нас, – да, – Мишин так же вернулся к сидячему положению тела, – пойми, Сергей, сейчас мы люди без Родины. Типа евреев, только дела у нас хуже. Если им надо было просто в Израиле собраться, то нам свою Родину надо не сходя с места построить. Создать, понимаешь? Ну, что у нас осталось? Кусок «незалежной» территории? Сам знаешь, как в Харькове к «свидомизму» относятся, так что никакого украинского государства здесь не будет. А предвоенный СССР… – Алексей махнул правой рукой – слишком от нас отличается. Не для советских граждан он существовал и уж тем более не для меня и тебя – капиталистов и эксплуататоров.

– А для кого же? – с интересом спросил Сергей, обнюхивая новую сигару.

– Для Мировой Революции, для Всемирного Советского Союза. Этому всё было подчинено, даже ВКП(б) была частью Коминтерна. Не во главе, а только частью. Исходя из таких же идей строилась советская армия. Поэтому немцы её так быстро сломали.

– Сказал тоже – сломали! Мы ведь победили.

– В сорок пятом. А к осени сорок первого в немецком плену оказалось около трёх миллионов красноармейцев. Они ведь свет социализма должны были нести. С лучшей армией того времени воевать совсем не готовились. Тухачевщина, блин, аукнулась. С июня ждали, что немецкий пролетариат восстанет и защитит первое рабоче-крестьянское государство. Пока в Москву жопой не упёрлись, всё на пролетарский интернационализм надеялись. Только тогда мозги у народа с властями на место встали – воевать начали не на жизнь, а на смерть.