На распутье - Павел Дмитриев

— Почему тогда не хочешь Верховный Совет обратно у Микояна забрать?

— А ты в первые секретари?!

— Разумеется.

— Ну Саш, спасибо! — Брежнев развел руками. — Хватит с меня[291].

Повисла длинная пауза. Из трех первых постов страны один, премьерский, был уже прочно занят, два оставшихся не делились никак. Для разрешения ситуации явно требовался вброс свежей идеи, но все тривиальные варианты уже были перепаханы в предыдущем обсуждении.

— Леня, вот смотри, — Шелепин подхватил листочек, и быстро начеркал на нем десяток квадратиков, которые должны были показать структуру руководства КПСС. — Ведь в Китае есть еще один пост, Председателя КПК. И не только там.

— Не нам на КНР равняться… — внезапно до Брежнева дошла убойная сила идеи. — Ты это что задумал?!

Александр Николаевич вгляделся внимательнее в свои каракули, и не смог сдержать разъезжающейся улыбки. Он со смехом откинулся на стуле так что он жалобно скрипнул, и посмотрел в недобрые глаза Леонида Ильича с безопасного расстояния.

— Ты же сам подговаривал соратников ввести пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Мы именно так и сделаем! Поставим Микояна, как старейшего и уважаемого члена партии.

— А мне предлагаешь там и остаться первым секретарем?! — Смуглое лицо Брежнева побледнело, — Ну Саша… Каков подлец.

— Ну, Лень, без выражений. Мы тут вдвоем.

— Глупо! Зачем партии два руководителя? Пленум ЦК не поддержит! И вообще!

Однако, былой убежденности в своих словах у него уже было. Такая рокировка была внешне красивой. Более того, она оставляла в руках первого секретаря достаточно авторитета и власти для защиты интересов своей креатуры, вместе с тем, приятно для ЦКовцев ограничивала его возможности. Генсекретарство Микояна многим будет казаться чем-то типа необременительного поста за выслугу лет, почетной синекурой. Вдвойне хорошо, что Анастас Иванович работает сейчас в комиссии по реабилитации[292]. От него точно никто не будет ждать возрождения «культа личности», которым пугали друг друга противники «комсомольцев».

Но дьявол в мелочах, у «шелепинцев» вполне хватит аппаратных возможностей постепенно вытащить из-под первого секретаря существенную часть дел. Слова при явном большинстве в Президиуме можно трактовать в очень широких пределах. Вот только сделать с этим уже ничего нельзя. Идея злобным джинном вырвалась на волю.

— Пропишем в Уставе полномочия, — Шелепин полностью подтвердил сомнения собеседника, — тут несложно будет найти баланс даже при широкой дискуссии на съезде.

— Что ж… — улыбка уже давно слезла с лица Леонида Ильича.

Теперь он задумался минут на пятнадцать. Сидел с закрытыми глазами, и только чуть дергающиеся знаменитые брови показывали, что первый секретарь ЦК не спит, а напряженно прикидывает различные варианты.

— Твоя взяла, надеюсь… — наконец открыл глаза Брежнев.

Окончание фразы не прозвучало. Впрочем, Александр Николаевич легко закончил про себя, — «…этот старикан долго не протянет[293]».

— Но Мишу и Андрея в обиду не дам! — продолжил Брежнев.

— Ладно тебе, — к Шелепину вернулось чувство непоколебимой уверенности в своих силах, — пусть Суслов забирает Бюро ЦК[294], к примеру. Все равно он нам как зампредседателя все вопросы решает.

— Это ж мой комитет, — поразился наглости собеседника Леонид Ильич, — давай серьезно!

— Лень, зачем? Там все равно ничего интересного не происходит.

— Что-то я не понимаю тебя совсем.

— Нам еще вместе долго работать, — Шелепин впервые открыто улыбнулся, — именно напряженно работать без мелочей типа этого бюро, а не плести интриги за спиной. Вот, к примеру, — признаю, ты был прав осенью с КПГК, надо ее упразднять.

— Надо же, — Брежнев был непритворно удивлен, — мне говорили, что ты сильно изменился. Зря не верил…

— Знаешь, наверно я наконец осознал смысл жизни, — заметил со смехом уже вставший из-за стола Шелепин, — и это прекрасно! — Он широко распахнул двери зала заседаний.

На этом споры Президиума не закончились. Наоборот, они стали конкретнее и злее. Но в обсуждениях появилась осмысленность, которая и вылилась через каких-то три часа в общую позицию. Самым довольным был Анастас Иванович, он долго не мог поверить в такое везение. Впрочем, в итоге все получили желаемое. Немного меньше, чем рассчитывали, но достаточно для длительного и конструктивного сотрудничества.

* * *

Часто работа подобна урагану, в самом центре которого часто есть относительно спокойная область, «глаз бури». Можно сказать, что на съезде Александр Николаевич отдыхал, с легким злорадством наблюдая за Брежневым. Которому пришлось чуть ли не целый день зачитывать отчетный доклад, поздравлять иностранные делегации, гостей, самому принимать подарки. В то время как для большинства членов Президиума основной проблемой было не заснуть в удобном кресле напротив необъятного зала, полного внимательных и напряженных лиц. Только огромный опыт партсобраний позволял справляться с этой напастью без особого труда.

Секретари братских компартий всего мира сменялись министрами, те, в свою очередь, колхозниками или фрезеровщиками, и опять приходила очередь первых секретарей обкомов, ткачих, хлопкоробов.

Голосование по всем без исключения вопросам исключительно единогласное. Произносится привычная формула, председательствующий даже не смотрит в зал[295].

— Кто за, прошу поднять мандаты.

В ответ вытянутые вверх красные квадратики.

— Прошу опустить… Кто против? Нет. Кто воздержался. Нет. Принимается единогласно!

Тексты изобилуют монотонностью и похожестью, пространными отсылами к Ленину или даже всему марксизму-ленинизму в целом. Уже через несколько часов кажется, что все написал один посредственный режиссер, что, впрочем, не слишком далеко от истины. Хотя, если фильтровать обязательные фразы, появляется некоторый смысл.

Вот, к примеру, Кунаев резко раскритиковал министра Непорожнего за проволочки в строительстве водоканалов. Потом Рашидов недолго думая заявил, что урожайность хлопка в Узбекистане больше всех в мире, целых 24 центнера с гектара против 20 в Мексике, 18 в США, 13,5 в Турции. Прав, о как прав был попаданец, когда говорил о масштабных приписках в Средней Азии. Приморцы жаловались на дефицит судоремонтных мощностей. Опять подтверждается информация Петра о будущих проблемах. Николаев, первый Свердловской области, непонятно почему обрушился на вузы, дескать на экономику оставляют времени меньше, чем на физкультуру.

Впрочем, на этом фоне встречались поистине яркие моменты. Шолохов свою речь явно писал сам. Слушать ее приятно и местами забавно. Даже в качестве авторитета он привлек Горького, а не вездесущего Владимира Ильича. Впрочем, это не помешало классику социалистического реализма призвать к расправе над писателями-диссидентами, и посетовать, «не ту меру получили эти оборотни». Или взять рассказ доярки Сысоевой (по совместительству депутата ВС РСФСР), надо же, с трибуны врезать про сельскую механизацию «нажмешь кнопку – спина взмокнет», или «в их конгрессе доярок нет, демократия не позволяет».

Перерывы были весьма сомнительной отдушиной. Секретари, провинциальная элита СССР, как обычно целовались взасос, громко, через ряды и головы приветствовали друг друга, делились «новостями»: о снеге, о видах на урожай, яйцах, молоке, коровах и прочих минеральных удобрениях. Словом, шло партийное толковище между своими, чувствующими себя хозяевами жизни[296].

Зато продающийся в многочисленных буфетах Дворца съездов «Русский кубик» стал абсолютной сенсацией. Даже больше, делегаты так увлеклись сборкой непослушных цветов, что пришлось прямо с трибуны съезда призвать их к порядку. Зато вся политика была забыта едва ли не полностью, хорошо еще, что при голосовании поднимали в руке карточку мандата, а не пеструю игрушку.

На этом фоне Александр Николаевич не удержался от небольшой провокации. Купил головоломку, задумчиво повертел несколько минут, потом на глазах у нескольких десятков делегатов быстро собрал ее почти целиком. После чего небрежно отставил «Русский кубик» в сторону, со словами – «это слишком просто…». Откуда было знать присутствующим, что некий попаданец начисто забыл формулу поворотов уголков на последней грани, и, соответственно, не смог передать этот опыт Секретарю ЦК. А «добить» этот вопрос методом научного тыка не хватило времени.

Впрочем, и без того слух о необыкновенных способностях Шелепина разлетелся по огромному залу. Особо неверящих чуть не за руку подводили к оставленной игрушке, и рассказывали в лицах, как было дело. Слухи множились с необыкновенной быстротой, основной была версия, что сам Шелепин и изобрел эту головоломку, но из-за партийной этики не желает об этом говорить.