В шаге - Юрий Никитин

не мысли!

– А что?

– Что?.. Да все динозавры заговорят, даже кистепёрые рыбы! Про неандерталов уже молчу. И ты будешь считать, что это я говорю! А это не я, я только живу в этом существе. И право голоса имею только с его согласия!

Она отшатнулась, глаза стали огромными.

– Ты перегрелся?.. Такую непонятную хрень несёшь!.. Как это ты не ты?..

Я вздохнул, постарался взять себя в руки, сказал уже спокойнее:

– Повторяю, нейролинк пока что без шлюзов. Некогда разрабатывать, иначе опередят. А без шлюзов… не представляешь, что это за!.. Народ ужаснётся и потребует какие-то фильтры, но это сложно и дорого, а производителям важно доказать, что нейролинк работает, передаёт даже эмоции.

Она сказала живо:

– Ну-ну, поняла, эмоции передаёт не «даже», а в первую очередь, потому что проще. Так что тебя пугает?

– Именно это, – пояснил я. – Вся головная кора это то-о-оненькая плёночка на кипящем котле с молоком!.. И неокортекс, что делает нас человеком, вообще крохотный пузырёк. Пока не будет фильтра, поверь, это смертельно опасно.

Она сказала успокаивающим голосом:

– Дорогой, не дёргайся. Подумаешь, услышу голос твоего организма… Что-то сказал новое? Или для тебя новость, что хочет жрать, трахаться и спать?.. Не понимаю твоей тревоги. Даже для обеспокоенности нет места.

Я вздохнул, чувствуя себе беспомощным. Нейролинк сумел бы в одном всплеске передать все доводы, но нет ещё чипа такой сложности, чтобы пропускал нужное и отсеивал пусть не постороннее, но нежелательное. Фраерман обещает, но пока не может назвать даже приблизительные сроки.

Так что если хочешь пользоваться новинкой, хватай недоделанную. Потом будет совершеннее, а дальше так и вообще, как везде и во всём в хайтеке, потому многие частенько выжидают, но гики хватают и альфа-версию, а то и бету.

Вот и дохватаются, мелькнула мысль. Кто рухнется, кто самоубьётся, а кто-то выдерет из себя чип и уйдёт жить в лес, не в силах жить среди людей, которым вывалил сколько дерьма. И которые вывалили своё на него. Мы уже и забыли, сколько его в нас, живём так, будто у нас только неокортекс.

Она смотрела на меня исподлобья, во взгляде наконец проступило тревожное выражение.

– Но ты… при всей трусости… всё же…

Я кивнул:

– Однозначно.

– Почему?

– Принял простенькую лемму, – пояснил я. – Во всём, что исходит от прогресса, хорошего больше, чем плохого.

Она уточнила:

– А может, маленькое, даже очень маленькое плохое убить большое хорошее?

Я пробормотал:

– В том и дело, что ещё как может. И сделает с удовольствием.

Константинопольский что-то чует, хотя вовнутрь лабораторий его не пропускают, ссылаясь на особые условия чистоты и стерильности.

Только общение в коридоре, буфете или на веранде, которую по старинке называем курилкой.

Сегодня довольно бесцеремонно зашёл ко мне в кабинет, у меня ни секретности, ни стерильности, а он глава своего Совета, мы как бы наравне в табели о рангах.

Так же бесцеремонно сел напротив меня, улыбочка мягкая и вежливая, но намекающая, что приглашения от меня не ждёт, знает, что не дождётся, но я слишком мягкий в общении, в свободное время читал Канта и Гегеля, а он – Карнеги «Как заводить друзей и влиять на окружающих».

Я вздрогнул, когда он с той же доброжелательнейшей улыбочкой спросил в лоб:

– Артём Артёмович, не кажется ли вам, что вы слишком много внимания уделяете Ежевике?..

Я в картинном изумлении вскинул брови:

– А вам, простите за мой французский, какое собачье дело?

Он приятно улыбнулся:

– Всем нам, кому небезразлично общество, до всего есть дело. А вы со своим нейролинком обещаете, что скоро будет дело вообще до всего-всего, даже до потайных мыслей.

– Повторяю, – сказал я чуть громче, – какого хрена?

Он перестал улыбаться, но ответил всё с той же оскорбительной вежливостью:

– Вы директор в институте, но не за его пределами. Неделю тому вы не разрешили ей пойти со мной в Большой театр, это просто… просто недостойно!.. Она свободный человек…

Я посмотрел на него с холодком во взгляде.

– Что значит не разрешил? Она человек, как вы сказали, свободный. Куда хочет, туда идёт.

Он уточнил:

– Вы отсоветовали, но это был фактически запрет. Вы очень авторитарны, Артём Артёмович!.. Не замечали?.. При всей вашей вежливости и сглаженности формулировок вы человек жёстких установок. Даже ригидных, не побоюсь этого определения.

– Да мне ваши определения, – сообщил я. – А с какого хера отвлекаете моих сотрудников всякой непотребной хренью?.. Нам мир то ли спасать, то ли рушить, а вы в кукольный театр!.. Знаете что, Константинопольский… Идите на хрен со всеми вашими претензиями, что не относятся к нашей работе!

Он учтиво поклонился, даже не выказал себя оскорблённым, что я обратился к нему по фамилии, не добавив вежливых «господин», «товарищ» или что-то ещё.

– В вашей работе тоже, – произнёс он с расстановкой, чтобы я полнее ощутил скрытую угрозу в его бархатном голосе, – как весьма заметно, тоже слишком много скрытного. Но с этим уже разбираются специалисты. А я просто обратил внимание на моральную сторону. Думаю, у комиссии будут вопросы к вашему злоупотреблению должностными полномочиями!

Он надел шляпу и отбыл, прямоспинный и оскорбительно вежливый. Я в бессильной злости и нарастающей тревоге смотрел вслед.

Из-за Ежевики, конечно, вопросов не будет, мелко, а вот прикопаться к работе можно всегда. Даже если ничего и не докажут, то затормозят. А на время расследования при соответствующих связях можно добиться полной остановки исследований до выяснения.

Глава 14

В кафешке во время обеденного перерыва больше разговаривают, чем едят, да и не просто идут досужие разговоры, а именно споры. Конечно же, как обустроить мир, явный признак скорой и бесповоротной глобализации, а ещё помню, как спорили насчёт того, как обустроить всего лишь Россию.

Я переступил порог, в глубине помещения Анатолий за одним столом с Влатисом, Уткиным и Бером яростно доказывает, что человек растёт не только в интеллектуальном плане, но и в нравственном, все ноздря в ноздрю, Влатис кривится, словно перед ним поставили прокисший суп в грязной тарелке.

Влатис и Уткин, как и Бер, улыбаются и помалкивают, наблюдая за схваткой этих титанов.

Я сел за стол к Страйдеру и Фраерману, за соседним столом Данила Ведмедев обедает с Фаустом, Фауст ест молча, а Данила сказал в сторону Анатолия ехидно:

– А как же академик Сахаров и мать Тереза?.. Первому не откажешь в высоком интеллекте, но предлагал взорвать атомные мины у побережья Штатов, чтобы смыть в океан прибрежные города! Даже наши военно-морские чины охренели. Нет, ответил командующий, с мирным населением не