«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» - Ричард Фейнман

Так что, когда чуть позже мне позвонили из Корнеллского университета и сказали, что все устраивается и уже почти готово, я сказал: «Прошу прощения, но я опять передумал». Однако тогда я решил, что я больше никогда не переменю своего решения. Ничто – абсолютно ничто – не сможет заставить меня опять передумать.

Когда ты молод, то слишком многое заставляет тебя переживать: что скажет мама, если ты поедешь туда-то. Ты беспокоишься, пытаешься принять решение, но потом появляется что-то еще. Гораздо легче просто решить. Никогда не сомневайся – ничто не сможет изменить твое решение. Однажды, когда я еще учился в МТИ, я это сделал. Я безумно устал от необходимости выбирать десерт в ресторане и поэтому решил, что всегда буду брать шоколадное мороженое, и никогда больше не переживал по этому поводу – эта проблема была решена раз и навсегда. Как бы то ни было, теперь я решил, что навсегда остаюсь в Калтехе.

Однажды кто-то попытался изменить мое решение насчет Калтеха. Незадолго до этого умер Ферми, и факультет Чикагского университета искал человека, который мог бы занять его место. Из Чикаго приехали двое и попросили разрешения посетить меня дома – тогда я не знал, что им нужно. Они начали приводить мне всевозможные доводы, почему мне следует поехать в Чикаго: там я могу делать то, там я могу делать се, там много великих людей, у меня будет возможность заниматься совершенно удивительными вещами. Я не спрашивал, сколько мне будут платить, но они намекали мне, что если я спрошу, то они скажут. Наконец, они спросили меня, хочу ли я знать, какую зарплату мне предлагают. «О, нет! – сказал я. – Я уже решил остаться в Калтехе. Но моя жена, Мэри Лу, в соседней комнате, и, если она услышит размер зарплаты, мы поссоримся. Кроме того, я решил больше никогда не изменять своего решения на этот счет; я остаюсь в Калтехе навсегда». Таким образом, я не дал им возможности сказать, сколько они предлагают.

Примерно месяц спустя я был на каком-то собрании, где ко мне подошла Леона Маршалл и сказала: «Забавно, что ты не принял наше предложение перейти в Чикагский университет. Мы были ужасно разочарованы и не могли понять, как ты мог отказаться от такого потрясающего предложения».

– Это было совсем несложно, – сказал я, – я просто не позволил, чтобы мне сказали, в чем состоит предложение.

Неделю спустя я получил от нее письмо. Я вскрыл его и прочитал первое предложение: «Тебе предлагали зарплату в …», – сумма была огромная, в три или четыре раза превышающая мою тогдашнюю зарплату. Я был ошеломлен! Дальше было написано: «Я первым делом написала тебе о зарплате. Может быть, теперь ты передумаешь, потому что мне сказали, что это место все еще свободно, и нам бы очень хотелось, чтобы его занял ты».

Я написал им следующий ответ: «Узнав размер зарплаты, я решил, что просто должен отказаться. Причина же состоит в том, что с такой зарплатой я мог бы сделать то, что всегда хотел сделать: завести прекрасную возлюбленную, поселить ее в шикарной квартире, покупать ей красивые вещи… С зарплатой, которую мне предлагаете вы, я на самом деле смогу это сделать, и я знаю, чем это закончится. Я буду переживать из-за нее, буду думать, чем она занимается; придя домой, я буду спорить и ссориться с ней и т.п. Все эти хлопоты принесут мне только дискомфорт и несчастье. Я не смогу заниматься физикой в полной мере, и вся моя жизнь превратится в совершенный хаос! Так что то, что мне всегда хотелось сделать, не принесет мне ничего кроме неприятностей, а потому я решил, что не могу принять ваше предложение».

Мир одного физика

Не могли бы Вы решить уравнение Дирака?

Почти в конце года, проведенного мной в Бразилии, я получил письмо от профессора Уилера, который сообщал о том, что в Японии состоится международный съезд физиков-теоретиков, и спрашивал, не хочу ли я туда поехать. До войны в Японии было несколько знаменитых физиков – профессор Юкава, который получил Нобелевскую премию, Томонага и Нишина, – однако этот съезд был первым знаком возрождения Японии после войны, и мы все сочли необходимым поехать и помочь им.

К своему письму Уилер приложил небольшой армейский разговорник и написал, что было бы неплохо, если бы все мы хоть немного поучили японский язык. В Бразилии я нашел одну японку, которая помогала мне выработать произношение, кроме того, я учился поднимать клочки бумаги палочками для еды и много читал о Японии. В то время Япония казалась мне загадочной страной, и я полагал, что посетить столь странную и прекрасную страну будет необычайно интересно, а потому трудился изо всех сил.

По приезде в Японию нас встретили в аэропорте и отвезли в Токио, в отель, который спроектировал Франк Ллойд Райт. Отель представлял собой подобие европейского отеля во всем, вплоть до маленького парнишки, одетого в такую же форму, которую носят посыльные в отеле «Филип Моррис». Мы были не в Японии; с тем же успехом мы могли бы отправиться в Европу или в Америку! Парень, который показал нам наши комнаты, задержался, поднимая и опуская шторы, в ожидании чаевых. Все было точь-в-точь как в Америке.

Наши хозяева предусмотрели все. В первый вечер мы ужинали на верхнем этаже отеля; на стол подавала женщина в японском костюме, но меню было написано по-английски. Я приложил столько усилий, чтобы выучить несколько фраз на японском языке, поэтому в конце ужина я сказал официантке: «Кохи-о мотте ките кудасай». Она поклонилась и ушла.

Мой друг Маршак не понял: «Что? Что?»

– Я говорю по-японски, – сказал я.

– О, ты неисправим! У тебя одни шуточки на уме, Фейнман.

– О чем ты? – серьезно спросил я.

– О’кей, – сказал он. – И что ты попросил?

– Я попросил, чтобы она принесла нам кофе.

Маршак мне не поверил. «Давай поспорим, – сказал он. – Если она принесет нам кофе…»

Тут появилась официантка с нашим кофе, и Маршак проспорил.

Я оказался единственным, кто выучил по-японски хоть что-то, – даже Уилер, который говорил всем, что нужно выучить японский язык, не удосужился выучить ничего, – и я больше не мог этого выносить. Я читал о настоящих японских отелях, которые были совсем не похожи на отель, в котором остановились мы.

На следующее утро я позвал японца, который занимался организацией нашего пребывания в стране, к себе в комнату. «Мне бы хотелось переехать в японский отель».

– Боюсь, что это невозможно, профессор Фейнман.

Я читал, что японцы очень вежливы, но вместе с тем очень упрямы: с ними нужно долго работать. Тогда я тоже решил быть таким же упрямым и таким же вежливым, как они. Это была битва умов: состязание типа «вопрос-ответ» заняло тридцать минут.

– Почему Вы хотите переехать в японский отель?

– Потому что в этом отеле я не чувствую, что приехал в Японию.

– Японские отели далеко не так прекрасны. Вам придется спать на полу.

– Именно этого я и хочу; я хочу увидеть, как это делается.

– Там нет стульев; Вы будете сидеть за столом на полу.

– Но это же здорово. Это будет очень мило. Именно это я ищу.

Наконец, он откровенно признается, в чем проблема: «Если Вы переедете в другой отель, то автобусу придется делать лишнюю остановку по пути на съезд».

– Нет, нет! – говорю я. – Утром я сам буду приезжать в этот отель и садиться на автобус здесь.

– Ну тогда, пожалуйста. Без проблем. – Вот в чем оказалось дело – ну, за исключением того, что я потратил полчаса, чтобы выяснить, в чем же состоит основная проблема.

Он уже направляется к телефону, чтобы позвонить в другой отель, когда внезапно останавливается; все опять застопоривается. У меня уходит пятнадцать минут на то, чтобы выяснить, что на этот раз дело в почте. Если со съезда будут какие-то сообщения, то все они будут доставляться сюда, как и было условлено.

– Ну и что, – говорю я. – Когда я буду приходить сюда по утрам, чтобы сесть на автобус, я буду просматривать, нет ли каких-то сообщений для меня.

– Хорошо. Прекрасно. – Он подходит к телефону, и мы наконец-то едем в настоящий японский отель.

Как только я туда попал, я сразу понял, что овчинка стоила выделки: отель был прекрасен! У входа было специально отведенное место, где снимают обувь, после чего девушка в традиционном костюме – с оби[10] – шурша выносит сандалии, берет твои пожитки; потом ты идешь за ней по коридору, где на полу лежат циновки, проходишь через раздвижные бумажные двери, а девушка идет маленькими шажками – чт-чт-чт. Все было просто изумительно!

Мы вошли в мою комнату, и мой сопровождающий, который все организовал, вдруг пал ниц и коснулся носом пола; девушка легла рядом и тоже коснулась носом пола. Я почувствовал себя весьма неловко. Мне что, тоже следует коснуться носом пола?

Они поприветствовали друг друга, он принял комнату для меня и ушел. Комната была действительно замечательная. В ней стояли все обычные стандартные вещи, который сейчас хорошо известны, но мне тогда все было в новинку. В комнате был небольшой альков с картиной, ваза, в которой изящно располагались веточки красной ивы, стол, чуть выше уровня пола, подушка неподалеку от стола, а в конце комнаты – две раздвигающиеся двери, выходящие в сад.