Богатые наследуют. Книга 1 - Элизабет Адлер

Она неуверенно стояла у кассы, пока Ник делал кое-какие покупки, и миссис Прайс упаковывала их в бумажные мешочки.

– Для кого эти конфеты? – спросила Поппи, запустив свою ручку в пакетик с карамельками.

– Это – подарки для моей дочурки, Энджел.

– Энджел! – она нахмурилась. – Какое забавное имя. Сколько ей лет?

– Столько, сколько и тебе – шесть, – он улыбнулся, беря мешочки.

– Я не знаю ни одной девочки моего возраста, – сказала Поппи важно. – Я знаю только взрослых леди.

Ник вздохнул.

– В Санта-Барбаре много-много маленьких девочек. Может, ты познакомишься с ними.

– Может, я познакомлюсь с Энджел, – сказала Поппи с надеждой, потом ее лицо омрачилось. – Но я знаю, что этого не будет. В отеле Арлингтон нет детей, и не думаю, что они появятся в доме Мэллори. Но, как бы там ни было, папа сказал, что купит мне настоящего собственного пони.

Ее легкая улыбка и яркие голубые глаза были совсем как у Джэба. Нику стало больно, и он отвернулся.

– Хорошо, Поппи, – сказал он, выходя в деревянный портик.

Она взволнованно побежала за ним.

– Мистер Констант, – позвала она. – Но я действительно хочу познакомиться с какой-нибудь маленькой девочкой.

Ее грустный взгляд больно задел его, и Ник снова стал мысленно проклинать Джэба за то, что он делает с бедным ребенком.

– Посмотрим, – улыбнулся он Поппи, прощаясь с ней.

– Рада была встретиться с вами, мистер Констант, – проговорила Поппи скорбно, перегнувшись через перила и провожая его взглядом.

Ниже по улице, в винной лавке Гокса, Ник услышал подробный рассказ о финансовом крахе Джэба от человека, только что сошедшего с парома. И еще до конца дня вся Санта-Барбара знала об этом. Это только укрепило их во мнении, что Джэб Мэллори был паршивой овцой.

– Этого не может быть, – выдохнула Розалия, ужаснувшись, когда выслушала рассказ Ника. – Как он мог потерять все свое состояние? Он вернулся из Монте Карло с миллионами!

– Джэб может спустить миллион так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь, – ответил Ник, пожав плечами. – Он – эгоистичный человек. Мир должен вращаться вокруг него и его потребностей. Тебе не кажется, что он похож на ребенка, Розалия? Когда он что-нибудь хочет, он хочет этого немедленно – и все ставит на карту. Ему неважно, сколько это стоит и кого это заденет, ранит, кому это повредит.

Наливая себе бренди из графина, который он взял из кухонного шкафчика, он смотрел на нее мрачно.

– У Поппи – его глаза, ты понимаешь… И его улыбка. Не может быть никакой ошибки, чья она дочь. Она – славный малыш, Розалия. И очень одинокий.

Розалия благодарила Бога за свое счастье; счастлива маленькая Энджел, безмятежно спавшая в детской; и Грэг, приехавший домой на летние каникулы; и Ник.

Она благодарила Создателя за то, что ее дом был не просто четыре стены, давшие им прибежище – это было место, где царили тепло и стабильность, любовь и безопасность; то, что так нужно настоящей семье.

– Мы должны пригласить ее к нам, – сказала она тихо. – Ведь мы не можем взваливать грехи отцов на их дочерей, ведь правда, Ник?

Поппи ворошила ногой жухлые листья, перемешанные с пылью, на площадке перед входной дверью в дом Мэллори, пока Джэб нетерпеливо звонил – вот уже третий раз, но никто не открывал. Дом выглядел запущенным и обшарпанным; белая краска облупилась, и выцветшие ставни криво свисали с мрачных окон. Плетеные ивовые заборчики вокруг разросшихся цветочных клумб Маргарэт были сломаны, и некогда изумрудно-зеленые лужайки были затоптаны и заброшены.

Послышались медленные, шаркающие шаги, затем массивные болты скрипнули, ключ с лязгом повернулся в давно не работавшем замке и наконец дверь распахнулась.

Поппи в ужасе прижалась к отцу, когда индеец, древний, как мир, уставился на них. Его орехово-коричневое лицо было испещрено морщинами, а глаза почти ничего не видели от катаракты, но каким-то образом он узнал, что Джэб Мэллори вернулся. Он поклонился. Джэб ворвался в мрачный холл и стал раздвигать все занавески, пока комната не наполнилась солнечным светом. Остановившись у стола, Поппи написала большими, неуверенными буквами свое имя на толстом слое пыли. Сказав индейцу, что Лиан Сунг, слуга-китаец, ждет в двуколке, когда ему помогут перенести в дом продукты, Джэб повел ее наверх по дубовым ступенькам.

– У ребенка, – медленно сказал им вслед индеец своим звучным голосом, – волосы ее матери.

Джэб остановился и уставился на него – старый ублюдок увидел то, что хотел, несмотря на катаракту!

– Он – второй, кто говорит мне это! – заметила Поппи радостно. – Он тоже знал мою маму?

– Что ты имеешь в виду? Кто еще говорил тебе о твоей матери? – спросил удивленно Джэб.

– Я забыла тебе сказать. Я недавно встретила какого-то человека в кондитерской мистера Прайса. Он сказал, что знает, кто я, потому что у меня мамины рыжие волосы. Папочка, почему ты никогда не говорил мне, что у нее были рыжие волосы?

– Кто говорил с тобой? – потребовал он, схватив девочку за плечо. – Кто это был?

Глаза Поппи округлились от страха, когда она отвечала ему.

– Он сказал, что его зовут Ник Констант и что у него есть маленькая дочка моего возраста. Ее зовут Энджел. Я сказала ему, что мне кажется – это глупое имя, папочка…

– Я хочу, чтобы ты больше никогда не говорила с Ником Константом! – приказал он таким ледяным голосом, что она едва узнала его. – Или с кем-либо другим из Константов. Ты поняла меня, Поппи? Никогда!

– Но он показался мне таким милым человеком… – колебалась она.

– Делай то, что тебе велено! – приказал Джэб, отпустив ее так неожиданно и резко, что Поппи упала на перила.

Она кивнула. Ее голова поникла и слезы потекли из глаз; она испугалась, она так ненавидела, когда папочка сердился, – это было даже хуже, чем когда он был пьяным и совершенно игнорировал ее, или когда он с головой уходил в игру и забывал возвращаться домой. Она отчаянно плелась за ним по длинному, мрачному коридору в свою старую детскую.

Это была большая комната, расположенная в юго-восточной части дома, с длинными окнами на обеих стенах; но, даже когда занавески были отдернуты и солнечный свет залил помещение, Поппи подумала, что детская выглядит неприветливо. Она внезапно ощутила тоску по своей роскошной, обитой атласом, шелком, с кружевными подушечками и одеялом детской в Сан-Франциско, со своими любимыми игрушками и книжками, и Ником – лошадкой. Она бы даже согласилась сидеть все время с мамзель, лишь бы было можно вернуться туда. Подавляя слезы, она храбро улыбнулась, когда бродила по комнате, касаясь аккуратной железной кроватки, окрашенной в белый цвет, с одеялом из разноцветных лоскутков, и думала о том, как ей тяжело. Она грустно смотрела на маленький туалетный столик из сосны и прямые стулья с высокими спинками. Потом, увидев старое кресло-качалку у окна, Поппи подошла и села в него. Прижав к груди тряпичную куклу, она качалась медленно взад и вперед, рассматривая свой новый – старый дом. Она старалась представить себе свою таинственную рыжеволосую мать здесь, в этой комнате, кладущую ее спать в кроватку или держащую ее на руках в этом самом кресле-качалке – она знала из сказок и рассказов, что многие мамы делали так. И она опять недоумевала, почему никто никогда не говорил с ней о ее маме. Она повернулась, чтобы спросить об этом папу, но он исчез, и Поппи побежала искать его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});