Гоголь в тексте - Леонид Карасев

В обоих случаях приехавшие предлагают главному персонажу перебраться на другое место. Городничий: «Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру». Ноздрев: «Послушай, братец: ну к черту Собакевича, поедем ко мне! Каким балыком попотчую!» (Хлестакова также потчевали рыбой).

Далее ситуация для двух рассматриваемых нами вариантов начинает видоизменяться следующим образом. Если Хлестаков, попав в объятия Городничего, оказывавшего ему всяческие знаки почтения, кормившего и поившего наилучшим образом, был доволен сверх меры, то Чичиков, оказавшись у Ноздрева, «жестоко опешивается» по причинам, полностью противоположным тем, что были в случае Хлестакова. Вместо уважения он получает ноздревское хамство и скандал, вместо приличного обеда – что-то пригоревшее или вовсе не сварившееся.

Вместе с этой переменой происходит и знаменательное перераспределение признаков, на которое стоит обратить внимание: хвастовство, вранье – хлестаковский дух – вселяется в Ноздрева (причем речь идет не только о чертах характера, но даже о такой подробности, как отсутствие денег: Хлестаков гол как сокол и у Ноздрева на момент встречи с Чичиковым «нет ни копейки в кармане»). Здесь важно то, что у Гоголя в процессе написания четвертой главы поэмы появилась потребность задействовать персонажа хлестаковского типа. Возможно, это объясняется общей логикой движения сюжета. События четвертой главы, как я пытался показать, развивались (если смотреть на дело обобщенно) по той же схеме, что просматривается и во втором действии «Ревизора». Поэтому и смыслы, сопутствовавшие Хлестакову, также «просились» быть востребованными: подобное притягивало к себе подобное. Возможно, именно поэтому в четвертой главе гоголевской поэмы, которая перекликается со вторым действием «Ревизора», является персонаж, похожий на самого Хлестакова – разве только попроще и погрубее. Что касается вопроса о сходстве, то замечу, что не только в остальных главах «Мертвых душ», но и вообще нигде у Гоголя нет персонажа более похожего на Хлестакова, чем Ноздрев (разве что Чертокуцкий из «Коляски» способен составить ему конкуренцию).

Даже первые их развернутые высказывания в тексте – на одну и ту же тему. Хлестаков в начале второго действия говорит о причине своего безденежья: «Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Всего каких-нибудь четверть часа посидел – и все обобрал. А при всем том страх хотелось бы с ним еще раз сразиться. Случай только не привел». Точно так же о картах – первые слова Ноздрева в начале четвертой главы: «А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух! Веришь ли, что никогда в жизни так не продувался (…) А ведь будь только двадцать рублей кармане, – продолжал Ноздрев, – именно не больше как двадцать, я отыграл бы все (у майора. – Л. К.), то есть кроме того, что отыграл бы, вот как честный человек, тридцать тысяч сейчас положил бы в бумажник».

Как видим, в обоих случаях, общая не только тема (карточная игра), но и масштаб проигрыша («все обобрал»; «продулся в пух»), и образ или тип соперника («капитан» и «майор»), и оптимистическое окончание. Хлестаков хотел бы еще раз сразиться с обыгравшим его капитаном, а Ноздрев уверен, что будь у него хоть двадцать рублей, то он непременно оказался бы в выигрыше. Это уверенность, настроенность на какой-то будущий выигрыш, который покажет, кто играет лучше, слышна и в его следующих словах: «Нет, вот попробуй он играть дублетом, так вон тогда я посмотрю, какой он игрок!».

Наконец, в обоих рассматриваемых текстах присутствует достаточно специфическая тема наказания розгами, которую при всем желании отнести к разряду универсальной топики не представляется возможным.

В «Ревизоре» она появляется сразу после оправданий Городничего по поводу высеченной по его приказу унтер-офицерской вдовы. Хлестаков, как бы примеряя ситуацию на себя, говорит: «Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…»

В четвертой главе «Мертвых душ» тема порки возникает дважды. Ноздрев, который, как уже говорилось выше, вместе с изменившейся ситуацией перетянул на себя и некоторые черты героя «Ревизора», рассказывает Чичикову: «Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей!». И далее, в самом конце главы, капитан-исправник сообщает Ноздреву о том, что тот отдан под суд «по случаю нанесения помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде».

Для нас важнее первое упоминание о порке. И потому, что оно первое, и потому, что оно идет как своего рода «ответ» на размышления Хлестакова: могут его высечь или нет (к тому же и Чичиков – за такой поворот дела: «Да, – подумал про себя Чичиков, – хорошо бы, если б тебя отодрали наяву»). Важно также и то, что по ходу дела, вследствие изменившегося характера ролей и перераспределения признаков между персонажами, изменяется и сам профиль их общения. Если Ноздрев ведет себя как Хлестаков, то Чичиков в этой ситуации, условно говоря, становится Городничим, то есть ведет себя предельно осмотрительно и осторожно. Так же, как и в «Ревизоре», где Хлестаков все время что-то говорит, а Городничий напряженно думает, как с ним себя вести, в «Мертвых душах» Чичиков во время пребывания у Ноздрева периодически произносит похожие внутренние монологи.

Городничий в «Ревизоре»: «Эк куда метнул! Какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с какой стороны и приняться». Или: «О, да с ним нужно ухо востро». Или: «Ну да постой, ты у меня проговоришься…». Или: «Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться» и т. д.

Чичиков в «Мертвых душах»: «Чтобы такое сказать ему? – подумал Чичиков». Или: «Эк его неугомонный бес как обуял! – подумал про себя Чичиков и решился во что бы ни стало отделаться от всяких бричек, шарманок и всех возможных собак…». Или: «Ноздрев человек-дрянь, Ноздрев может наврать, прибавить, распустить черт знает что, выйдут еще какие-нибудь сплетни – нехорошо, нехорошо. “Просто дурак я”, – говорил он сам себе».

Второе действие «Ревизора» заканчивается вполне благополучно. Впереди еще немало событий. Что касается четвертой главы «Мертвых душ», то в ее финале мы видим бегство Чичикова из усадьбы Ноздрева. Различие как будто, налицо. Однако если иметь виду, что интересующая нас глава пишется на фоне уже существующего, осуществившегося как смысловое целое «Ревизора» с его финалом, где Хлестаков убегает, спасаясь от скандала и наказания, то бегство Чичикова в финале четвертой главы можно истолковать как своего рода отсылку к концовке «Ревизора». Сюда же следует отнести и то, что в обоих случаях в финале появляется некое официальное лицо, которое должно прекратить безобразия и призвать виновных к ответу. В «Ревизоре» это правительственный чиновник из Петербурга, в четвертой главе «Мертвых душ» – капитан-исправник, который является в самый напряженный момент.

Все, о чем шла речь, не более чем предположение, однако если иметь в виду принудительную силу законов творчества в целом и сюжетосложения в частности, то проведенное сопоставление имеет некоторый смысл. Совсем уже упрощая и, само собой, огрубляя ситуацию, можно сказать: «мини-“Ревизор”», разыгранный на сцене четвертой главы «Мертвых душ», должен был завершиться сходным образом с «Ревизором» настоящим – бегством героя и явлением того, кто должен был навести порядок и восстановить справедливость. Так оно и случилось.

Тема финального бегства подводит нас к последнему примеру двойного использования сюжета у Гоголя. Я имею в виду две внешне столь мало похожие друг на друга вещи, как пьеса «Женитьба» и рассказ «Коляска». Здесь можно говорить, прежде всего, об общей повествовательной схеме, которой, собственно, сходство и исчерпывается. Если попытаться описать сюжеты обеих историй предельно обобщенно, свести их в один сюжет, то он будет выглядеть приблизительно так. Некий персонаж делает предложение, которое принимается теми, кому оно делается. В «Женитьбе» это Подколесин, который делает предложение Агафье Тихоновне. В «Коляске» – Чертокуцкий, который предлагает устроить бал и приглашает на него господ офицеров. Далее следует фаза ожидания исполнения предложения или приглашения. В «Женитьбе» она дана в развернутом виде (приготовления к свадьбе, волнения невесты и жениха), в «Коляске» – в свернутом: читатель просто знает о том, что приглашенные на бал офицеры ждут назначенного срока, чтобы приехать к Чертокуцкому в имение.

В финале в обоих случаях случается очевидный конфуз: предложению-приглашению не суждено сбыться, поскольку в самый последний момент персонаж-инициатор оказывается не в состоянии исполнить обещанное. Подколесин сбегает с собственной свадьбы, выпрыгнув в окошко. Чертокуцкий прячется от приехавших господ офицеров в каретном сарае, забравшись под фартук коляски. Если говорить о подробностях, то в принципе можно сказать, что Подколесин спрятался от невесты в том же самом месте, что и Чертокуцкий: ведь выпрыгнувши из окошка, он тут же оказался в коляске («потом, как выскочили, взяли извозчика и уехали»).