Тайна двух чемоданов - Роман Ронин

– Агент «Ирис», плотно работающая с корреспондентом «Ямато симбун» Курихарой, услышала от него в неформальной обстановке, что военным атташе посольства подполковником Накаямой была зачитана вслух некая бумага, которая ставит под угрозу дальнейшую нормальную работу русских учительниц с японскими дипломатами. – Лейтенант госбезопасности Арсений Чен, больше известный тем, кому на Лубянке вообще полагалось о нем знать, как агент Марейкис, стоял навытяжку перед комиссарским столом, но при этом говорил и чувствовал себя так свободно, что хозяину кабинета стало как-то нехорошо, некомфортно.

– Плотно работающая… Эта ваша «Ирис» – та самая, что пытается работать с самим Накаямой?

– Так точно, Марк Исаевич. Подполковник Накаяма обратился к ней с просьбой давать уроки русского языка и ему. Читает, говорит и понимает он прекрасно, не хуже нас с вами, но просьбу свою мотивировал стремлением все время улучшать знания.

– Вот что, Марейкис. По Накаяме мы с вами работаем лично под руководством сами знаете кого. – Комиссарский палец показал куда-то неопределенно наверх. – Работаем в тесном сотрудничестве с коллегами с Арбата, опять же лично Артуром Христиановичем. Не то что разрушить комбинацию, хоть намек дать на то, что вся эта комбинация с японскими военными устроена нами и находится под нашим контролем, нельзя ни при каких обстоятельствах! Ни при каких, слышите?! Считаю необходимым вывести «Ирис» из-под Курихары, – комиссар коротко хохотнул, отчего вздрогнули и холодцом затряслись полные белые щеки, но тут же оборвал сам себя, – и пусть она работает только с Накаямой. Не зря же он попросил ее о помощи. Вот пусть помогает. Как умеет…

– С «Ирис» последние месяцы много работает заместитель начальника отделения…

– Без вас знаю. Заманилов в курсе. Он лично ведет разработку Накаямы и считает ее исключительно перспективной.

Марейкис непроизвольно сжал пальцы в кулаки. И без того неширокие глаза Чена сузились, отчего он стал похож на злобного буддийского божка.

– Не надо мне тут гримасы строить, – бросил комиссар, – представление о Заманилове у меня есть свое и вполне определенное. Он может работать продуктивно, вот и пусть работает, где партия приказала. Планы у него большие. Можно сказать, наполеоновские у него планы. А к Курихаре подведете другую… учительницу. Подумайте и к вечеру доложите Заманилову кого именно. Что предлагаете делать с документом? Бумагу Накаямы надо достать, но так, чтобы не впутывать «Ирис».

– Накаяма опять поменял печати на сейфах. Нужных оттисков у нас нет. Наши сотрудники на всех объектах докладывают, что замки он не трогал, а вот печати ему доставили из Японии, а мы прозевали их в вализах. Придется, Марк Исаевич, работать по Накаяме отдельно, но как, я пока сказать не могу. Ключи он носит в кармане брюк на одной связке с печатью. Если не задействовать «Ирис»…

– Не задействовать. Или… задействовать крайне осторожно. Как, пока сам не знаю. Идите и думайте. Быстро думайте. Завтра план изъятия документа из сейфа японского военного атташе должен лежать у меня на столе для утверждения.

– Марк Исаевич, через четыре часа в Москву прибывает некто Ватануки, якобы журналист, специальный корреспондент газеты «Осака Асахи». Я просмотрел подшивку за последний год, такой подписи не встретил. Очевидно, прикрытие. Шофер военного атташе Казимир Стефанович был целый день в посольском гараже, натирал машину воском, что делает только, если его передают для работы с послом, а сам Накаяма посещал Третьяковскую галерею, причем ходил туда пешком, но быстро вернулся. В контакт ни с кем не вступал. У меня есть ощущение, что они ждут этого Ватануки.

– А откуда этот… Ватануки едет?

– Из Варшавы. Больше ничего не знаем. Документы у него оформлены правильно, все чисто. По плану собирается пробыть в Москве месяц, потом по Транссибу во Владивосток и оттуда в Токио. Но очень похоже на инспекционную поездку резидента-фланера. Скорее всего, офицер Генерального штаба, проверяет европейские резидентуры. Помните историю с Касахарой?

– Да уж, такое забудешь, пожалуй… Чуть до войны дело не дошло. Честно говоря, если бы не ваша ловкость тогда. – Комиссар крякнул и потянулся к массивному серебряному портсигару с прикрепленной к корпусу табличкой «От Коллегии О.Г.П.У. за беспощадную борьбу с контрреволюцией». Взял в руку, показал Марейкису. – У вас ведь такой же?

– Никак нет, – бесстрастно ответил лейтенант, – у меня маузер. И я предпочитаю трубку.

– У меня тоже маузер, – рявкнул комиссар, – хватит мне тут… понимаешь. – Он бросил портсигар обратно на стол, задумчиво глянул в окно и подвел итог: – Поезжайте на вокзал. Вы же мастер ваших японских штучек. Сделайте так, чтобы вас никто не видел. Ни Накаяма, ни Стефанович, ни этот, как его…

– Ватануки.

– Ватануки. Посмотрите за ним. Как все закончится, мне доложите лично. Но задачу по замене ваших баб подъяпонских я с вас не снимаю. Более того, доложите одновременно по обоим пунктам задания.

– А…

– А с Заманиловым я поговорю сам. Свободны.

На Белорусско-Балтийском вокзале в тот день было настоящее столпотворение. Разъезжались участники закончившегося в Кремле Первого Всесоюзного совещания стахановцев. Перед входом на вокзал трепетал на осеннем ветру транспарант с только что сказанными вождем крылатыми словами: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее». Эти две фразы повторяли на все лады, казалось, абсолютно все. Каждый человек вокруг Марейкиса по-своему бурчал, бубнил, кричал, пел: «Жить стало лучше… Жить стало веселее… Жить… лучше… веселее…»

Марейкис с трудом вывинтился из пропахшей давно немытым человеческим телом и смазными сапогами внутритрамвайной массы и ловко спрыгнул с подножки, не дожидаясь остановки. Сегодня Арсений Чен был настоящим «стахановцем». По случаю работы на вокзале в такой день он облачился в отличный темно-серый костюм в узкую полоску на три размера больше, брюки от которого ловко заправил в надраенные сапоги. На пиджак набросил сверху плохо вычищенное пальто, широко распахнув его полы, чтобы каждый мог видеть значок депутата районного совета на одном лацкане пиджака и «Ворошиловского стрелка» – на другом. Маскировочный комплект завершала огромная кепка с падающим на глаза козырьком – самым трудным для Марейкиса всегда оставалось спрятать монголоидный разрез глаз. Правильность выбора одежды для поездки на вокзал подтвердила жизнь: только очутившись на площади, Чен почувствовал, что идет в строю таких же, как он, одинаково одетых людей с одинаковой походкой и даже на одном и том же, довольно высоком градусе, подпития. Окончательно слиться с толпой мешали едва уловимый запах дорогого одеколона, а не старых портянок, и трезвость. Чекист понимал, что это было