Праздник покойной души - Валентина Андреева

Момент кризисного перелома в течение своей болезни я успешно проспала. Встала с ощущением прямого курса на поправку. Даже попробовала спеть, но уже после первых хриплых звуков у самой от страха волосы встали дыбом. «Рано! – мелькнула в голове умная мысль. Поздно!» – мелькнула вторая такая же, когда заглянула в большую комнату. Славка мирно проспал третью пару. Будить не стала. Позже проснется – позже расстроится. Позже запросит есть.

У входной двери все в том же порядке, вернее, беспорядке, валялись учебники и конспекты сына. Аккуратно сгребла их в кучу, но поднимать не стала, чтобы не обвинял потом в пропаже ценной информации.

Просмотрев сведения о неотвеченных вызовах, заварила кофе и принялась по порядку радовать Димку, Аленку и Наталью почти полной готовностью к ведению здорового образа жизни. В ближайшее время – у кухонной плиты. Не очень возрадовалась только Наталья, заявив, что мое черное платье сделало свое черное дело. Примерив его, она ощутила себя так, как будто в нем и родилась, зато сейчас у нее активный насморк, собирается с работы домой. Жаль, что Борис вынужден задержаться до вторника. К тому моменту она уже наверняка поправится и не сможет встретить его в состоянии героини, жертвующей собой ради хлебосольной встречи любимого.

За окном медленно, как бы нехотя, опять падали снежинки. В который раз за последнее время радуют глаз! Ветра не было, и на запланированную встречу с землей они летели неестественно ровно. Лохматость некоторых увеличивала их до размера рублевой монеты. Равнодушный термометр показывал два градуса мороза. Декабрь, называется…

Не в силах оторваться от завораживающего зрелища, прилипла носом к стеклу и ощутила неприятную холодность. Ассоциировав ее с могильным холодом, вздрогнула, шмыгнула носом и немного отодвинулась.

Крупногабаритный «монетный» снегопад усиливался, прямо на глазах превращаясь в разматывающийся безразмерный рулон белой ткани. Кстати, о монетах…

Я прошлепала в коридор, вытащила из сумочки брелок с ключами, чуть быстрее наведалась за лупой. А все потому, что споткнулась о самолично сформированную кучку из Славкиной институтской макулатуры и часть пути преодолела буквально на лету. Затем, уже не обращая никакого внимания на метеорологические условия за окном, уселась на кухне перед остывающей чашкой кофе изучать монету, искусственно превращенную в брелок.

Она не изменилась – все тот же десятирублевик в основательно потертом виде с датой выпуска 1755 года. Без лупы и не определишь. На оборотной стороне монеты пять картушей с гербами, расположенные крестообразно. В середине центральный герб, российский государственный. Остальные четыре герба тоже были явно российскими, но какими-то странными. В углах креста еле заметные цифры даты.

Результат тщательного осмотра вылился в поток жутких оскорблений, которыми я наградила себя за бестолковость. Мой личный словарный запас их ограничен, поэтому пришлось импровизировать и повторяться. Обозвав себя, не помню уже в какой раз, кретинской дурой и махровым валенком, я вынуждена была остановиться. На кухне появился заспанный сын и внес свою лепту:

– Ма! В твоей голове День открытых дверей? Не могла пораньше разбудить? И странный, однако, у тебя метод побудки! Сидит, поливает себя! Может, помощь нужна?

– Сама справлюсь, – буркнула я. – Не помнишь, как проверяется золото на подлинность?

– Свой собственный Клондайк застолбила? А это все, что намыла? – Славка подхватил освобожденную от ключей монету и с интересом ее осмотрел. – У нас соляная кислота есть?

– У нас, как в Греции, все есть!

– А азотная?

– Нету! Зачем тебе вся эта кислятина?

– Не мне, а нам. Смешаем, получим царскую водку. Капнем на монету, если не зашипит, значит, она золотая.

– А без азотной кислоты нельзя обойтись? Ну будет царский самогон…

– Нельзя. Да что там проверять? И так ясно, что золото. У нас завтрак есть?

– У нас, как в Греции… Славка, там они в обед не завтракают. Придумай что-нибудь, а я пойду на поиски.

Соляная кислота нашлась чуть раньше, чем была готова яичница с морожеными шампиньонами из пакета. Вкусная штука, надо ввести в практику. Главное, что грибочки толком и обжаривать не надо. Шлепнул комком на сковородку с маслом, рассредоточил, залил яйцами – и объедайся. Наверное, это дополнительные знания, полученные сыном при обучении в порядке обмена опытом с сокурсниками, проживающими в общежитии.

Изрядно намучившись с кислотой, мы условно подтвердили принадлежность монеты к благородному металлу. Дальнейшее уже труда не составляло. Влезли в справочную систему Интернета и выяснили, что брелок – не что иное, как русская золотая монета империал. В широком обращении она не применялась, использовалась в основном для внутреннего дворцового оборота. Объяснилась и загадка с непонятными гербами вокруг центрального – государственного. Ими являлись, соответственно, московский, казанский, сибирский и астраханский. Чеканка монеты началась с 1755 года, а содержание чистого золота в ней составляло два золотника или – 11,61 граммов. Даже золотые луидор, английский соверен и гинея содержали в себе чистого золота в пределах 6,5–8 граммов, не говоря уж об испанском дублоне в 6,2 грамма золота и несчастном флорентийском флорине – всего-то 3,5 граммов. Правда, благодаря своему Клондайку выпендрились американцы, выпустив золотую двадцатидолларовую монету с золотым содержанием аж в тридцать с хвостиком грамма, но и их переплюнули мексиканцы. Их сентарио содержал свыше 37 граммов благородного металла. Но как бы там кто ни изощрялся, мы сделали один-единственный, но правильный вывод: надо быть махровым валенком, свалянным из отборного дурацкого кретинизма, чтобы испортить такую историческую и материальную ценность, как империал, приспособив ее в качестве брелка для ключей. Пусть даже от квартиры, где деньги лежат.

Сын, умчавшийся за остатками знаний, отмеренных на этот день институтским расписанием, оставил меня в тяжких раздумьях о судьбе монетной системы Руси, а от нее я прямо перешла к кофейной церемонии и обобщению разрозненных домыслов об истоках преступлений, совершенных в загородном доме Дашковских.

Начала с того, что Людмила Станиславовна умышленно нас обманула по поводу наследства, свалившегося на ее мать от заграничного брата. Спрашивается, почему? Ответ: возможно, потому, что боялась назвать источник мгновенного обогащения, либо не знала истины его происхождения. Бабушка Ольга – не факт, но вполне могла быть отпрыском древнего титулованного рода Дашковых, но о титуле упорно молчала, прикрываясь несколько измененной фамилией Дашковской. Например, в период смутного революционного времени…

Девушкой Ольга поступила в услужение к графу Келлеру гувернанткой не от хорошей жизни. Имелась бы заначка в виде золотого запаса или старинных драгоценностей, занимала бы другое положение в обществе. После революции тоже не разбогатела. Так и прожила в старом домике для прислуги в усадьбе Келлеров, не гнушаясь крестьянской работы. Дочь от брака с младшим Келлером назвала простым именем Антонина. Оно хоть и не немецкого, но латинского происхождения.

Судя по всему, богатство к ней ниоткуда не привалило. Была, правда, тетка-генеральша, да и та погибла во время массового бегства из Новороссийска белогвардейцев и гражданского населения Руси, спасавшихся от большевиков.

Тем не менее дочь Антонина выросла достаточно высокомерной и спесивой, с манией собственного величия. Значит, Ольга Ивановна делилась с ней определенными сведениями о предках… Стоп! У репрессированного и расстрелянного мужа Ольги Ивановны была младшая сестра. Как же ее звали? Не помню. Скорее всего, мать Григория не называла ее имени. Девочка, на свое счастье, пережила революцию у родственников в Германии и после замужества поселилась в Америке. По сути, она родная тетка Антонины Генриховны. В семнадцатом году ей было одиннадцать лет. Милочка говорила, что наследство свалилось на них десять лет назад. Нехитрые вычисления привели меня к тому, что тетке к этому моменту должно было исполнится никак не меньше восьмидесяти восьми лет. А то и больше. Неужели и она долгожительница? Во всяком случае, у нее было время напомнить русско-язычной родне о своем существовании заранее…

– Ладно, оставим пока тетушку в покое, – решила я, опрокинув чашку давно остывшего кофе на стол. Да так и застыла с тряпкой в руке: даже если наследство действительно было получено и Маринка просто об этом не знает, зачем убийце форсировать смерть Антонины Генриховны, сводить с ума Милочку, убивать Эдика, калечить Григория и угрожать нам? Если он очередной претендент на денежные ценности, к тому же не очень значительные и лежащие на личном счете в банке, как говорила Милка, достаточно устранить троих Дашковских. Остальные-то при чем?

Тряпка выпала из рук: я поняла, при чем могут быть остальные – Эдик, Гриня и мы.