Провинциальная девчонка - Джулия Гарвуд

– Причина номер один, – пробормотала она. – Он разобьет мое сердце.

Глава 23

Тео и Мишель добрались до «Лебедя» как раз без четверти семь, В самом баре и вокруг бурлило веселье. Старые фургоны и ржавые пикапы, все как один щеголявшие ружейными стойками и яркими наклейками на бамперах, загромоздили почти всю стоянку. Владельцы, похоже, предпочитали девиз «Я бы лучше порыбачил», но внимание Тео привлекла наклейка с объявлением «GATOR-AID» <Помощь аллигаторам (англ). По созвучию с «band-aid», полоска бактерицидного лейкопластыря.>, выведенным яркими светящимися буквами. Приглядевшись, он заметил изображение аллигатора с полоской лейкопластыря, но так и не понял, что это должно означать.

Тео заметил также, что новеньких машин на стоянке не было. И если до сих пор имелись какие-то сомнения в бедности здешних жителей, лучшего доказательства было не найти. Некоторые машины выглядели так, что хоть сейчас вези их на автомобильное кладбище. Но он уже успел усвоить одно: обитателям Боуэна приходилось обходиться тем, что есть.

– О чем ты думаешь? – спросила она, обходя серый помятый фургон.

– О том, как трудно здесь сводить концы с концами. И Удивительнее всего, что жалоб я не слышал.

– И не услышишь. Для этого они слишком горды.

– Я уже упоминал, какая ты сегодня хорошенькая?

– В этой старой тряпке?

«Старой тряпкой» был короткий сарафан с треугольным вырезом в бело-голубую клетку, который она выбирала не меньше двадцати минут. И еще столько же возилась с прической: распустила волосы, обрамлявшие лицо мягкими локонами. Пришлось немало потрудиться, чтобы они выглядели так естественно, словно вились от природы. Потом она слегка мазнула румянами по высоким скулам и нанесла на губы немного помады и блеска. Только сообразив, что стала придавать слишком много значения своей внешности и уже третий раз переодевается – ради него, конечно, – Мишель взяла себя в руки.

– Когда кто-то делает вам комплимент, следует благодарить. Ты сегодня очень хорошенькая, – повторил он, – в этой «старой тряпке».

– Тебе нравится подтрунивать надо мной?

– Угу.

Он солгал, назвав ее хорошенькой, но не мог облечь в слова то, что почувствовал, когда она спустилась вниз. В голове вертелось только одно: динамит. Просто динамит. Правда, вполне подошло бы и прилагательное «ослепительная», но было еще одно определение, слишком смущавшее его, чтобы произнести вслух. Изысканная.

Она была бы на седьмом небе от такого комплимента. И что это с ним?! Он, кажется, стал сочинять стихи? Вот это уже из ряда вон!

– Грешно издеваться над ближним своим.

Тео открыл ей дверь, но застрял на пороге, читая написанный от руки плакатик.

– Неудивительно, что сегодня здесь яблоку негде упасть. Этим вечером в баре подают столько пива, сколько сможешь выпить. И никаких ограничений.

– Здесь всегда подают столько пива, сколько сумеешь выпить, при условии, что ты не за рулем и сможешь заплатить за каждый стакан. Местные об этом знают.

– Пахнет хорошо. Давайте поедим. Господи, надеюсь, там будет не слишком много перца?

– Поскольку сегодня среда, можешь заказать жареную картошку с жареной же зубаткой, что, уверена, ужасно понравится твоим артериям….

– Или?..

– Жареную зубатку с жареной же картошкой.

– Согласен.

Пока они пробирались к стойке, Тео останавливали куда чаше, чем ее.

Посетители, как мужчины, так и женщины, жаждали пожать ему руку, похлопать по плечу и особенно потолковать о футболе.

Единственным, кто остановил Мишель, был потенциальный пациент, которому не терпелось обсудить свой геморрой.

Джейк стоял на дальнем конце стойки, рядом с кладовой, в компании Конрада Фриленда и Арти Ривза. Конрад что-то горячо говорил. Джейк, хмурясь, кивал каждому его слову и так увлекся, что даже не заметил идущую к нему дочь.

Повар Арман трудился на кухне, его брат Майрон обслуживал посетителей за стойкой.

– Папа улестил Майрона помочь ему, так что, похоже, на сегодня я сорвалась с крючка.

– Твой отец нам машет.

Они наконец подошли поближе. Джейк поднял вырезанную в стойке доску и поспешил к Мишель. Та заметила, что и Конрад, и Арти недовольно на нее смотрят.

– Тео, наливай себе пива и посиди за стойкой, пока я перемолвлюсь словечком с дочерью, – буркнул Джейк. Судя по взгляду, она чем-то расстроила отца.

– Что-то неладно? – спросила она, следуя за ним в кладовую.

– Еще бы! Он собирается уезжать, так что куда уж хуже! Мы тут потолковали с мальчиками и решили, что не можем этого допустить. Наш город нуждается в Тео Бьюкенене, неужели еще не поняла? Видишь, сколько сегодня народу? И почти все пришли, чтобы поговорить с ним.

– Хотят получить бесплатную юридическую консультацию?

– Некоторые – да, – признался он. – Кроме того, тут подвернулось это дельце с сахарным заводом, да и футбольный сезон на носу.

– А что ты от меня хочешь? Парень живет в Бостоне. Не может же он всю жизнь торчать здесь или метаться между двумя городами!

– Разумеется, не может.

Джейк даже ухмыльнулся при мысли о Тео, мечущемся между Боуэном и Бостоном.

– Тогда что же?

– Мы считаем, что ты можешь переубедить его.

– Но как?! – фыркнула Мишель, раздраженно подбоченившись. Зная изощренный ум своего папаши, она нисколько не сомневалась, что любое его предложение будет по меньшей мере неординарным. Она приготовилась слушать.

– Расстели красный ковер.

– И что это означает?

– Мы с Конрадом составили неплохой план, и Арти считает, что он может сработать. Так вот, Конрад слышал от Тео, будто ты просила его остановиться у меня.

– Так оно и есть.

– И это ты называешь гостеприимством, Майк? Непонятно как, но он заставил ее оправдываться!

– Я была с ним очень любезна. Честное слово.

– Ты готовила ему свое гамбо?

– Нет, но…

– Прекрасно! Жена Конрада проберется завтра утром в твой дом с кастрюлей гамбо, а ты можешь выдать его за собственное.

– Но это нечестно! – возмутилась она, и тут ее осенило:

– Погоди-ка, я думала, тебе нравится мой гамбо.

– А как насчет лимонного пирога? – увильнул отец. – Ты и его еще не пекла?

– Нет, – прошипела Мишель, шагнув к нему. – Предупреждаю, отец, если ты скажешь «хорошо», я в жизни больше не приглашу тебя на ужин.

– Детка, сейчас не время быть слишком чувствительной. Надвигается кризис, а у нас есть всего два дня, чтобы его уговорить.

– Что бы мы ни делали, это значения не имеет.

Отец бьгл так воодушевлен, что она чувствовала себя настоящей преступницей. Ну разве не жестоко пытаться охладить пыл этого большого ребенка?