Морская политика России 80-х годов XIX века - Роберт Кондратенко

Управляющим владела досада, прорвавшаяся 26 февраля: «Гирс не знал как отделаться от нас с Ванновским. Задрожал и заморгал — очень натянуто с англичанами. Государь вчера еще говорил, что нужно быть готовыми, а как и что готовить? Война разрушит все мои начинания»[522].

Вероятное столкновение рисовалось ему черными красками, и 1/13 марта адмирал написал А.Е. Влангали, что вынужден будет говорить с царем о внешней политике, «имея в море суда, которые могут очутиться в английских портах во время разрыва». На следующий день в дневнике появилась запись: «Вследствие моего вчерашнего письма к Влангали, утром пришел Гирс, дрожащий и прикланивающийся. На его предложение оставить Пенжде спорным и не занимать его с обеих сторон отвечают молчанием. Дондуков, напротив, рвется занять его, и ему телеграфировали, чтобы не занимать, а если сарыки выгонят афганцев и нам предложат, то занять. Lurnsden телеграфирует, будто неуверен в афганцах, хочет чтобы ему обеспечили возвращение каким бы то ни было образом и способом. Нам войны тоже не нужно. На совещании у военного министра я дал понять, что англичане нам построит всякую пакость — отдадут ненужный им Кипр султану и даже прикинутся его вассалами в Египте, лишь бы поставить Турцию против нас… Бунге пишет, что теряет миллионы только на слухах о войне, а если бы давал более денег на силы, то эти слухи и не возникли бы, ибо знали бы все, что нас угрозами не испугают»[523].

Понимая, насколько мало Россия подготовлена к войне, И.А. Шестаков, из-за разобщенности министров посвященный не во все тайны внешней политики и не знавший об австро-русско-германском договоре 1881 года, ошибался в оценке угрозы со стороны Англии. Вероятность ее сближения с Турцией, не желавшей отказываться от Египта, была невелика, и еще более уменьшалась прорусской позицией стран Тройственного союза. К тому же, у Лондона существовали проблемы в связи с франко-китайской войной, действиями у берегов Камеруна, вблизи от британской Нигерии, германской эскадры контр-адмирала Э. Кнорра, усмирявшей восстание местных племен, а также собственной экспедицией в Бирму и освоением будущего Бечуаналенда. Но больше всего неприятностей доставляла кабинету У. Гладстона неудачная попытка подавить махдистское движение в Судане. Несмотря на плохое вооружение, войска приверженцев Мухаммеда Ахмеда сумели блокировать в Хартуме значительный англо-египетский отряд во главе с генералом Ч. Гордоном. В январе 1885 года город пал, Ч. Гордон погиб, а пробивавшемуся ему на выручку генералу Г. Уолсли пришлось отступить. Известия о гибели хартумского отряда, появившиеся в печати в начале февраля, вызвали резкую критику либерального кабинета. Начался правительственный кризис, вынуждавший премьера использовать любую возможность отвлечь внимание общества от суданских событий. Противостояние с Россией в Средней Азии давало ему прекрасный повод для этого. Вместе с тем, У. Гладстон старался не впадать в крайности и парировал выпады консервативной оппозиции против его внешней политики.

1/13 марта, отвечая на запрос депутата от консерваторов о возможной передаче спора о границах Афганистана в третейский суд, он заявил, что Англия и Россия уже достигли неофициального соглашения не продвигаться далее уже занятых пунктов. Чтобы избежать разоблачения главы кабинета, Гренвилл на следующий же день телеграфировал в Петербург, Торнтону, чтобы тот, ссылаясь на меморандум Н.К. Гирса от 24 февраля, содержавший предложение не занимать Пенде, договорился с российским министром считать состоявшийся обмен мнениями соглашением. 4/16 марта Торнтон побывал на Певческом мосту и получил заверение, что российские войска не тронутся с занимаемых ими позиций, если афганцы не будут наступать и не произойдет беспорядков в оазисе. Посол немедленно передал это обещание в Лондон, откуда о нем телеграфировали послу в Тегеране, Томсону, а он, в свою очередь, известил Ламсдена. Генерал же послал текст телеграммы находившемуся в Пенде капитану Йету. 10/22 марта Йет отправился в лагерь афганцев у Таш-Кепри, где стал убеждать командующего войсками эмира, Гаус-эд-Дина, что он может наступать до Кзыл-тепе, так как русские, якобы, обещали не трогаться с места[524].

Противостоявшее небольшому авангарду М. Алиханова афганское войско состояло из 1,5 тысяч пехотинцев и 2,5 тысяч конников и было вооружено устаревшими кремневыми ружьями и восемью разнокалиберными пушками. Национальная рознь между хазарейцами, джемшидами и представителями других племен делала его нестойким. 13 марта к Таш-Кепри подошел Мургабский отряд А.В. Комарова, ядро которого составлял Закаспийский батальон с артиллерийской батареей, и общая численность российских частей превысила 1600 человек. Вооружены они были преимущественно винтовками Горлова-Гуниуса (берданками)[525].

Стояла холодная весенняя погода с частыми дождями и даже снегом, на Мургабе и Кушке началось половодье. Афганцы, испытывавшие трудности с подвозом продовольствия, не были готовы к длительному противостоянию. Это понимали англичане, стремившиеся приблизить развязку. Вступив для отвода глаз в переговоры с А.В. Комаровым, они стали исподтишка провоцировать столкновение, поощряя афганцев к переходу на левый берег Кушки. Обстановка накалялась.

Однако в Петербурге, где известия получали с большим опозданием, всей остроты ситуации не сознавали. Правда, именно в эти дни, 17 марта Александр III утвердил совместный доклад П.С. Ванновского и И.А. Шестакова о необходимости создания постоянной Комиссии по обороне черноморских берегов, под председательством командующего войсками Одесского военного округа и с участием главного командира Черноморского флота, начальников штабов округа и флота, Директора РОПиТ и других лиц, для координации мер по подготовке Босфорской десантной экспедиции[526].

Но это было лишь начало достаточно продолжительной организационной работы, тогда как англичане уже приблизились к своей цели. 13/25 марта британское правительство отдало приказ о приведении в боевую готовность судов парового резерва[527].

Впрочем, морской агент в Лондоне, капитан 2 ранга В.М. Линден, донося об этом рапортом от 16/28 марта, подчеркнул, что ожидать скорого их вооружения трудно, поэтому при внезапном разрыве на Балтику вероятнее всего пошлют эскадру Английского канала, состоящую из шести столь же устаревших броненосцев. А 20 марта он выразил убеждение, что принимаемые меры «едва ли… могут считаться активными и угрожающими, а скорее должны быть отнесены к предуcмотрительности на случай усложнения политических отношений», так как до призыва морских резервистов корабли невозможно укомплектовать командами[528].

Судя по всему, отсутствие объединенного правительства не позволяло российской стороне проявить подобную предусмотрительность. Так, несмотря на тревожную обстановку Морское министерство должно было отозвать исчерпавший кредит на заграничное плавание фрегат «Минин» в Кронштадт, ослабляя отряд Тихого океана. Однако, едва корабль вышел из Иокогамы, как за ним увязался корвет «Чэмпион», а от Нагасаки конвоирами стали броненосец «Одэйшэс» и крейсер «Пегасус». Возвращавшийся из Сингапура на «Владимире Мономахе» A.Е. Кроун, пополнив запас угля в Маниле и выйдя в море 13 марта, вскоре встретил «Минин» и узнал от его командира о непрошенных провожатых. Не успел фрегат скрыться за горизонтом, как появились и сами англичане, но адмирал, так и не догадавшийся о сути происходящего, лишь обменялся с англичанами салютом и продолжил свой путь[529].

Опережающие действия британского Адмиралтейства заставляют считать, что Лондон знал о готовившемся Калькуттой выступлении против России, для которого к середине марта в Кветте и Пишине было сосредоточено более 50 тыс. человек под командованием генерала Стюарта, и допускал его, хотя едва ли был инициатором. Впрочем, попытка вице-короля Индии, лорда Б. Дафферина уговорить вызванного в Равалпинди Абдуррахман-хана пропустить англо-индийские войска в Герат не увенчалась успехом, видимо, из-за боязни последнего лишиться трона, в результате войны и неизбежных восстаний сепаратистов. Не исключено, правда, что она, была предпринята преимущественно ради того, чтобы припугнув эмира исключить возможность его соглашения с Россией[530].

Во всяком случае, англичане владели инициативой, а в Петербурге продолжали выжидать. И.А. Шестаков 17/29 марта, записал: «Вел переговоры с Ванновским. Он готовится к мобилизации, но не тратит еще ничего… Мы послали в Англию условие примирения. Если они согласятся, чтобы занимаемая нами линия была северным пределом нейтральной зоны, мы уступаем Пенжде (в сущности, по мнению военного министра, нам не нужный, как самый Герат) и тотчас посылаем на место комиссию обозначить границы». А на следующий день добавил, что «на сегодняшнем докладе еще не решен вопрос о мобилизации флота… Я сказал Государю (весьма спокойному и уверенному в мире и в искренних отношениях к нам Германии), что англичане одни нам не страшны, но что они непременно купят союзников, первую Турцию или Австрию, которая затеет восточный вопрос. Между тем, у нас перлюструют, что английское правительство велело своей эскадре быть готовой на Дальнем Востоке»[531].