О войне. Части 1-4 - Карл Клаузевиц

Армия, сохраняющая свой привычный порядок под губительным огнем, никогда не поддающаяся панике перед воображаемой опасностью, а перед лицом действительной – оспаривающая каждую пядь поля сражения; армия, гордая сознанием одержанных побед, которая и на краю гибели, после поражения, сохраняет силу послушания и не утрачивает уважения и доверия к своим начальникам; армия, физические силы которой закалились среди лишений и трудов, как мускулы атлета, и которая смотрит на эти напряжения как на средство, ведущее к победе, а не как на проклятие, тяготеющее на ее знаменах; армия, которой о всех этих обязанностях и добродетелях напоминает короткий катехизис, состоящий всего из одного лозунга – лозунга о чести ее оружия, – такая армия действительно проникнута воинским духом.

Можно превосходно сражаться, как вандейцы, и совершать великие дела, как швейцарцы, американцы и испанцы, не проявляя этой воинской доблести; можно даже с успехом подвизаться во главе регулярной армии, как то делали принц Евгений Савойский и Мальборо, не пользуясь особенно ее поддержкой. Поэтому мы не вправе сказать, что без воинской доблести не может быть удачной войны, и это мы с особенной настойчивостью подчеркиваем, дабы с большей яркостью индивидуализировать понятие, которое мы здесь выдвигаем, чтобы представления не расплывались в общих формах и не составилось мнение, будто воинская доблесть в конце концов есть все и вся. Это не так. Воинская доблесть армии является определенной моральной величиной; военные действия можно мыслить и помимо нее и таким образом подойти к оценке влияния ее как орудия, производительность которого можно учесть.

Охарактеризовав ее таким образом, посмотрим, что можно сказать об ее влиянии и о тех средствах, которыми можно ее приобрести.

Воинская доблесть является для войсковых частей всем тем, чем гений полководца является для целого. Полководец может руководить лишь целым, а не каждой отдельной частью, а там, где он не может руководить таковою, там ее вождем должен стать воинский дух. Полководца избирают, руководствуясь молвой о его выдающихся качествах; старших начальников более крупных частей назначают по тщательной их оценке; но эта оценка все более и более ослабляется по мере того, как мы спускаемся по ступеням иерархической лестницы, и на низах мы не можем базировать свой расчет на индивидуальных способностях; индивидуальные пробелы здесь должна восполнить воинская доблесть. Точно такую же роль играют природные качества собравшегося воевать народа: храбрость, находчивость, закаленность в трудах и лишениях и воодушевление. Таким образом, эти качества могут заменить воинский дух, и наоборот. Отсюда вытекает следующее.

1. Воинская доблесть присуща лишь постоянным армиям; они в ней более всего и нуждаются. В народном ополчении в течение войны ее могут заменять природные качества, которые тогда быстрее развиваются.

2. Постоянная армия, сражаясь с постоянной же армией, меньше нуждается в воинской доблести, чем постоянная армия в борьбе с народным ополчением, ибо в этом последнем случае силы раздробляются и отдельные части представляются сами себе. Там же, где армию можно держать сосредоточенно, гений полководца играет выдающуюся роль и восполняет то, чего недостает армии в моральном отношении. Вообще воинская доблесть бывает тем нужнее, чем театр войны и другие обстоятельства делают войну более сложной и чем силы более раздроблены.

Единственный вывод, который можно сделать из этих истин, это тот, что в случае, когда у армии не хватает этой потенции в виде воинской доблести, надо организовать войну на возможно более простых началах или удвоить заботы об остальных сторонах военной организации, но не ожидать от голого названия постоянной армии того, что может дать лишь армия, заслуживающая это название.

Итак, воинская доблесть армии есть одна из важнейших моральных потенций на войне, и там, где ее не хватает, мы наблюдаем или замену ее другими силами, как, например, превосходством дарований полководца, воодушевлением народа, или мы находим, что результаты не соответствуют затраченным усилиям. Как много великого вершит этот дух; эти высокие качества войск, это облагорожение руды, обращенной в блестящий металл, мы видим на македонянах, предводимых Александром, на римских легионах под начальством Цезаря, на испанской пехоте Александра Фарнезе, на шведах Густава-Адольфа и Карла XII, на пруссаках Фридриха Великого и французах Бонапарта. Надо умышленно закрывать глаза на все свидетельства истории, чтобы не признавать, что удивительные успехи этих полководцев и их величие в самых затруднительных положениях были возможны лишь с войсками, обладавшими этой моральной потенцией.

Этот дух может развиваться только из двух источников, которые могут его породить лишь совместно. Первый – это ряд войн и успехов, второй – это доведенная порою до высшей степени напряжения деятельность армии. Лишь в такой деятельности боец познает свои силы. Полководец, имеющий обыкновение возможно больше требовать от своих солдат, может питать и большую уверенность в том, что эти требования будут выполнены. Солдат столь же гордится перенесенными невзгодами, как и преодоленными опасностями. Лишь на почве постоянной деятельности и напряжения создается зародыш доблести при условии, что его согревают солнечные лучи победы. Когда же из этого зародыша вырастет могучее дерево, то оно сможет противостоять самым сильным бурям неудач и поражений и даже в течение известного периода также и инертному покою мирного времени. Следовательно, воинская доблесть может зародиться лишь на войне и при великом полководце, но сохраняться она может в течение нескольких поколений даже при полководцах посредственных и в длительные промежутки мирного времени.

С этим широким и облагороженным корпоративным духом закаленной боевой дружины, покрытой шрамами, не следует сравнивать самомнение и тщеславие, присущие постоянным армиям, склеенным воедино лишь воинскими уставами. Известная тяжеловесная серьезность и строгий служебный порядок могут содействовать более долгому сохранению воинской доблести, но породить ее они не могут; они имеют свое значение, но переоценивать их не следует. Порядок, навыки, добрая воля, а также известного рода гордость и прекрасное настроение составляют качества воспитанной в мирное время армии, которые следует в ней ценить, но которые самостоятельного значения не имеют.

В такой армии все цепляется за целое, и одна трещина может раскрошить всю массу, как это бывает со стеклом, охлажденным слишком быстро. Особенно легко превращается самое лучшее настроение в мире в малодушие при первой неудаче и, если можно так выразиться, в раздувание опасности – французское sauve qui peut [50] . Такая армия способна на что-нибудь лишь благодаря своему полководцу и ни на что – сама по себе. Ею надо руководить с удвоенной осторожностью до тех пор, пока победы и напряжения постепенно не взрастят в тяжеловесных доспехах нужную силу. Остережемся поэтому смешивать дух войска с его настроением.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});