Император Павел I - Геннадий Оболенский

Сторонник союза с Англией, Панин стремится к созданию сильной коалиции против революционной Франции. Он дружен с английским послом Уитвортом и с известным англофилом С. Р. Воронцовым, русским послом в Англии. Панин пытается проводить свой внешнеполитический курс, но начавшееся сближение с Францией ставит его в незавидное положение. Записка Панина по внешнеполитическим вопросам от 11 сентября 1800 года не докладывается Ростопчиным императору и сдается в архив. Его попытка действовать самостоятельно приводит Павла в ярость. «Сказать графу Панину, чтоб меньше говорил с иностранными министрами и что он не что иное, как инструмент», — писал он в именном повелении в феврале 1800 года.

Сам Панин, жалуясь на свое положение, писал Воронцову: «Я погибаю… Мы здесь точно рабы на галерах. Я стараюсь держаться против течения, но силы мне изменяют, и стремительный поток, вероятно, скоро унесет меня в какую-нибудь отдаленную деревню».

* * *

Как вам известно, именно Панин произнес первое слово насчет регентства.

Кочубей — Воронцову, 6 октября 1801 г.

Еще до приезда Панина в Петербург в конце 1799 года существовал «важный дружеский треугольник» — Уитворт, Кочубей, Воронцов, настроенный против Павла I и проводимой им политики. После отставки Кочубея его место в буквальном и переносном смысле занял вице-канцлер Панин. Еще до охлаждения отношений с Лондоном Уитворт в депеше к своему двору замечает: «Семен Романович Воронцов и Панин — англичане».

Немалая роль в этом триумвирате принадлежит Ольге Александровне Жеребцовой, родной сестре фаворита Екатерины II Платона Зубова. Красавица, авантюристка, она достаточно надежно связана со своими партнерами, ибо находится в интимных отношениях с английским послом. Ее салон в доме графов Зубовых на Исааковской площади превратился в штаб-квартиру заговорщиков.

Воспитанный на новых идеях, недовольный своим положением, Панин начинает действовать. Согласно запискам саксонского посла Розенцвейга и другим мемуаристам, осенью 1800 года начались его тайные переговоры с наследником Александром о введении регентства наподобие английского (наследный принц, парламент и кабинет министров контролировали в те годы безумного короля Георга III). «Английский посол в Петербурге Уитворт мог дать по этой части полезные советы своему близкому другу Панину: он хорошо представлял английскую систему регентства, связанную с Георгом III, и был заинтересован в свержении Павла, охладевшего к Англии и сближавшегося с Наполеоном».

«Англия, вероятно, субсидировала заговорщиков», — писал историк Валишевский со ссылкой на английские источники. Во всяком случае, «английское золото» и советы сэра Уитворта сыграли свою роль в свержении Павла I. «В Лондоне не только знали о готовящемся заговоре на жизнь императора Павла, но даже способствовали успеху заговора деньгами», — считает историк Е. С. Шумигорский.

Шведский посол Стедингк, близкий к Панину и к Александру, 3 июля 1802 года докладывал: «Панинский проект революции против покойного императора был в известном смысле составлен с согласия ныне царствующего императора и отличался большой умеренностью. Он задавался целью отнять у Павла правительственную власть, оставив ему, однако, представительство верховной власти, как мы это видим в Дании».

Александр I, впервые увидев Панина после гибели отца, обнял его и произнес со слезами на глазах: «Увы, события, повернулись не так, как мы предполагали».

Тайные свидания Панина с наследником происходили по ночам в переходах Зимнего дворца, в подвале и даже в бане. О первом из них, со слов Александра, рассказывает его друг, князь Адам Чарторыйский: «Панин нарисовал великому князю картину общего злополучия и изобразил те еще большие несчастья, которых можно ожидать в том случае, если будет продолжаться царствование Павла. Он указал великому князю на то, что его священная обязанность перед родиной воспрепятствовать тому, чтобы миллионы подданных приносились в жертву прихотям и безумию одного человека, хотя бы человек этот был его отец. Он указал и на то, что жизнь или, по крайней мере, свобода императрицы, матери Александра, а также жизнь и свобода самого Александра и всей семьи находится в опасности вследствие необъяснимого отвращения государя к своей супруге, с которой он совершенно разошелся. Панин не скрыл от Александра, что опасность возрастает с каждым днем, и что в каждый данный момент дело может дойти до самых неслыханных и жестоких насилий, и что поэтому необходимо низложить государя, воспрепятствовать ему творить еще худшее зло над страной и над своими близкими; затем необходимо позаботиться о том, чтобы создать государю спокойную и его достойную жизнь, которая даст ему возможность пользоваться всеми удовольствиями и всеми преимуществами, какие только возможны без тех опасностей, каким он теперь подвергается.

Эта первая беседа потрясла великого князя, не вынудив у него решения».

А вот свидетельство немецкого историка Т. Бернгарди: «С ранней своей юности Панин постоянно находился в соприкосновении с государем. По правде сказать, только такой человек, как Панин, с давних пор близко стоявший к императорской фамилии, мог составить подобный план, для проведения которого необходимо было заручиться сочувствием наследника, великого князя Александра; да и мог ли осмелиться кто-нибудь делать наследнику подобные предложения, кроме человека, который давно находился в близких отношениях к семье императора… Панин старался привлечь на свою сторону великого князя, говоря ему следующее: благосостояние государства и народ требуют, чтобы он, Александр, сделался соправителем своего отца, что народ решительно желает видеть великого князя возведенным таким образом на престол и что Сенат, как представитель народа, принудит государя без вмешательства великого князя в это дело признать Александра своим соправителем…»

Племянник Н. И. Панина, разделявший «свободный образ мыслей» своего дяди, надеется с воцарением Александра I ввести в стране «законосвободные постановления, которые бы ограничивали царское самовластие», — писал М. Фонвизин. Известно, что и будущий Александр I «не раз говорил и писал в пользу ограничения безграничной власти».

Ни о каком насильственном действии в отношении Павла не было и речи. Наоборот, он должен был по-прежнему жить в своем Михайловском замке и пользоваться всеми благами своего положения.

«Павел должен был по-прежнему жить в Михайловском дворце и пользоваться загородным царским дворцом… Михайловский дворец был любимым местом пребывания Павла. Там он чувствовал себя хорошо, там находился его зимний сад, там он мог даже ездить верхом. Александр хотел построить для своего отца манеж и театр. Он воображал, что в таком уединении Павел будет иметь все, что только может дать ему удовольствие, и что он будет там доволен и счастлив. Он судил о своем отце по своим собственным отношениям».

* * *

Граф Панин и Пален, инициаторы заговора, были в то время самыми сильными головами в стране, правительстве и при дворе.

А. Чарторыйский

Не добившись согласия Александра, Панин решается привлечь на свою сторону человека, пользовавшегося особым доверием императора и обладавшего огромной властью, — военного губернатора столицы и начальника полиции фон Палена. Они познакомились еще в начале девяностых годов, когда Панин проездом был в Риге и гостил у ее губернатора. В 1798 году Пален был отстранен от должности из-за «чрезмерно горячей встречи» Платона Зубова, но уже с 20 июля того же года началось его возвышение. Этот хладнокровный и вероломный мастер интриг умел найти выход из самого запутанного положения.

«Пален слыл всегда за самого тонкого и хитрого человека, обладавшего удивительной способностью выворачиваться из положений самых затруднительных, — свидетельствует княгиня Д. Х. Ливен. — На родине Палена местное дворянство, хорошо его знавшее, говорило о нем так: «хитрый, ловкий, пронырливый человек, который всегда мистифицирует других, а сам никогда не остается в дураках»».

Пален, возведенный в графское достоинство, пользовался особенным доверием Павла. Именно поэтому он считал свое положение непрочным и сразу же согласился на предложение Панина. «Панин не ошибся в Палене, — утверждал историк Бернгарди, — последний тотчас же согласился на предложенный план и, так как он превосходил энергией и умом всех и благодаря своему служебному положению мог привести в исполнение план или погубить заговорщиков, то ему удалось захватить все дело в свои руки, так что даже Панин оказался отодвинутым на задний план, а все прочие были лишь орудием в руках Палена. Кроме того, за 3–4 месяца до катастрофы Панин был уже выслан из Петербурга и уж по этой причине не мог иметь влияние на дело».