Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Не этой ночью, — кисло возразил тот. — Много раньше. Я… Платят тут неплохо, это верно, но тогда я еще только-только начал работать, долгов куча, на шее жена, ребенок только родился, да еще мать — хоть и при последнем издыхании, но ведь и она тоже ест. И тут мне предложили денег; не так, чтоб очень, а все же неплохая была прибавка.

— Денег — за что? — поторопил Курт, когда тот снова умолк; сторож вздохнул.

— За труп, — пояснил Фрик нехотя. — Старикашка один предложил. Я его, в общем, плохо знаю, мне только известно, что он в своей лавке продает книги или что-то в таком духе… Тогда как раз похоронили одного мужика, от сердца умер, кажется; и тот старик мне предложил такое дело: я ему помогу выкопать труп и взгрузить на тележку, а он мне заплатит — тогда и потом, когда этот труп надо будет закопать обратно.

— Обратно? — уточнил Курт недоверчиво. — И что же — закопал?

— Закопал. Через ночь.

— Ты спрашивал, для чего ему мертвое тело?

— Спросил; любопытно же. Тот сказал, что он вроде лекарь, а свежие трупаки — их можно разрезать и посмотреть, что переменилось внутри, чтобы потом, когда лечишь живых, понимать, что с ними происходит. Ну, я о таких слышал, потому не удивился. Нет, я знаю, что так нельзя, что запрещено, что дурно это… Но деньги были очень нужны. И он ведь закопал его обратно, в землю; а порезан он там или нет — какая ему теперь разница? Мертвец ведь. Чего ему.

— Ну, это спор долгий, — отмахнулся Курт, — и сейчас значимости не имеющий. Скажи-ка лучше, сколько раз ты проворачивал такие дела?

— Трижды, — тихо вымолвил тот. — Тот раз и еще два.

— И всякий раз он привозил тела обратно?

— Всякий раз.

— Похвально, — усмехнулся Курт, и сторож болезненно покривился. — Итак, это было прежде. Что случилось этой ночью? К тебе снова пришел тот старик?

— Да. Только вчера он… — Фрик замялся на мгновение, подбирая слова, и неуверенно договорил: — Вчера он был какой-то не такой. Злой, что ли. Нервный. Все, что ему было нужно — это чтобы я не совался, если услышу что-то, чтобы ходил в другой оконечности кладбища и к склепам не забредал. Я спросил, зачем, но теперь он мне отвечать не стал; знаете, он, вообще, старик обходительный и спокойный, но тут нахамил. Мне как-то не понравилось, что он тут задумал, и я даже хотел послать его куда подальше… Но он заплатил больше — намного больше. А мне…

— Очень нужны деньги, — кивнул Курт. — Я помню. Ты видел его, когда он пришел?

— Нет, я, когда начало темнеть, так и оставался вон в той стороне. Он так велел. Пса я привязал, чтобы шум не поднял ненароком… Вы расскажете все совету, да? — обреченно спросил сторож, искоса бросив взгляд на следователя; он вздохнул.

— Фрик, Фрик… А тот факт, что ваши с этим стариком темные делишки подпадают под обвинение в осквернении могил и граничат с обвинением в занятии чернокнижием — это тебя не заботит? А ведь это к костру прямая дорога.

— Мне нельзя на костер, — оторопело пробормотал сторож. — У меня семья…

— Думал ты о семье, когда влезал в это? — сдвинув брови, чтобы удержать невольную усмешку, оборвал Курт — А теперь — что это за старик? Имя тебе известно?

— Франек Штайн, — вяло отозвался тот. — Он сказал — «доктор Штайн». Говорил, что он доктор медицины или что-то такое… Может, и врал. А может, и правда профессор, и его из какого-нибудь университета поперли за эти забавы с трупами…

— Где он живет — ты знаешь?

— Я покажу, — снова вмешался стриг, и Курт кивнул:

— Хорошо. Это все, Фрик? Больше тебе сказать нечего?

— Нет, все, что знал… И что теперь со мной? Я ведь не со зла, и никаким чернокнижием я не занимался. Он говорил — это во благо.

— А ты, можно подумать, поверил, — усомнился Курт и, перехватив растерянный взгляд, вздохнул: — О, Господи… Посмотрим, что можно сделать. Пока я ничего и никому не скажу. Пока, — повторил он строго и, поднявшись, кивнул в сторону склепа: — Иди туда, исполни хотя бы сейчас свою работу. Внутрь никого не пускать; не приведи Господь, я узнаю, что труп растащили на кусочки на память; понял меня? И не вздумай удрать из города. Найду. Тогда никакие слезные истории о семье и детях меня уже не проймут… Свободен.

Глава 13

От ульмского кладбища, оживленного сегодня, как никогда прежде, Курт уходил молча, ведя в поводу жеребца, тоже словно понурившегося и задумчивого; стриг вышагивал рядом так же безгласно, не пытаясь острить над его внезапным человеколюбием, то ли давая ему размыслить, то ли и сам думая о том, что в этом городе привычные правила работы приходится исправлять на ходу, и исправления эти — далеко не в лучшую сторону. Разумеется, на прежнем месте службы Курт наверняка не стал бы слушать повествований о старушке-матери и малых детях и упек бы парня в камеру — на пару дней, исключительно в воспитательных целях, дабы запомнил на будущее. Упомянутого им книготорговца уже сейчас направлялись бы арестовывать с пяток арбалетчиков, и, учитывая возраст, уже к завтрашнему, много — послезавтрашнему утру тот выложил бы все, что знал, что не знал и что мог бы вообразить в страшных или блаженных снах. Народ с кладбища разогнали бы вмиг, и сейчас майстер инквизитор не тревожился бы о том, что останки, быть может, вполне благочестивого или не очень, однако — вполне даже человека в эту минуту растаскивают для ритуального попирания ногами, а с черепом, насаженным на палку, кто-нибудь уже бегает по всему городу, демонстрируя победу человечества над чуждыми элементами природы…

— До моего дома три улицы, — заговорил, наконец, фон Вегерхоф, словно и впрямь угадав его мысли. — Завернем. Пошлю кого-нибудь в ратушу с просьбой охранить тело.

— И не трепаться, — докончил Курт настоятельно. — Чтоб не трезвонили об обезвреженном стриге… Словом, пусть твой холуй попросту отнесет то, что я напишу.

— Полагаешь, тебе подчинятся? — усомнился стриг, и он недобро усмехнулся:

— Полагаешь, им не донесли уже, что я составляю список тех, кто попадет под чистку в первую очередь, когда здесь осядут наши?.. Не подчинятся, разумеется; но и нагло переть на распрю рат не станет. Жить и мухе хочется. Слухи пойдут, понимаю, однако избежать всеобщего экстаза хоть на пару дней — это уже хорошо.

— Закрыто… — пробормотал стриг чуть слышно и пояснил в ответ на вопросительный взгляд: — Вон его лавка; дверь видна отсюда. Сегодня заперто.

— Videlicet[88]. После таких-то ночных потех — наверняка отсыпается дедуля… Кто он такой? Откуда знаешь, где лавка?

— Я покупаю у него книги; покупаю или беру на время — такую услугу он предоставляет тоже. Также он имеет лицензию аптекаря.

— Ага, — отметил Курт, и тот кивнул:

— С'est ça[89]. Кстати замечу, не такой еще и старик — ему всего около пятидесяти; с виду тихий, однако в нашем деле это еще никогда не было подтверждением неповинности. Родом из Праги, если, опять же, не лжет.

— Почти земляк, словом? — усмехнулся Курт. — Ты прав, и впрямь — le monde est petit[90]. Заглянуть бы к нему этой ночью, посмотреть поближе, что там у него за книжки и порошочки…

— Это вряд ли, Гессе. Лавка — она же дом; второй этаж жилой. Если мне не изменяет память, твой последний набег на лавку со спящим хозяином завершился не слишком благополучно.

— Как сказать, — пожал плечами он. — В конце концов, de facto именно это и привело меня в Конгрегацию, а сей факт я полагаю весьма даже удачным… Но ты прав. При таких условиях идея так себе. С другой стороны — ведь у нас есть ты; тебя-то, полагаю, он не услышит и даже не увидит при небольшом усилии с твоей стороны.

— Особенно, если прав ты, и у него в подвале обитает новообращенный стриг. Когда я, наткнувшись на него, устрою небольшую потасовку с крушением мебели, разбитием склянок на аптекарских полках и грохотом книг о прилавок — да, думаю, он ничего не услышит… Взглянуть, pour ainsi dire[91], на внутреннее убранство его жилища, бессомненно, следует, однако делать это придется при свете дня. Благо это окраина, и особенно многолюдно здесь не бывает.

— Однако днем, что характерно, бывает хозяин — причем, бодрствующий, — отозвался Курт язвительно. — Хотя одна занятная мысль у меня родилась.

— О? — отметил тот одобрительно. — Продолжай в том же духе. Наверняка, если должным образом постараться, родится и вторая.

— Смешно, — согласился он хмуро. — Мне сегодня как раз до веселья… Моя мысль предполагает использование фон Рихтхофен — она дамочка с положением; графиня! ей ли шататься по лавкам собственными ногами? Наверняка за нее все покупки совершает горничная, а в случае приобретения того, что она желает выбрать лично, торговцев зовут к ней. Я ведь прав?.. Вот и пускай она пригласит к себе нашего доктора. Поговорит с ним на тему рукописных трудов о целомудрии или шахматном искусстве, или подберет себе какой-нибудь порошок для усмирения желчи или притирку для удаления морщин… Полагаю, продержать у себя старичка пару часов она сможет, и даже если ее словоблудие оному надоест — не сможет же он благородной даме прямо сказать об этом и, развернувшись, уйти. Клиентов такого пошиба облизывают. Их обижать нельзя; здесь стимул посущественней, нежели установленные законом нормы поведения, на которые всем здесь плевать — будущая возможная выгода… Помощники в лавке у него имеются?