Обмани меня дважды - Мередит Дьюран

Оливия прекрасна! Сад чудесен! Он однажды целовал ее и мог бы сделать это еще раз. Но она заслуживает лучшего – внезапно он это понял, потому что именно она вытащила его из дома, и это к ней и только к ней он должен идти.

Она первой вышла из сада и задумчиво оглянулась на него от двери, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Ее великодушие, ее добрый нрав сразу понравились герцогу, а она не должна ему ни взгляда, ни чего-либо еще. Спаси ее, господи, от нее самой!

– Со мной все будет хорошо, – сказал Марвик, а она покраснела и сделала вид, что не понимает, что он имеет в виду. Потом Оливия очень быстро пошла вперед и вскоре скрылась в полумраке дома.

Через минуту он последовал за ней, намереваясь подняться наверх, закончить письмо брату и, возможно, предложить тому встретиться. Но в доме так темно. Неожиданно герцогу пришло в голову, что темнота может поглотить его вновь. Где Оливия?

Он отпускает ее – ради ее же блага. И он должен сделать это сам.

Но вместо этого Марвик вдруг обнаружил, что стоит в вестибюле, у парадной двери. Швейцар вскочил и оторопело уставился на хозяина. Герцог сам открыл дверь.

Спустившись по ступенькам, он оказался на тротуаре. С какой легкостью мир, который Марвик покинул, снова принял его. Герцог рассмеялся. Земля под его ногами была надежной, а ступни, лодыжки, гибкие колени и бедра так и жаждали принять вызов. С минуту Аластер стоял на нижней ступеньке, обводя взором пустой парк и дома с закрытыми ставнями на противоположной стороне улицы. Его соседи, разумеется, уехали на зиму. Шотландия, Италия, Канны… Если бы у него было желание, он поступил бы так же.

Нет, это слишком. Пока что он будет думать только об этом квадратном квартале и обо всем, что открывается его взгляду.

Перейдя улицу, Марвик вошел в парк. Оказавшись в тени вязов с голыми ветвями, он сел и стал наблюдать, как ветер играет в траве, которая почему-то оставалась зеленой, хотя вся листва с деревьев облетела. Птица не умерла. Да и сад тоже. На ветвях по-прежнему жили другие птицы. В траве ползали жуки. Из кустов около стены выскочил кролик, когда миссис Джонсон спросила, нужно ли ей присутствовать при собеседовании.

Она заслужила уважение. Марвик найдет ей отличное место и уберет ее с глаз долой как можно скорее – возможно, даже сегодня, и для нее это не будет так уж скоро. Для нее – не для него.

Над его головой пролетела стая птиц, направлявшихся в теплые края.

Человек с предрассудками решил бы, что это Оливия вернула птицу к жизни. Несколько веков назад ее могли бы назвать ведьмой.

Глубоко вздохнув, герцог заставил себя прогнать из головы мысли о ней. Он стал думать о собственном доме, возвышавшемся перед ним, о его мрачном, но элегантном внешнем виде. Поместье было таким же еще в детстве Аластера. С виду оно выглядело так же, как и все за последнее время, когда внутри него происходил полный хаос. При этом его лицо, обращенное к миру, оставалось неизменным. Случайный прохожий и не заподозрил бы, в каком состоянии находится человек, живущий в этом доме. Марвик осознал это с некоторым удивлением.

Хорошее лицо у этого здания. Темный кирпич, сверкающие окна, горгульи по углам.

Находясь в доме, Оливия служила его талисманом против тьмы. Но она не принадлежит Аластеру, чтобы он мог оставить ее при себе. Она заслуживает хорошей жизни, доброго человека, достойной договоренности о том, что для нее важно. Но, если она останется, – о господи! – он погубит ее: он с готовностью, свирепостью, радостью немедленно…

Герцог встал. Он хотел было пройтись дальше, но потом передумал, так как чувствовал себя рядом с домом в большей безопасности. Марвик снова взглянул на него, и ему казалось, что он смотрит на себя самого, а мощь дома придавала силы и ему.

Рядом остановился наемный экипаж. В нем сидел единственный пассажир – женщина в траурном платье, согнутая годами. Увы, это не миссис Райт. Та отказалась занять старое место – она предпочла предложенную Марвиком пенсию, на которую собиралась поселиться в Шропшире. Но она порекомендовала старую приятельницу, лишившуюся жилья, когда умер ее племянник. Эту женщину звали миссис Дентон.

Миссис Дентон не заметила герцога, поднимаясь по ступеням к дому. Она была толстой, как бочонок, – такой и следует быть экономке. Он предложит ей место, чтобы сделать любезность миссис Райт в качестве компенсации за собственное поведение.

Но главное, он предложит ей место, потому что не хочет этого делать. Он примет ее на работу ради Оливии Джонсон.

* * *

Оливия начала обыск спокойно, даже слегка оцепенело. Она не хотела без необходимости взламывать сундук, к тому же количество бумаг, увеличившееся на ночном столике за то время, что она не была здесь, требовало еще одной полки в книжном шкафу. Но пока она искала, не замечая того, что смела на пути, и разбросанных по полу бумаг, ее действия стали совсем иными. Оливия рылась в бумагах так, словно ее охватила какая-то молчаливая, скрытая истерика.

Это был сущий ночной кошмар. Предавать Марвика, воровать у него… Надо сделать все как можно быстрее. Неизвестно, сколько продлится собеседование. Он может появиться в любую минуту. Или Викерз. Или Джонз.

Коллекция на ночном столике оказалась бесполезной. Оливия подошла к шкафу, куда стопкой были в беспорядке свалены новые бумаги; какие-то из них оказались засунутыми между томами Мелвилла и Аврелия, Платона и Сервантеса. Вытащив очередную пачку, Оливия отшатнулась, узнав почерк. Он принадлежал покойной герцогине.

Она быстро просмотрела письма, чтобы убедиться, что все они одного рода. Она старалась не вдумываться в слова, но невольно обратила внимание, что ни одно из них не обращено к герцогу.

Господи, что же он должен был чувствовать, читая эту грязь? В письмах к Бертраму герцогиня хвасталась, с какой легкостью ей удавалось выуживать из Марвика политические тайны; как ее единственный выкидыш настолько напугал герцога, что он никогда не возражал, если она хотела спать одна; как у него не возникало и тени подозрения, если она отправлялась развлекаться куда-то без него. Герцогиня называла мужа доверчивым дураком-импотентом.

Но ничего подобного Оливия в Марвике не видела. Другие недостатки – да, разумеется: слишком много гордости, слишком мало веры в себя и, похоже, когда-то – избыток доверия к жене. Но жестокость? Нет. Простофиля, позволяющий обманывать себя? Ни в коем случае – его глаза видят очень многое. Что касается импотенции… Оливия чувствовала, что в этом плане все как раз наоборот.

Жена герцога толком не знала мужа. О причине этого Оливия даже не начинала догадываться. Но самая распространенная насмешка герцогини – о том, что Марвик абсолютно ее не знает, – имела материальное опровержение, заключавшееся в этих письмах, чернила в которых выцвели и размазались, а линии сгиба истерлись. Каждое письмо много раз брали в руки, разворачивали, а затем снова складывали.