Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

В 14.50 он припарковался в Гётеборге, неподалеку от Авеню, потом перекусил в первом попавшемся по пути кафе. В 16.10 он сел в трамвай, идущий в Ангеред, и доехал до центра. На поиски адреса, по которому проживал Идрис Хиди, ушло минут двадцать, и в результате Микаэль явился на встречу примерно с десятиминутным опозданием.

Идрис Хиди хромал. Он открыл дверь, пожал Микаэлю Блумквисту руку и пригласил его в спартански обставленную гостиную. На комоде, возле стола, за который он предложил Микаэлю сесть, стояла дюжина фотографий в рамочках. Микаэль принялся их изучать.

— Моя семья, — сказал Идрис Хиди.

Говорил хозяин дома с сильным акцентом, и Микаэль заподозрил, что он бы не прошел предложенный Народной партией языковой тест.

— Это ваши братья?

— Мои два брата, крайние слева, были убиты Саддамом в восьмидесятые годы, равно как и отец, он в центре. Два дяди были убиты Саддамом в девяностых. Мама умерла в двухтысячном году. Мои три сестры живы. Они проживают за границей. Две — в Сирии, а младшая сестра — в Мадриде.

Микаэль кивнул. Идрис Хиди налил ему кофе по-турецки.

— Курдо Бакси передавал вам привет.

Идрис Хиди кивнул.

— Он объяснил вам, что мне надо?

— Курдо сказал только, что вы хотите предложить мне работу, но какую именно, не уточнил. Разрешите мне сразу предупредить, что я не берусь за работу, в которой есть что-либо противозаконное. Я не могу себе позволить оказаться замешанным в чем-то таком.

— Мое предложение не содержит ничего противозаконного, но оно крайне необычно. Сама работа будет продолжаться примерно в течение двух недель, и задание должно выполняться ежедневно. С другой стороны, оно займет у вас примерно минуту в день. За это я готов платить вам тысячу крон в неделю. Деньги вы получите прямо в руки, они из моего кармана и через налоговые инстанции проводиться не будут.

— Понятно. Что я должен делать?

— Вы работаете уборщиком в Сальгренской больнице.

Идрис Хиди снова кивнул.

— Одно из ваших рабочих заданий заключается в том, чтобы каждый день — или, если я правильно понял, шесть дней в неделю — убирать в коридоре одиннадцать-С, расположенном в отделении интенсивной терапии.

Идрис Хиди и это подтвердил.

— Вот что я хочу, чтобы вы делали.

Микаэль Блумквист склонился над столом и изложил свое дело.

Прокурор Рихард Экстрём задумчиво разглядывал посетителя. На него смотрело морщинистое лицо, обрамленное короткими седыми волосами. С комиссаром Георгом Нюстрёмом он встречался в третий раз. В первый раз тот посетил его сразу после убийства Залаченко и предъявил удостоверение, подтверждавшее, что он работает для ГПУ/Без. Между ними состоялся довольно продолжительный разговор, ведшийся вполголоса.

— Важно, чтобы вы понимали, что я никоим образом не пытаюсь повлиять на то, как вы решите действовать или как вам следует выполнять ваши обязанности, — сказал Нюстрём.

Экстрём кивнул.

— Я подчеркиваю, что вы ни при каких обстоятельствах не должны предавать огласке полученную от меня информацию.

— Понятно, — ответил Экстрём.

По правде говоря, он толком ничего не понял, но задавать слишком много вопросов и выглядеть идиотом ему не хотелось. Он уловил, что дело Залаченко требует величайшей осторожности и что визиты Нюстрёма носят совершенно неформальный характер, однако согласованы с высокопоставленными лицами из Службы государственной безопасности.

— Речь идет о жизни людей, — уже во время первого визита объяснил Нюстрём. — На все, что касается правды о деле Залаченко, Службой безопасности наложен гриф секретности. Я могу подтвердить, что он является перебежавшим к нам бывшим агентом советской военной разведки и одной из ключевых фигур в агрессивных планах русских против Западной Европы в семидесятые годы.

— Ага… это же явно утверждает и Микаэль Блумквист.

— Тут Микаэль Блумквист совершенно прав. Он — журналист и наткнулся на одно из самых секретных дел шведской обороны за всю историю.

— Он выступит с публикацией.

— Разумеется. Он представляет СМИ со всеми их плюсами и минусами. У нас демократия, и мы, естественно, не можем влиять на то, что пишет пресса. Минусом в данном случае является то, что Блумквист знает лишь частицу правды о Залаченко и многие из его сведений ошибочны.

— Понятно.

— Блумквист не понимает того, что, если правда о Залаченко выйдет наружу, русские смогут вычислить многих наших информаторов и помощников в России. Это означает, что людям, рискующим жизнью ради демократии, будет грозить смерть.

— Но разве в России теперь не демократия? Я хочу сказать, что будь это во времена коммунистов…

— Это иллюзии. Речь идет о людях, повинных в шпионаже против России, — а в мире не существует такого режима, который бы с этим смирился, пусть даже за давностью лет. И некоторые из этих источников по-прежнему действуют…

Таких агентов не существовало, но прокурор Экстрём знать этого не мог. Ему приходилось верить Нюстрёму на слово. К тому же он, сам того не желая, был польщен тем, что неформально прикоснулся к сведениям из числа самых засекреченных. Его несколько удивило то, что шведская служба безопасности настолько глубоко сумела внедриться в Россию, как намекал Нюстрём, и он понимал, что подобную информацию, естественно, никак нельзя распространять.

— Мне поручили связаться с вами только после того, как мы вас тщательно проверили, — сказал Нюстрём.

Искушая, всегда необходимо нащупать слабые стороны человека. Слабостью прокурора Экстрёма была убежденность в собственной значимости, и, как все прочие люди, он, естественно, ценил лесть. Важно, чтобы он чувствовал свою избранность.

— И мы констатировали, что вы — человек, пользующийся большим доверием у полиции… и, разумеется, в правительственных кругах, — добавил Нюстрём.

У Экстрёма сделался довольный вид. Информация о том, что некие люди в правительстве испытывают к нему доверие, пусть даже столь неопределенная, подразумевала, что он может рассчитывать на вознаграждение, если правильно разыграет свои карты. Добрый знак в плане дальнейшей карьеры.

— Ясно… И чего вы, собственно, хотите?

— Попросту говоря, моя задача состоит в том, чтобы самым деликатным образом снабдить вас информацией. Вы, разумеется, понимаете, как невероятно усложнилась вся эта история. С одной стороны, в полном соответствии с законом проводится предварительное следствие, и главная ответственность лежит на вас. Никто… ни правительство, ни Служба государственной безопасности, ни кто-либо другой не вправе вмешиваться в ваши действия. Ваша работа заключается в том, чтобы дойти до правды и привлечь виновных к ответственности. Это одна из важнейших функций в правовом государстве.

Экстрём кивнул.

— С другой стороны, если вся правда о Залаченко выйдет наружу, это выльется в национальную катастрофу совершенно невероятного масштаба.

— И в чем же состоит цель вашего визита?

— Во-первых, моя задача — предупредить вас о деликатности создавшегося положения. Думаю, что Швеция не находилась в столь тяжелой ситуации со времен Второй мировой войны. Можно сказать, что судьба Швеции в каком-то смысле пребывает в ваших руках.

— Кто ваш начальник?

— Сожалею, но я не вправе раскрывать имена людей, занимающихся этим делом. Позвольте лишь заверить вас, что меня инструктировали на самом высшем уровне.

О господи. Он действует по приказу правительства. Но озвучивать это нельзя, иначе разразится национальная катастрофа.

Нюстрём увидел, что Экстрём проглотил наживку.

— Зато я имею право помочь вам информацией. Мне предоставлены очень широкие полномочия, и я могу, по собственному усмотрению, посвящать вас в материал, который принадлежит к числу самых секретных в нашей стране.

— Вот оно что.

— Это означает, что если у вас возникнут вопросы, чего бы они ни касались, вам следует обращаться ко мне. Вы не должны разговаривать ни с кем другим из Службы безопасности, кроме меня. Мне поручено стать вашим гидом по этому лабиринту, и если возникнет угроза столкновения интересов, мы с вами должны искать решение совместными усилиями.

— Понятно. В таком случае не могу не выразить вам и вашим коллегам благодарность за готовность облегчить мою ситуацию.

— Мы хотим, чтобы судебный процесс, несмотря на всю сложность ситуации, все-таки состоялся.

— Хорошо. Заверяю вас, что буду проявлять крайнюю деликатность. Мне ведь не впервые приходится иметь дело с засекреченной информацией…

— Да, нам это прекрасно известно.

У Экстрёма возникло множество вопросов, которые Нюстрём аккуратно записал, а потом постарался, по возможности, на них ответить. Во время третьего визита Экстрёму предстояло получить ответы еще на несколько заданных им вопросов, и главным из них был вопрос о том, что на самом деле представляет собой отчет Бьёрка от 1991 года.