Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

я рассмеялась.

— Простите, милорд, но ваши слова — словно еще одна страница очередного любовного романа. В моем мире так называют истории о любви, написанные людьми. Никогда не любила их! Прочитала однажды пару книг, пытаясь разобраться в своем отношении, и поняла, что мне они неинтересны. Если ваши слова — это очередная игра, то я признаю, что и правила в ней ваши, но кто сказал, что я обязана играть по ним?

Я уже не смотрела на него, я смотрела на деревья, склонившиеся над водой искусственного озера, зеркальная поверхность которого отражала солнечные лучи. И серебристые блики над водой были слишком прекрасны, чтобы оставить их без внимания.

В эти мгновения милорд не был похож на правителя Элидии и я ощутила себя старше его. Но мои слова задели в нем что-то, ибо голос его прозвучал устало и тихо:

— Похоже, я пытаюсь быть с вами откровенным, но вы не в том настроении, Лиина.

Интонации в его голосе вдруг заставили почувствовать себя виноватой. В одном я была с ним согласна — откровенность заслуживала моего внимания. В мире милорда почти не лгали друзьям или врагам. И я сбавила обороты:

— Я думаю, ваше присутствие в моих снах оставило после себя недобрую память. Мне вы не улыбались в них никогда. Вы причиняли боль и я понимала почему. Я также понимаю ваше желание подчинить себе целый мир. Но сейчас вы говорите мне о моей улыбке так, словно мы очень близкие друзья, и потому я не верю вам.

Его лицо слегка изменилось и на нем проявился некий интерес и даже недоумение, словно я кинула ему пробный мяч, а он поймал его и теперь не знает, что с ним делать. Но «мяч» не удержался в его руках надолго и он «отправил» его мне со словами:

— Об этом я не подумал, Лиина! Но вы в определенной мере правы. Я ненавидел вас, когда вы смеялись. И чем чаще я видел вас, тем больше ненавидел. В какой-то момент я возненавидел даже себя, ощутив непреодолимое желание не просыпаться никогда. Я вдруг утратил вкус к битве и понял, что не смогу победить брата. И мое решение прекратить войну было принято мною, потому что я устал ненавидеть вас и самого себя.

Он вдруг резко встал и посмотрел на меня сверху вниз, вынуждая тоже подняться. Я встала и голова моя закружилась, а в глазах заструились серебристые змейки. Мне стало нехорошо, но милорд этого не заметил:

— Я не прошу вашего прощения за свое вмешательство в ваши сны, потому что они помогли мне понять, насколько вы сильны. Но они также помогли мне понять, что я могу стать для вас другом. В чем-то мы очень похожи, Лиина. Я могу быть очень терпеливым и хочу, чтобы вы это знали…

Милорд проводил меня до замка, и в конечном итоге, я закончила день так же, как и вчера — в собственной постели. В нее я рухнула, не раздеваясь. Не было сил. Но в тот момент, когда моя голова прикоснулась к подушке, меня посетила странная, но до боли знакомая мысль. Я пришла к выводу, что любой мир наполнен условностями — различными, даже ненужными, но без них невозможно существование самих критериев правильного или неправильного поведения. Сложившиеся правила нужны для того, чтобы жизнь не превратилась в череду примитивных, диких и непредсказуемых поступков. Осознанные правила поведения сдерживают самые темные инстинкты человеческой души, чья формула напоминает фразу: «бей и беги!», особенно в моменты, принятые считать оскорбительными для достоинства или чести. Иначе, почему у меня сжимаются кулаки всякий раз, когда кто-то «наступает мне на хвост»?

И все же мой инстинкт самосохранения, как и право на защиту и самооборону, под напором необходимых и осознанных правил и норм поведения — тех же условностей, трансформируется в вежливое молчаливое ожидание извинений. И даже когда их не последовало, воспитание заставляет просто пожать плечами и жить дальше.

Правила поведения в любом организованном и упорядоченном обществе сохраняют баланс между силами воздействия и противодействия. Их соблюдение, как и наказание за нарушение, являются жизненно важными для сохранения этого баланса.

Конечно, нельзя научить целый мир соблюдать только определенные правила, ибо мир слишком разнообразен, и одинаковые условности не подходят каждому новому обществу. Но для мира милорда основные правила одинаковы и их соблюдают. И еще как соблюдают! Манеры милорда изысканны и ничуть не изменятся даже в процессе убийства своего врага. Он соблюдает правила и от этого становится еще более опасным, потому что правила диктуют ему быть сильным.

И все же я могла ошибаться! Не слишком ли примитивное толкование условностей и правил поведения, как обычаев, навязанных обществом? Манера поведения, стиль разговорной речи, внимание, оказываемое другому человеку, — все это могло быть проявлением внутренних свойств и качеств души, а также характера самого милорда. Иначе говоря, для него это также естественно, как дышать.

Вежливость не являлась игрой, а изысканность манер — притворством. Милорд мог быть таким, потому что за его спиной лежал огромный пласт культуры и воспитания, гордости и чести, усвоенный им, а не навязанный ему. И вряд ли он думает над тем, что его окружает. Разве птица думает о небе, в котором летает?

Это я думаю о правилах поведения и своих собственных манерах, потому что мой мир наполнен в основном не очень вежливыми и воспитанными людьми. И никаких столетий не кроется за плечами — я даже не знаю, кем были мои прабабушка и прадед. Мне некем гордиться и мое собственное воспитание оставляет желать лучшего.

И все же мое внутреннее «я» всегда восставало против грубости и хамства, и потому я требовала от себя слишком многого по меркам родного мира, но этого было мало, чтобы соответствовать правилам, действующим для милорда. Я уснула с мыслью, что должна измениться или милорд уже победил…

Не скажу, что пробуждение было приятным. В конце концов, мой организм не выдержал и разболелся всерьез. Грэм забеспокоился первым, а за ним забеспокоился и милорд. Я слишком хорошо помню мягкое и холодное прикосновение его рук к моему горячему лбу и встревоженный взгляд, чтобы верить в его беспокойство.

Травы местного доктора мне не помогли. Через два дня кашель и жар лишь усилились, и тогда милорд призвал своего личного целителя сэра Нэйва Раэна — очень известного и признанного специалиста во всей Элидии.

Первое впечатление от его посещения запомнилось мне надолго. У него был изумительно красивый голос и лицо, внушающее абсолютное