Вершалинский рай - Алексей Карпюк

— Слушаюсь, ваша экселенция!

— Но какой характер!.. Самородок! Не мешать этому дикому зубру Восточных кресов, Панове, дать ему развернуться! Если бы не было на кресах такого пророка, его нужно было бы выдумать! Пусть бушует, пусть чудит, пусть делает, что ему вздумается!.. А теперь — с богом!

ЗАМЕТАНИЕ СЛЕДОВ

Прямо из столицы воевода и староста прикатили в Соколку и принялись действовать.

В морг сейчас же приехала военная машина. Завернутый в мешковину труп бедного Юзика сыщики из дефензивы[33] втиснули в зеленый ящик и куда-то увезли.

Обоих следователей, ведших дело, перевели на работу в другие уезды. Перевели в Яловку и начальника кринковского постерунка толстого пана Клеманского.

Полиция получила приказ арестовывать всякого, кто хоть одним словом попытается оскорбить Климовича.

Подпольщики как раз вывесили карикатуры на Альяша. Кринковская полиция устроила засаду. Староста с воеводой присутствовали при допросе первого задержанного.

На постерунок притащили богомольца Мовшу. Семидесятилетний дед с пейсами до плеч перепуганно таращил на полицейских слезящиеся глаза, пока те ковырялись в его торбе с ободранным Талмудом и такими же бедными приспособлениями для молитвы: потрескавшимися ремешками да засаленным куском полосатого шелка.

Полицейский брезгливо вытер пальцы о галифе, стукнул каблуками, доложил:

— Ниц нема, пане комэнданце!

— Старик просто шел помолиться, — подумал вслух шеф полиции. Ему было очень неудобно перед гостями, поэтому новый комендант напал на задержанного: — Почему пан молчал, когда пшодовник[34] спрашивал, куда пан идет?

Старик сразу осмелел.

— Откуда теперь можешь знать, куда ты идешь? — пожал он удивленно плечами. — Я направлялся в синагогу, а попал к вам! Что я уважаемому пану пшодовнику мог сказать? Разве теперь можешь быть уверен, куда ты идешь?!.

Староста с воеводой разразились хохотом. Насмеявшись вволю, они оставили нового коменданта самого выявлять преступников и отправились к солтысу в Грибовщину, чтобы приглядеться на месте, нельзя ли пророку чем-нибудь помочь еще.

В свое время пророк передал церковь на баланс кринковскому протоиерею отцу Савичу. Но Альяш недаром был крестьянином — горький опыт многих поколений вселил в душу мужика извечный страх перед каждым подписанным документом. А уж та бумажка, которую он перед пострижением в монахи подмахнул для отца Савича, и вовсе не давала старику покоя.

Когда по воскресеньям телохранитель докладывал, что какой-то священник едет служить литургию, Климович настороженно спрашивал у своего Фелюся Станкевича:

— А с какой стороны?

— Из Острова, отец Альяш.

— О-о, Яков едет подлизываться?! Несет сюда этого жеребца?! — Пророк делался сразу храбрым. — Покажи ему фигу, сами службу отправим! Скажи, пусть приезжает после дождика в четверг, тогда меня купит!

Зато покорно вытаскивал из-за голенища ключ, когда ехал кринковский поп.

— Открой, пусть Савич пока что служит, его трогать не нужно. И не задирать! Может, как-нибудь вырву у него документ — поцелует он меня тогда вот сюда…

Получив исчерпывающую информацию от солтыса, начальники вернулись в Соколку и срочно вызвали уездного судью:

— Акт передачи грибовщинской церкви считать недействительным, бумагу Климовичу вернуть! Пана Климовича немедленно выпустить!

— На каком основании я это сделаю, пане воевода, пане староста?! — взмолился слуга Фемиды.

— Вам что-нибудь известно о фанатизме его единомышленников? — приступил пан воевода к судье с другой стороны.

— Говорят, тысячи паломников бывают у него каждый день. Но какое нам дело?

— Вы желаете, чтобы все эти дикари хлынули на нас?!

— Об этом я и не подумал, виноват, пане воевода…

— Основание тут одно, пане судья: чтобы не вызвать в народе нежелательных для Речи Посполитой настроений и эксцессов! Найти статью! И сделать это немедленно. Дело государственной важности!

— Слушаюсь, пане воевода, будет исполнено!

— И передайте прокурору: завести уголовное дело на жену Чернецкого за самогон, она главный виновник убийства — подстрекательница!

ПРОРОК НА ОБЕДЕ У ПАНА СТАРОСТЫ

1

Забирал из тюрьмы Альяша сам староста Войтехович, бывший легионер Пилсудского.

Двухметрового роста, этот холеный и энергичный пан, с плохо скрываемым отвращением и любопытством рассматривая освобожденного старика со всклокоченной бородой, повел его к себе обедать. Погода переменилась, от выглянувшего из-за туч солнца многочисленные лужи заблестели, но пророк ничего этого не замечал. Он еле тащил пудовые сапоги с налипшей на них грязью, не разбирая дороги, покорно плелся за старостой.

С тонким профилем и загадочной улыбкой, надушенная и напудренная, причесанная а-ля Грета Гарбо, пани старостиха ждала гостя не без волнения. Решив принять его по всем правилам светского этикета, она загоняла прислугу, выставила сервиз тончайшего хрусталя и разложила серебро, — так не встречала она даже нового гродненского архиерея.

— Знакомьтесь, пани Леокадия! — представил старостиху Войтехович. — А это наш герой, почтеннейший пан Эльяш!..

— Очень приятно! — с приветливой улыбкой сказала хозяйка.

Но деревенский дед даже не поднял головы.

В прихожей висели на стенах лосиные головы с ветвистыми рогами и головы клыкастых кабанов. У стены гнулись в молитвенном поклоне две белорусские девушки-служанки. Маленькая болонка с серебряным ошейничком кокетливо тявкнула два раза и белым клубочком покатилась Альяшу под ноги. Старик поклонился служанкам, даже позволил им поцеловать руку, а любимицу пани Леокадии пнул сапогом, и белая сучка с визгом метнулась на кухню.

После недолгого замешательства староста показал на дверь в гостиную:

— Проше, пане Климович, проше бардзо!..

Дед прогрохотал в гостиную и с такой настороженностью присел на самый краешек обитого цветастым шелком кресла, точно боялся подхватить какую-нибудь заразу. Снял шапку и осмотрелся, ища место, куда бы ее пристроить. Хотел было опустить па паркет, но, передумав, положил себе на колени. Пани Леокадия хрустела суставами пальцев. С преувеличенной обидой скулила на кухне болонка. Ошалелые от счастья служанки через неплотно прикрытую дверь смотрели на пророка, как на солнце…

Вдруг оказалось, что все в гостиной было лишним: и элегантная, разодетая хозяйка, и золотые запонки на манжетах ее мужа, и бутылки с пестрыми заграничными этикетками, и сверкающее пианино, и вся обстановка богатой квартиры, отражающаяся на полу.

Войтеховичу ничего не оставалось делать, кроме как и дальше играть роль хлебосольного хозяина. Он сел напротив Альяша, широким жестом обвел стол:

— Ну, перекусим, пане Эльяш, чем бог послал! Пан проголодался за два дня, не правда ли? Простите, что так вышло, полиция и следователи без моего ведома заварили это дело… Теперь дело пана улажено. Можете быть уверены — никто не посмеет и пальцем пана тронуть! — Староста похлопал деда по плечу. — Через несколько минут отправлю пана в Грибовщину! Но проше бардзо, пусть отец угощается! Воздадим должное тому, что приготовила нам пани Леокадия!

И хозяин сунул за воротник угол накрахмаленной салфетки.

Гость, однако, и на него не взглянул, не поднял головы. Исподлобья критически оглядел панский стол, не спеша взял хлеб, отломил от него крохотный кусочек и начал жевать. Потом откашлялся и простуженным в каталажке голосом сказал тоскливо, ни к кому не обращаясь:

— Лучку бы!..

И это было единственное, что он сказал у Войтеховичей.

Хозяева переглянулись. Пани Леокадия, еле заметно пожав в недоумении плечами, хотела идти на кухню, но старшая служанка опередила ее; достала из-под фартука крупную, отливающую свежим глянцем луковицу и с низким поклоном подала пророку:

— Возьмите, отец Илья!

Дед ногтями разорвал луковицу пополам, обмакнул половинку в солонку, уставился на скатерть и как бы по принуждению стал жевать. Некоторое время старостиха с изумлением слушала, как хрустит луковица на зубах старика, еще раз переглянулась с мужем, и на ее напудренном лице появилось выражение крайнего недоумения и брезгливости.

2

Удовлетворенный пан Войтехович, утратив к старику прежний интерес, довольно бесцеремонно впихнул его в свой лимузин и приказал удивленному шоферу доставить пророка в Грибовщину.

— Подобного пассажира, Янек, сколько живешь, еще но возил, признайся?

— Да ведь он всю жизнь ездил только в навозной телеге! — в тон начальнику съязвил безусый юнец в кожаной куртке, насмешливо оглядев старика. — Ладно, машина выдержит! Старче, из машины не высовываться, это тебе не на печи со старухой!