Пуля для депутата - Алексей Рыбин

— Хорошо, Сан Саныч, я поняла.

Кульков подошел к двери и запер ее на ключ. Потом вставил кассету в видеомагнитофон, включил телевизор и нажал кнопку воспроизведения… По экрану побежали мерцающие полосы, потом наступила полная темнота, начавшая, однако, очень быстро рассеиваться — и Кульков понял, что видит перед собой русскую парную.

«Каким образом они туда камеру-то сунули? — успел удивиться он. — Она же на таком жару да в пару сломается!..»

То, что он увидел через секунду, выбило из его головы все посторонние мысли.

Сначала по экрану проскакали куда-то за пределы кадра две абсолютно голые девахи, худосочные и маленькие, словно школьницы из бедных семей. А вслед за ними появился собственной персоной и он, Кульков Александр Александрович — надежда и опора пенсионеров-отставников, вечно ратующий за нравственность и равноправие, вечно обвиняющий нынешние власти в растлении молодежи, в распущенности и забвении морали…

Кульков на экране оказался гораздо противнее Кулькова в жизни. Это удивило Сан Саныча. Его снимали довольно часто. Как правило, — спонтанно — на митингах, демонстрациях, при посещении им заводов и фабрик, при открытии различных объектов, связанных с культурой, — памятников, бюстов, при переименовании улиц или где-то еще. Давал он и интервью — с регулярностью раза три в два месяца. И уже привык видеть себя этаким мужественным, простоватым и сильным мужчиной.

В этой же съемке, в бане, то ли ракурс был неправильно выбран, то ли еще что, но Кульков увидел себя в образе неуклюжего, пыхтящего низенького человечка с обвисшим дряблым животом, с тощими, смешными ногами и опухшей физиономией. Которая к тому же все время расплывалась в идиотской ухмылке. А главное — с отвратительно-бессильной бурой тряпочкой (словно проколотый воздушный шарик!), болтающейся между ног…

Девицы схватили Сан Саныча за плечи и усадили на ступеньку. На лице его по-прежнему плавала улыбка олигофрена, уминающего свою перловую кашу с бромом. Но вдруг он сделался ужасно деловитым, серьезным: брови насупились, капля, до того все время повисавшая на кончике носа, сорвалась и больше не набухала.

Одна из девушек (или девочек?) присела, выставив на радость потенциальным телезрителям свою худую, почти мальчишескую попку, и сунула голову прямо между ног Кулькова — туда, где секунду назад еще болтался беспомощный темный лоскуток. Голова девчонки заходила вверх-вниз, попка задвигалась, завиляла. И Кульков, несмотря на то, что смотрел на экран со все возрастающим ужасом, почувствовал поступающее возбуждение. Мелькнула мысль: не нажать ли кнопку переговорника и не вызвать ли сюда Лену (что он иногда — не часто, но достаточно регулярно — проделывал)?

Коротко стриженная голова юной брюнетки отпрянула в сторону, и Сан Саныч на экране во всем великолепии… Если, конечно, эти слова, были уместны в отношении пузатого, потного мужика, нелепо раскорячившегося, расставившего в стороны тощие ноги, обвитые синими прожилками, с кривым, толстым фиолетовым членом, торчащим как-то не эстетично в сторону.

Вторая девчонка, сделав преувеличенно широкий шаг, медленно опустилась сверху на детородный орган партийного руководителя. Нанизаться с лету у нее не получилось: член Кулькова оказался недостаточно крепок. И девчонке пришлось суетливо впихивать его в себя — заведя свою тонкую руку за спину, промахиваясь и снова вдавливая член куда-то между своих тощих ягодиц…

Кульков хотел выключить телевизор — лицо покрылось потом, его начало подташнивать. Но сил хватило только на то, чтобы добрести до стола, плеснуть себе еще водки и махнуть содержание стакана, зажмурив глаза.

Когда Кульков снова повернулся к экрану, он увидел веселую «кучу-малу», где уже непонятно было, какой из девчонок принадлежит судорожно дергающая нога или рука; их попки мелькали со строгой периодичностью, и иногда между ними возникала панорама кульковского красного, распаренного живота. Камера брала самый крупный план, но изредка отъезжала, чтобы показать лицо Кулькова, сосредоточенное, почти злое. Лицо шевелило губами, что-то приговаривая, шмыгало носом.

— А-а-а… — тихо простонал Кульков, вцепившись в редеющие на макушке волосы. — А-а-а… Су-у-уки!

«Что они теперь с этой пленкой могут сделать?» — думал он. — «Все могут. Все. Уничтожить меня могут в одну секунду. Вот, попал, Сан Саныч… Вот, попал… Надо же так купиться… А я-то, старый козел, поверил… Подумал, что они искренне… Ну и мудак… Ну и мудак… Срочно звонить Комарову, срочно выяснить, что он будет делать, что он от меня хочет… Выкупить, выпросить, как угодно… Если жена увидит… А если товарищи коммунисты, черт бы их подрал, голодранцев сумасшедших, пенсионеров отмороженных… Скандалище… Это гибель. Это конец…»

«Хотя почему? — подумал Сан Саныч, наконец найдя в себе силы выключить магнитофон. — Хотели бы уничтожить, не стали бы мне демонстрировать. Сразу бы показали кому надо… Нет, предупреждают просто, чтобы не дергался… Предупреждают… Сволочи… Ну ладно… С Комаровым мы поговорим. А там видно будет. Может быть, ничего страшного и не произойдет. Надо только выполнить его условия. А условия-то, в общем, не такие уж напряженные. Тем более — администрация президента в курсе. Нужно просто играть по их правилам, делать, что скажут…»

Кульков почесал затылок.

«А, в принципе, можно сказать, ничего страшного и не произошло… Никто ничего не видел… Если буду нормально все делать, и не увидит… А тут — такие люди, такая крыша… Глядишь, и деньги пойдут настоящие. Не эти гроши вонючие, а реальные бабки… Ладно!»

Кульков подошел к переговорнику, нажал кнопку и твердо сказал:

— Лена! Сегодня приема не будет. Я плохо себя чувствую… Нет-нет, не беспокойся, я выйду через свой выход… Да, и машину сам вызову. Скажи всем, что перепишешь их на завтра.

Сан Саныч отключил связь, налил себе полстакана водки и снова включил видеомагнитофон.

Подземные люди

На этот раз «избушка» Гинденблата уже не показалась Карпову такой убогой, как во время первого визита к Захару Яковлевичу.

Максимов пихнул дверь и без стука вошел внутрь, приглашающе махнув рукой Карпову, чтобы тот следовал за ним.

Хозяина они увидели таким же, как накануне: Захар Яковлевич, в своем затрепанном рабочем костюме снова возился у верстака, с остервенением скрежеща напильником по какой-то железяке.

— А, пришли? — Голос его звучал равнодушно. — Ну чего?

Максимов покосился на своего товарища. Карпов пожал плечами.

— Ну выкладывай, выкладывай! — Николай Николаевич толкнул плечом своего непонятливого друга. Карпов сообразил, что здесь принято, видимо, сначала выставлять магарыч, а потом уже начинать работу.

Захар Яковлевич окинул взглядом «приношения»: четыре бутылки «Абсолюта», пакет с фруктами, упаковку баночного пива, еще один целлофановый мешок, из которого торчала палка сырокопченой колбасы и блок «Мальборо» — хмыкнул и положил напильник.

— Пошли.

В соседней жилой комнате (которую, как казалось Анатолию, он помнил хорошо, а на деле оказалось — не очень) сидели трое поджидавших их друзей Гинденблата.

— Шурик, — представился тот, что расположился на полу по-турецки, ближе всех к двери. Протягивая руку, он не встал с пола, но габариты Шурика оказались таковыми, что рука, напоминавшая больше стрелу башенного крана, будучи вытянутой, пришлась как раз на уровень кадыка Максимова.

— Ты чего на полу расселся? — хмуро пробурчал хозяин. — Места, что ли, мало?

— Максимов… — Николай Николаевич пожал руку Шурика, при этом его совсем не маленькая кисть совершенно исчезла в ковше Шуриковых пальцев.

— Это — Боец, — проворчал Гинденблат, кивнув на совсем юного паренька, возившегося с компьютером. — А это — Лопата.

Лопата сопел на оттоманке: полулежа, он перелистывал журнал «Плейбой» и искоса посматривал на вошедших.

— Максимов… Карпов. — Хозяин повернулся к гостям, и каждый из них, услышав свою фамилию, слегка наклонил голову.

— А по именам — как? Или так и будем, как шпионы? — спросил Боец.

— Коля и Толя, — ответил Карпов в тон молодому Бойцу.

— В общем, так, парни… — Гинденблат встал посреди комнаты. — Надо людям помочь.

— За помощь нынче деньги платят, — просипел Лопата.

— Деньги есть, — сказал Максимов.

— Ну, «есть» — это понятие растяжимое…

— А что за дело-то? — проявил интерес Шурик. Он по-прежнему сидел на полу, игнорируя замечание хозяина.

— Дело плевое, — проскрипел из кухни Гинденблат. Там шумела вода и что-то шкворчало на сковородке. — Надо просто мэрию штурмом взять. И Смольный заодно. Про Большой Дом я не говорю — это такие пустяки, что для вас, думаю, трудностей не составят. Это, типа, премия будет клиенту. Да? Бонус…