Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

и решил все вывернуть наизнанку. Кстати, я хочу знать, что с тем мужчиной?

— Это который твой «муж»? — на лице папы я заметила странную усмешку, отчего я еще больше нахмурилась, а внутри меня поднялась самая настоящая волна гнева. — Против которого все твои «родные»?

— Папа! Только не говори мне, что ты…, — я с раздражением посмотрела на усмехающегося отца, а затем снова потребовала, — где он?

— Саша, успокойся! — отец перестал насмешничать и с тревогой придвинулся ко мне ближе, осторожно дотрагиваясь ладонью до щеки. Я постаралась сдержать дрожь, вспомнив, как Бахтияр ударил меня именно по этой щеке. Надеюсь, следа там нет, иначе…

Решив, что достаточно недомолвок, я резко отстранилась, соскакивая с кровати, чтобы самой пойти искать Севера. Понимала, что отец станет любыми способами увиливать от моих вопросов, поэтому решила разбираться сама.

Ну, как соскочила? Едва не шмякнулась на пол, потому что ноги отказывались держать меня в вертикальном положении, а вестибулярный аппарат так и вовсе решил, что горизонтальное положение для этой полуобморочной тушки не самый плохой вариант.

— Саша, детка, — папа подхватил меня, а я едва заметно поморщилась от его обращения. Просто «детка» — так звал меня только Бахтияр, так неужели и папа решил, что я не вполне разумная девушка и меня требуется опекать. Папа усадил меня обратно на кровать, а я сопротивляться не спешила, так как голова снова закружилась. — Ты еще слабенькая, да и врачи не рекомендовали тебе пока волноваться, озабоченно пробормотал отец, вызывая медсестру. А я в очередной раз почувствовала злость на себя за эту слабость и на папу за его покровительственный тон.

— Где Север? — резко спросила я, когда в палате стало многолюдно. Просто вместе с медсестрой появился врач, который принялся меня осматривать, а папа продолжил меня игнорировать.

— В смысле, дочь? — «удивился» отец, глядя на меня как… как…, — на севере, конечно…

— Папа! Я серьезно! Хватит меня вертеть, как куклу, — рыкнула на врача, который продолжил неспешно измерять мой пульс. Поэтому сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и продолжила. — Я хочу знать, что стало с Севериным? Где тот мужчина, с которым мы приехали на «скорой»? Это он спас мне жизнь, и я очень, очень, — я намеренно подчеркнула это слово, смотря Сокольскому в глаза, проговорила я, — надеюсь, что с ним все в порядке!

Ни отец, ни доктор на мои вопросы не ответили, поэтому пришлось отдернуть руку, когда медсестра собралась сделать укол. Нет, что-то тут не чисто!

— Александра Георгиевна, пожалуйста, вам нужно поставить успокоите…

— Жень! — прикрикнул отец, с тревогой смотря на меня, а затем снова кивнул медсестре. И тут пришло осознание.

— Та-ак, ну-ка, оставьте нас с папочкой наедине, — прошипела я, отстраняя руку девушки со шприцем. При этом не сводила злого взгляда с отца, который заметно нервничал.

— Послушайте, Александра Георгиевна, с тем мужчиной, что привезли из парка, все хорошо, — попытался вмешаться в наш предстоящий разговор врач, — но вот вы…

— Жень, выйди! — неожиданно приказал отец, избегая смотреть мне в глаза. — И ты тоже. Быстро делай укол и иди, — обратился к медсестре отец.

— Нет, сначала разговор, — упрямо выпятила подбородок я, чувствуя, что меня банально хотят усыпить. — Либо вам всем устрою истерику, — с милой улыбкой, больше смахивающей на оскал, пропела я.

Доктор бросил на отца выразительный взгляд, а затем кивнул медсестре и вышел. Я же села ровнее, скрестив руки на груди, и непримиримым взглядом посмотрела на папу.

— И…

— Помолчи! Раз решила показать при всех свой характер, тогда у нас будет иной разговор, Александра, — ледяным тоном произнес отец, усаживаясь на стул напротив меня. Я же опешила от его тона и замерла, ожидая продолжения. — Как ты могла пойти на такое!? Разве я воспитывал тебя для того, чтобы ты… ты!.. Как ты могла попытаться убить себя?

Что? Нет, не так…

— Что-о?!! Я?! — голос практически сорвался, а глаза округлились от удивления. Я никак не могла понять, о чем мне говорит отец, настолько оглушили его слова, поэтому могла только беззвучно открывать рот, как рыба, выброшенная на берег. Да как он мог сказать мне такое?!

— Ты совсем с катушек съехала, дочь? Ты понимаешь, каких усилий мне стоило замять это скандал? А ты, вместо того, чтобы извиниться перед Бахтияром, еще и сцены устраиваешь!? Ты хоть представляешь, что могут написать о нашей семье, стоит Кильдееву пустить о произошедшем слух?

— Пап…

— Замолчи! Я еще не все сказал, — Сокольский — а это был именно Сокольский Георгий Николаевич, а не мой папа! — пригвоздил меня к кровати ледяным взглядом. — Ты даже не представляешь, что я испытал, когда Бахтияр позвонил мне и все рассказал. Как ты устроила безобразную сцену, которую засняли случайные свидетели. Как ты прыгнула в воду, а он едва успел спасти тебя. Ты знаешь, что будет у нашего дома, если в сеть попадет та съемка? — папа судорожно выдохнул, потирая грудину, а я сидела на кровати, ни жива, ни мертва. И осознавала размер подставы от бывшего жениха, решившего любым способом заполучить меня. Даже ложью не погнушался. Сволочь!

— Ты… ему поверил, — тихо произнесла я, не смотря на отца. Он попытался взять мои ледяные ладони, чтобы успокоить, но я вырвала их, зажав в подмышках в попытке отогреть.

— Саша, зачем? Зачем ты это сделала? — спросил отец, откидываясь на спинку стула, и устало потер виски. Я понимала, как со слов Бахтияра все выглядело со стороны, ведь никто, кроме Северина и меня, подтвердить обратное не сможет. Но не факт, что отец его послушает, а уж мои слова… — Саша, Бахтияр сделал много для тебя. Именно он привез тебя в эту больницу, чтобы скрыть от журналистов. А они были, кто-то сообщил им сразу, — кто? Да Бахтияр и сообщил! Я уже хотела сказать об этом отцу, но он лишь строго посмотрел на меня. — Мне пришлось немало потрудиться, чтобы замять твое дело в полиции. Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты должна пройти курс у психотерапевта, прежде чем сможешь снова вернуться к нормальной жизни, — папе все-таки удалось взять мои ослабевшие ладони в свои руки, потому что я настолько чувствовала себя беспомощно в этой ситуации, что…

— Пап, неужели ты поверил… ему? Не мне, — прошептала я, поднимая на отца взгляд. В глазах застыли слезы отчаяния, стоило мне подумать, что даже папа не поверил мне, а послушал какого-то… — Пап, ты думаешь, что я… что я смогла бы?

Сокольский отпустил мои руки, и этот жест сказал мне абсолютно все. Он мне не верил, даже не хочет слушать меня, но