Государыня - Александр Антонов

Миновало три недели совместного путешествия Елены и Александра. За это время Александр преобразился и забыл, что главной отрадой его жизни были хмельные меды да крепкие вина. Его лицо посвежело, морщины разгладились. Он стал подвижен и быстр, легко поднимался в седло и иной раз с утра до вечера не сходил с коня, не зная усталости. Он забыл о политике, о вере, об управлении государством. У него наступил запоздалый, но не потерявший прелести медовый месяц.

   — Я помолодел, моя государыня, будто двадцать лет сбросил! — восклицал Александр.

   — И во благо. У тебя впереди много забот, и молодые силы тебе нужны, — отвечала Елена и поднималась по утрам в седло вместе с ним.

Они ехали рядом, проводили время в беседах, любовались природой. Елена, как могла, старалась быть с супругом если не любящей, то внимательной и заботливой. Приняв такую личину, княгиня не изменила своей девической любви. Князь Илья поддерживал в ней это состояние. Елена встречалась с Ильёй несколько раз в день и не видела в его глазах ни отчуждения, ни осуждения. Ей казалось, что мужественный и терпеливый князь Илья знал нечто такое, что питало его веру в неиссякаемость их любви, в то, что их время ещё наступит. Елена смотрела на Илью с удивлением и немым вопросом: «Ведаешь ли ты, Илюша, что мы с Александром в истинном супружестве? »

Он же в ответ только жмурил глаза в пушистых ресницах да прятал в усах и в бороде загадочную улыбку.

Глава двадцатая. ДЛИННЫЕ РУКИ

Чем дальше уезжали Александр и Елена от Вильно, тем покойнее и приятнее проходили их дни и ночи. Любовь Александра к Елене крепчала с каждым днём. Он не страдал от того, что сердце его супруги не горело в том же пламени любви, что у него. Его согревали ровность её поведения и величественность самообладания. Не страдала и Елена. Ей достаточно было того тепла и внимания, которые Александр дарил своей государыне.

Так, может быть, спокойно и благоприятно продолжалась бы поездка по державе, если бы не происходили с ними в пути каверзные и непонятные события. Каждый раз они посылали гонцов в те города, куда следовали, дабы уведомить наместников о своём приезде. Так было перед тем, как приехать в Рогачев. Гонец не прибыл в город, не встретился с наместником. Да и самого главы Рогачева в городе не оказалось, и все именитые вельможи по чьей‑то воле и неизвестно зачем уехали в Гомель. В Рогачеве государь потребовал от канцлера Ивана Сапеги ответа:

   — Где гонец, коего ты послал по моей воле? Почему в городе нет ни одного пана? Почему не идёт в храмах богослужение? И где, наконец, наместник Любарт?

   — Помилуй, государь! У меня нет ответов на ваши вопросы. Случилась беда, ваше величество: гонец исчез, и что с ним, я не знаю, — с виноватым видом отчитывался Иван Сапега.

   — Но кто должен знать? — распалялся Александр. — Велю тебе найти гонца и наказать. Велю найти пана Любарта. Останавливаться в этом пустом городе я не намерен.

Государев поезд, въехав в Рогачев, всё-таки остановился на заросшей гусиной травкой городской площади. Полуденное солнце опалило городок зноем, и он словно вымер. Двери двух храмов были закрыты. На площади лишь гуси паслись да старая бабка сидела на колоде близ своего дома. Безмолвие города испугало Ивана Сапегу. Он хотя и знал, что торжественной встречи государя не будет, но чтобы так опустел город — это было чрезмерно. Даже возле храмов — католического и православного, — стоявших на площади неподалёку друг от друга, не было видно никакой жизни. Сапега растерялся. Его выручила Елена:

   — Мой государь, полно смущать канцлера. Откуда ему знать, куда исчез гонец и почему опустел город. Мы сами во всём разберёмся. Сейчас велим ударить в колокола, и народ явится на площадь.

   — Но, государыня, великий князь верно говорит: мой долг найти гонца и узнать причину, почему нас не встретили, — обрёл дар речи пан Сапега.

В православном храме на площади приоткрылись на миг врата, показался человек в чёрной мантии и тут же скрылся. И вновь вокруг ни души, кроме безмолвной старухи. Елена заметила движение врат храма. Она сказала Александру, что хочет сходить в церковь. Он не возразил. Елена позвала с собой Анну Русалку и направилась по пустынной площади к храму. Илья послал следом за великой княгиней пятерых воинов.

Елена вошла в храм с волнением и настороженностью: неужели и тут её ждёт отчуждение? Церковь была просторной, в ней таилась прохлада и плавал аромат ладана. Перед образами горело несколько лампад и свечей. И — ни живой души. Елена остановилась возле образа Божьей Матери и ушла в молитву:

   — «Воспеваю благодать Твою, Владычице, молю Тя ум мой облагодати. Воспеваю милосердие Твоё. Ты не оставишь мя в горести».

Елена ещё творила молитву, а сбоку от неё уже встал священник и, осенив её крестом, негромко произнёс:

   — Благословляю дочь мою, во храм вступившую. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Княгиня посмотрела на священника. Близ неё стоял невысокий преклонный старец с чистыми голубыми глазами.

   — Кто ты, святой отец? — спросила Елена.

   — Настоятель храма апостола Петра, отец Иероним, — ответил он с поклоном и продолжал: — Послушай меня с терпением, дочь моя. Я знаю, что ты матушка–государыня. Слух уже давно пролетел, что ты едешь по державе, дабы узреть своих детей, согреть их словом надежды. И всюду ждут тебя.

   — Что же вы не встретили свою государыню? И в городе ни живой души, словно после набега ордынцев.

   — О том и речь веду, дочь моя. Позавчера примчали к пану Любарту семеро воинов–литвинов и ночевали у него. А потом служки городского головы разбежались по Рогачеву и окрест и повелели как горожанам, так и селянам под страхом смерти носа из изб не показывать ноне и завтра весь день. Вчера же вечером пан Любарт позвал меня и ксёндза Явнутия в свои палаты и строго наказал не вести нынче и завтра никакой службы и храмов не открывать. Страсти и ноне утром бушевали. Голова Любарт созвал чуть свет на площадь панов–вельмож конных и ускакал с ними вниз по Днепру в сторону Речицы или на Гомель, говорили. Долг мой пред Всевышним был сказать тебе, государыня, об этом. А иного чего и не ведаю. Не обессудь, дочь моя.

   — Спасибо, святой отец. Из сказанного тобой истина открылась. — Елена добавила: — Я помолюсь ещё…

   — Сотвори молитву, дочь Иоаннова. Как он далеко от нас, батюшка. Господи, приблизь день воссоединения с братьями, с жёнами, с могилами отцов и дедов.

С этими словами священник Иероним ушёл, по пути осенив крестом боярыню Анну, молившуюся за спиной Елены.

Спустя несколько минут княгиня Елена покинула церковь. Молитва принесла ей облегчение, но не настолько, чтобы вовсе избавить от горьких размышлений, навеянных рассказом отца Иеронима. Она понимала, что вельможные паны, гетманы, епископ, рада — все они вкупе выступили против неё, едва она сделала шаг к сближению с россиянами. Как надеялась она до поездки, что её путешествие по русским княжествам будет весьма полезным, как ждала, что тысячи русичей, увидев свою православную государыню, пробудят в себе жажду освобождения от литовского ига! Княгиня верила, что её встречи, её общение с русскими князьями и владетелями порубежных с Русью земель толкнут их на отход от Литовского княжества. Ведь было же так, когда призываемые великим князем Руси отважные северские князья отошли с уделами и городами к своей отчизне. И вот задуманное ею срывалось самым нелепым образом из‑за происков литовских властных вельмож. Как она может увидеть, сказать вдохновляющие слова всем князьям и боярам, тяготеющим к Руси, ежели их держат в хомутах, словно пленников? «Да не должно так быть! И я не буду бездействовать. Раз уж мне объявлена война, то и я буду не только защищаться, но и нападать!» — горячо рассуждала великая княгиня.

Путь от церкви до тапканы, где Елену ожидал государь, был коротким, но ей хватило времени подумать о многом. Она отважилась было просить Александра о том, чтобы он своей государевой властью остановил бесчинства вельможных панов и наместников, которые мешали ей вольно встречаться и говорить с россиянами. Но надежда на действия Александра в её пользу была настолько призрачной, что Елена погасила в себе желание просить его о чём‑либо. Да и было бы наивно просить Александра о помощи ей во вред, ему самому и княжеству Литовскому. В конце концов она решила добыть сама себе право разговаривать с россиянами открыто и без помех. А подойдя к тапкане, Елена увела князя Илью, и у неё мелькнула дерзкая мысль: «Подняться, что ли, в седло рядом с ним и скакать во главе полусотни воинов по российским землям, звать русичей за собой в единую семью?» Мысль была отрадной, простой и доступной к исполнению: как легко взметнуться в седло и умчать по городам и весям Древней Руси, порвав тонкую нить супружества! Ан нет, нить, связывающая её с Александром, хотя и тонка, но прочна. Даже повисни на ней, не оборвётся. Потому‑то Александр спокоен и уверен, что отныне у него в жизни всё будет хорошо, всё прочно. Да, будет хорошо, если она, государыня, удержит себя в узде, если свяжет её с Александром дитя, коего, может быть, они зачали. А что скажет батюшка, если, по его мнению, она поступит неразумно? Ведь он наставлял её вести себя в замужестве чинно и достойно и конечно же, стоять за веру и пострадать, если такова воля Господня. Потому ей должно оставаться государыней при государе, и другого не дано. Она подошла к Александру и тихо сказала: