Девушка индиго - Наташа Бойд

я не навещала старика… В следующий раз, когда соберусь к нему в гости, можно будет взять Бена с собой в качестве помощника для Квоша. Вот уж Бен с мистером Дево отведут душу, обсуждая растения!

– Ты же не видишь ничего, – вздохнул Бен.

– Вижу! – запротестовала я. – Прости, я задумалась.

На его лице мелькнуло разочарование, он отпустил ветку и начал вставать с земли.

– Подожди, я слушала тебя внимательно, просто… – Я потянулась к нему, чтобы остановить, но не удержала равновесие и, качнувшись вперед, ухватилась за его руку.

А дальше я замерла, зачарованно глядя, как наши пальцы переплелись. Это было похоже на черно-белую клавиатуру клавесина.

У меня запылали ладони.

Я чувствовала жар его руки, шероховатую поверхность кожи, создававшую такой разительный контраст с моей. Голова закружилась, я поняла, что не могу сделать вдох. И воздух между нами застыл, как будто Бен тоже утратил возможность дышать. Я оторвала взор от наших переплетенных пальцев, взглянула ему в лицо – Бен тоже не шевелился, зачарованный, как и я. На миг его пальцы сжались крепче, а потом он вздрогнул, свободной рукой схватил меня за запястье и расплел наши пальцы – неохотно, словно лишь часть его этого желала.

Бен поднялся.

И я тоже кое-как выпрямилась, неловко, пошатываясь, потому что мне никто не помог. Не помог, поскольку это означало бы новое прикосновение.

Лицо мое полыхало жаром. Запоздало ахнув, я развернулась и поспешила к дому.

27

– Это недопустимо! – Маменькин голос заметался эхом по маленькому рабочему кабинету. Мы только что насладились чудесным осенним ужином из оленины с тыквой и теперь, уложив Полли спать, грелись у камина. – Ты проводишь слишком много времени с этим… с этим…

– С Беном, маменька, – спокойно подсказала я и, подойдя к огню, который весело потрескивал в камине, поворошила угли кочергой.

Погоды стояли необычно холодные для октября, и я уже опасалась ранних заморозков – все время думала, что, чем раньше мы соберем индигоферу, тем будет лучше. Но Бен с Кромвелем упрямо твердили, что нужно подождать еще несколько дней. По каким признакам они это определяли – вернее, Бен определял, – для меня оставалось загадкой. Эта магия была выше моего понимания, хотя я вроде бы изучила все доступные факты.

Я только что ввела маменьку в курс нашей эпопеи с индиго, но сама уже довольно давно не выходила на поле с Беном.

– Его зовут Бен. И вы знали его, когда он был ребенком. Вам известно, что он хороший, добрый человек. И что он мой друг. Мой лучший друг.

При этих моих словах маменька издала пронзительный стон и откинулась на подушки.

Я устремила взор на потемневшее небо за окном. Обычно, если я не обращала внимания на маменькины театральные позы, она быстро заканчивала представление.

– И еще ты учишь читать негритянских детей! – Маменька тряхнула головой. – Читать! – повторила она, словно сама своим ушам не поверила с первого раза.

– Да, мама. Недавно начала. Они всего лишь дети, и я преподаю им основы грамоты. Вряд ли они благодаря этому знанию сразу поднимут мятеж.

– Но это незаконно!

– Вы собираетесь на меня донести? – поинтересовалась я и поплотнее задернула зеленые парчовые шторы, чтобы ночной холод не проникал в комнату.

– Конечно нет. Я никому не скажу. Иначе нас оштрафуют – и что мы тогда будем делать?

– Правильно, – кивнула я. – Денег нам и так не хватает.

– И ты тоже не должна никому об этом говорить, Элиза. Слышишь меня?

– Да, маменька.

– Как скверно, что мне придется написать твоему отцу, что ты проводишь столько времени с этим… с этим…

– С Беном, маменька.

– Да, уж отец-то тебя вразумит.

– В том, чтобы проводить время с лучшим другом нет ничего предосудительного, – ровно произнесла я, но ее признание в том, что она опять намерена пожаловаться отцу, меня разозлило.

– Это ты так думаешь, – раздраженно фыркнула она. – Я твоя мать, Элиза, и я хорошо тебя знаю. Ты до того любишь все живое – людей, растения, всякую Божью тварь, – что, я боюсь, не сумеешь распознать границу, прежде чем ее перейти. Сколько таких границ ты уже перешла? А я ведь вижу, как он на тебя смотрит.

У меня внутри все похолодело, и я порывисто повернулась к матери, сделав вид, будто возмущена ее инсинуациями. Но по правде говоря, я была потрясена ее метким замечанием.

– О, я вас умоляю! – Мне с трудом удалось это выговорить, потому что в горле встал ком. – Если он мой лучший друг, значит и я для него тоже лучший друг. Не более того. К тому же… – продолжила я, хотя горло у меня сдавило еще сильнее от того, что я собиралась сказать. – К тому же куда больше времени, чем со мной, он проводит с Сарой. Возможно… – Я закашлялась и подошла к камину. Мне долго не хотелось этого замечать, но я должна была признать, что живот Сары заметно округлился. – Возможно, именно там и кроются истинные страсти, на которые вы намекаете.

Маменька скривила губы.

– Ни на что подобное я не намекаю. Я всего лишь хочу сказать, что он смущает умы других негров. Господи боже, ты представляешь, что они себе думают, когда видят, как один из них разгуливает по плантации с хозяйкой и она относится к нему как к равному?

Я не ответила.

– Поскорее бы уже твой отец забрал нас к себе на Антигуа, – вздохнула маменька.

– Вы не хуже меня знаете, что об этом не может быть и речи. Отцу необходимо, чтобы плантации приносили доход – от этого зависит его карьера.

– Вот именно. И если дохода не будет – а я что-то особых успехов не наблюдаю, – нам так или иначе придется вернуться на Антигуа. Так зачем же тратить столько усилий на то, чтобы удержаться на плаву?

– Не удержаться на плаву, а расширить производство и увеличить прибыль. Потихоньку у нас это начинает получаться, хоть и очень медленно.

«Мы всё поставили на одну карту», – мысленно добавила я. Идея поставить на эту карту принадлежала мне и только мне, бремя нашего будущего успеха зижделось на моих хрупких плечах.

Я подошла к столу, перебрала бумаги, нашла ту, что искала, и села рядом с матерью.

– Ради вашего успокоения насчет уроков для негритянских детишек я прочитаю, что в точности говорится в законе.

Поудобнее устроившись на диванчике, я откашлялась и принялась читать вслух текст документа, который тщательно скопировала у Чарльза Пинкни:

– «Отныне постановляется вышеуказанными уполномоченными лицами, что всякий и каждый, чем