Веласкес - Мария Дмитриенко

Но пока портрета еще никто не видел и им мог восторгаться лишь Хуан. А дон Диего, окончив портрет, выполнял королевские поручения. Кое-что, ради чего король Филипп IV отправил его за тридевять земель, уже было сделано. Драгоценный груз — несколько полотен Тинторетто и Веронезе, купленные по счастливой случайности в Венеции, — хранился у знакомого банкира, ожидая отправки в Испанию. Вскоре должны быть готовы и заказанные у самых лучших мастеров в Генуе и Риме 32 гипсовых слепка с прославленных образцов греческой и римской скульптуры. В тот день, когда пораженный Пареха ходил под впечатлением увиденного им портрета, его учитель с благоговением взирал на слепок с головы «Моисея» Микеланджело, призванный украсить королевскую коллекцию.

Только поздним вечером удавалось Веласкесу попасть к себе в мастерскую, но и там его ожидали люди. Деловые свидания и переговоры с художниками, которых испанский гость звал в Мадрид для исполнения росписей королевского Альказара, наново перестроенного к тому времени, затягивались далеко за полночь. Римляне, жившие в одном районе с художником, перестали удивляться тому, что свет в его окнах горит до утра.

Уже уехали в Испанию приглашенные Веласкесом живописцы-декораторы Агостино Мителли и Аньола Микеле Колонн, но списку поручений не было видно конца. А тут еще Академия святого Луки приглашает пожаловать на свое заседание.

В большом зале Академии художеств святого Луки собрались едва ли не все художники Рима. В наступившей тишине отчетливо и торжественно прозвучали слова:

— «Диего де Сильва Веласкес, придворный художник его величества короля Испании, с сего дня и часа избран членом Академии святого Луки».

Горячо поздравляли дона Диего его многочисленные друзья. Такой чести удостаивался в Риме редкий из иностранцев. Приятно слышать из уст Клода Лоррена теплые слова привета, искренними и сердечными были пожатия рук сдержанного Сальватора Роза и Пьетро да Кортона. Но у великого маэстро тяжело было на душе. Почему здесь, в солнечной Италии, где так мало видели из написанного им, его признали и поняли сразу? А в родной Испании, которая одна царила в сердце Веласкеса, каждый час нужно было доказывать, что почести его кисти воздаются недаром?

Через несколько дней уже весь Рим говорил о новом произведении испанца. Знатоки и ценители искусства в один голос заявили: «Все созданное в прошлом и настоящем было лишь рисованием, и только это сама правда». На портрете Иннокентий X был изображен таким, каким увидел его Веласкес в первое посещение. Преобладали красно-малиновые краски. Трудно было себе представить, что существует такое богатство красного цвета, такое бесконечное разнообразие его оттенков. И хотя краски не раздражали и не утомляли глаз, все же эта зловещая гамма создавала обстановку беспокойства и настороженности. Яркие лучи солнца, бурным потоком заливая фигуру, заставляли краски сверкать и повышали иллюзию жизненности. А светотени, облегчая кое-где общий фон картины, создавали глубину пространства, атмосферу. Жутко выделялось некрасивое, с грубыми чертами лицо блюстителя престола святого Петра. Страшные багровые блики играли на нем, просвечивая реденькую бородку. Четко выделялись наряду с красными тонами белые краски сутаны, воротника, манжет. А в левой руке папы белело письмо с надписью:

«Alla Santta di Nro Sigre Innocencio X Per Diego de Silva Velazquez de la Camera di S. Mta Cattca»[47].

Каков он, этот человек, голубые глаза которого пристально-зло и недоверчиво смотрят на мир? Может ли он верить людям, если его же невестка, вдова старшего брата, Олимпия Модальчинни, безжалостно и нагло обкрадывает и обманывает его? А может, он вспомнил свой путь к трону — цепь злодеяний и обманов? Тогда кому же верить? Одному богу? Подозрительный, он своей нелепой и жестокой деятельностью разогнал и отпугнул сторонников и друзей и остался совершенно один на своем троне, ненавидящий и ненавидимый. Одиночество стало уделом этого старого человека, результатом всей деятельности которого было сооружение для Рима новой тюрьмы. Но не одна лишь старость согнула его. В бессилии папы — глубокие социальные корни. Портрет наводил на мысль о бесперспективности, дряхлости, ненужности самой системы католицизма, которая изжила себя и должна кануть в Лету вместе со своею историей — жуткой, кровавой, зловещей историей средневековья.

Может быть, сам Веласкес и не догадывался об этом, но столь велика была сила его таланта, сила его реализма, сумевшая подсказать художнику правильное решение такой сложной задачи!

Что могло спасти Иннокентия X от безжалостного бега времени, от наступления нового завтра без всякой будущности для него? Оно приближалось и рождало страх, сейчас еще глубоко запрятанный.

Портрет словно выносил приговор, который не замедлила подтвердить жизнь: святой отец бесславно скончался и в самом дешевом в Риме гробу, за которым не двигалась ни одна живая душа, был похоронен в семейной усыпальнице Памфилы. Таков был этот разоблачающий портрет, соединивший в себе все — прошедшее, настоящее и будущее.

Художник завоевал итальянские сердца. Рим был покорен испанцем. По словам Антонио Паломино, произведение кисти Веласкеса «вызвало удивление в Риме, многие его копировали, чтобы учиться и любоваться им как чудом».

Когда Иннокентий X увидел свой портрет, он долго молча смотрел на него, а затем произнес лишь два слова: «Troppo vero» — «Слишком правдиво». Что было в них: горечь и сожаление или восхищение мастерством художника, сумевшего увидеть невидимое? Об этом мы можем только догадываться, история не сохранила больше ничего. На следующий день, когда портрет был преподнесен папе в дар, Веласкес получил необычно щедрую награду — массивную золотую нагрудную цепь с миниатюрным портретом Иннокентия X в медальоне, осыпанном самоцветами.

В Риме были места, полюбившиеся дону Диего еще со времени первого посещения. Прежде всего вилла Медичи. Он опять ходил ее опустевшими аллеями в надежде вызвать образ божественно-царственной незнакомки. Но заброшенную виллу забыли даже призраки. Не ушли, остались здесь только красота и печаль, что затаились в тенистых аллеях. Их присутствие чувствовалось даже в яркий полдень. Маэстро решил теперь же, не откладывая, написать эти прелестные уголки некогда великолепного парка Медичи.

Из-под кисти художника почти за несколько дней вышло несколько великолепных пейзажей, созданных, казалось, свободными, легкими прикосновениями кисти к полотну: «Парк виллы Медичи», известный еще под названием «Полдень», «Вилла Медичи в Риме» («Вечер»), «Арка Тита». В них нет ни бурь, ни ярких красок заката. Глаз испанца, который свыкся с гаммой красок своей родины, на этот раз не захотел видеть на чужбине другие цвета. На одной из картин вверху сквозь зелень платановой аллеи просвечивает нежными серебристо-серыми тонами небо, поблескивает белизна строения. Среди зелени кипарисов — античная статуя Ариадны. На переднем плане две фигурки в темном одеянии, костюм одной из них оживлен белым воротником и манжетами. Другая картина: большие темно-зеленые дубы возвышаются над серой балюстрадой — опять холодный мрамор и черно-белые силуэты. Или еще: полузапущенный парк с белыми античными статуями, мерцающая белизна неба, темные силуэты. Небольшим по размерам пейзажам свойственна подлинная монументальность. Художник сумел передать в них неиссякаемые силы, бессмертие и величие природы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});