Падение Тисима-Ретто - Александр Грачёв

— Да, вы не ошибаетесь, — серьезно сказал Кувахара, — иначе бы мы никогда не заставили чернь повиноваться высшим идеалам нашей священной империи, незыблемый принцип которой складывается из трех единых начал: император, государство, народ. В нашем деспотизме — наше милосердие! — многозначительно поднял он палец. — Однако давайте ближе к делу, как говорят русские. Как вы материально обеспечены на родине?

Стульбицкий непонимающе посмотрел на Кувахара.

— Знаете, неважно, — сказал он, глядя в пол. — Война, голодно было… Но теперь будет лучше, оружия не надо столько производить, в сельское хозяйство будет направлено много техники, вернутся солдаты к труду, и дело пойдет лучше…

— Вы производите на меня хорошее впечатление, — мягко сказал подполковник Кувахара. — Я человек богатый и могу взять вас на полное иждивение, как говорят русские.

— Нет, нет, зачем же, я не соглашусь на это! — замахал руками географ.

— Это не бесплатно, — поднял ладонь Кувахара, — За это вы будете давать нам маленькие сведения. Это по-русски называется „наш агент“.

— Как вы сказали? — У Стульбицкого полезли на лоб глаза. — Вашим шпионом быть? Помилуйте, батенька, да за кого вы меня принимаете? — Он вскочил с кресла, поднял кулаки и потряс ими почти в исступлении. — Я — русский!

Кувахара выхватил из стола пистолет. Видимо, случай с Грибановым сильно потряс его, он пугался теперь и Стульбицкого.

— Приказываю вам сесть! — взвизгнул Кувахара. — Сесть и не двигаться!

— Вы даже пистолетом угрожаете?! — испугался ученый. — Тогда я молчу, молчу… — и покорно сел на прежнее место.

— Вы будете нашим агентом, — жестко проговорил Кувахара. — Мы будем вас пытать и заставим!

Стульбицкий весь сжался, словно ему стало холодно. Видно, только теперь он понял всю глубину своей трагедии: Кувахара играл с ним, как кошка с мышкой. Он весь теперь сник, на Кувахара не поднимал глаз, взгляд его блуждал где-то в пространстве. На лбу выступила холодная испарина.

— Что вы хотите от меня? Что я вам сделал плохого? — повернул он к японцу обезумевшее лицо. — За что меня пытать?

— Не „за что“, а для чего, — поправил его Кувахара, улыбаясь тому эффекту, который дала угроза пытки. — Для того, чтобы вы благосклонно приняли мое предложение.

Стульбицкий обхватил голову руками, склонился, уперев локти в колени.

— Вы немного опечалены? — спросил Кувахара. — Не следует печалиться, вам ничто не угрожает на родине. Наша агентура в России прекрасно законспирирована, господин Стульбицкий…

— Дайте мне три дня на размышление… Я подумаю.

— Один день, — поднял указательный палец подполковник Кувахара. — Только один день!

— Хорошо, пусть один.

— Потом будем пытать.

— Скажите хоть ваши условия…

— От вас, господин Стульбицкий, требуется: подробно рассказать о китайцах, подписать акт о том, что американская подводная лодка потопила ваш пароход. А по прибытии на родину вы будете давать маленькие сведения нашему агенту. Он сам будет приходить к вам. От нас получите комфорт до отправки на родину, хороший гонорар за каждое сообщение. Завтра утром вы дадите подписку. Наша аудиенция окончена.

В кабинет вошли четыре жандарма с винтовками и веревкой. Стульбицкого связали здесь же, в кабинете. Теперь его отвели не в офицерское собрание, а в жандармерию и поместили в карцер.

Следующим привели к Кувахара Борилку. Он был связан, а охраняли его, как и Стульбицкого после допроса, четыре жандарма. Кувахара приказал двум жандармам остаться в кабинете после того, как Борилку развязали и усадили в кресло.

До сих пор, как уже говорилось, трое русских — Борилка, Воронков и Андронникова — размещались в заброшенной комнате офицерского собрания. Сразу же после побега Грибанова была вдвое усилена охрана этой комнаты: жандармы дежурили не только в коридорчике, у двери, но и под окном. Кормили пленников скверно: одним серым рисом, почти наполовину перемешанным с шелухой. Но самое мучительное было в том, что они все время пили подсоленную воду. Все осунулись, стали желтыми за эту неделю.

Но не только одними муками была отмечена для них неделя в плену у японцев. Была и радость, — они узнали о побеге Грибанова. Этим они были обязаны подпоручику Хаттори. Ему Кувахара поручил заниматься русскими, пока сам руководил поисками Грибанова. Однажды переводчик вошел к ним с целью якобы выяснить их нужды. Он объяснил, — так было ему приказано, — что вода соленая везде на острове якобы из-за больших приливов, затопивших колодцы. Но перед уходом он покосился на дверь, за которой стояли жандармы, потом перелистал иллюстрированный журнал, которыми пичкали пленников, и все трое увидели, как откуда-то из рукава скользнула бумажка в захлопнутый журнал. Когда Хаттори ушел, Воронков подмигнул всем, подошел к двери, послушал, потом вернулся к печи, лег на татами спиной к двери и раскрыл журнал, заслонив его своим корпусом со стороны двери. В журнале была записка. В ней сообщалось, что позавчера сбежал „ваш товарищ, господин Чеботин“, что соленая вода — это пытка, чтобы заставить их быстрее подписать акт, что „нужно думать о спасении“, иначе всем здесь грозит гибель, если даже они и подпишут акт, что он тоже будет думать об их спасении. Записка заканчивалась просьбой: „Эту бумагу незаметно бросить в печь“.

С тех пор Хаттори еще два раза бывал у них и в обоих случаях оставлял записки, сообщавшие о том, что „господин Чеботин“ до сих пор не пойман и теперь, по-видимому, вообще не будет пойман. Подозрение пленников, что Хаттори — провокатор, развеялось, когда они сопоставили все свои наблюдения за переводчиком. Они всю неделю обдумывали план побега, рассчитывая на помощь Хаттори.

Подполковник Кувахара повел разговор с Борилкой далеко не в том плане, в каком разговаривал со Стульбицким.

— У вас два пути, — сказал он без обиняков. — Либо пытка и смерть, либо подпись под этими бумагами, — и он протянул Борилке два листа исписанной бумаги.

Борилка неторопливо взял листы и долго читал и переворачивал их. Первый из них содержал обязательство стать японским агентом. На втором был акт о потоплении советского парохода американской подводной лодкой.

— Не подпишу! — решительно сказал он, вернув листы Кувахара. — Это глупость. Никогда того не будет. Пытать будете? Попробуйте. Наш товарищ Чеботин, наверно, уже на родине и все рассказал о нас. А если не добрался, то скоро доберется. Тогда смотрите…

— Вы так полагаете? Глубокое заблуждение, — усмехнулся Кувахара и откинулся на спинку кресла. — Мы сделаем из вас, как говорят русские, котлету. А Грибанов уже казнен как шпион. Вы тоже будете казнены как шпионы, если не подпишите этих бумаг. — Он угрожающе потряс листами у самого носа Борилки.