Брызги шампанского - Виктор Пронин

Я вошел в павильон, увитый диким виноградом, и, взяв кружку пива, пристроился у крайнего столика. Отсюда хорошо были видна и дорога, и выход из калитки, в которой скрылась Жанна. Павильон был хорош еще и тем, что сам я оставался за стеной зелени совершенно невидимым.

– Привет, старик! – Кто-то так неожиданно хлопнул меня сзади по плечу, что я вздрогнул. Это был Саша Юдахин, московский поэт. Если кто хотел увидеть Юдахина, мог спокойно идти сюда и, прождав пять минут, десять, наверняка столкнулся бы с ним.

– Привет.

– Ждешь кого?

– Вроде нет.

– Только что встретил твою красавицу.

– Какую?

– А у тебя их сколько? – захохотал Юдахин. Поставив на стул свою громадную сумку, из которой торчали теннисные ракетки, он направился к стойке и уже через минуту сидел за моим столиком с кружкой пива. – Торопилась. Разговаривать не пожелала, стихи мои слушать не пожелала, комплименты хотел ей выдать – не пожелала. Представляешь?

– С трудом, – я был сбит с толку.

– Вы что, поцапались?

– Да нет...

Как же она сумела выйти со двора так, что я не заметил? Значит, там есть второй выход? Но зачем ей пользоваться вторым выходом? От меня скрывалась? Зачем? И откуда ей было знать, что я иду по следу? Кто-то предупредил? Не тот ли хмырь, о котором говорил Слава? Он мог заметить меня на переговорном пункте, а когда Жанна закончила говорить, предупредил ее обо мне...

Могло такое быть?

Похоже, так все и было. Но как я мог ее упустить, если не отрывал взгляда от заросшей виноградом калитки?

Саша рассказывал, где лучше брать молоко, как выбирать помидоры, показал кусок мяса, который взял для поджарки – оказывается, у него здесь свой дом и он жил в Коктебеле с полгода – с ранней весны до поздней осени.

– А раньше ты встречал Жанну? – спросил я его.

– Нет, она недавно появилась. Приехала сюда загорелой. Если думаешь, что она здесь приобрела столь роскошный цвет кожи... Ошибаешься. На других побережьях побывала в этом сезоне. Мне кажется, мне кажется, – выпятив вперед нижнюю губу, Юдахин с такой пристальностью устремил в пространство голубой свой взгляд, будто видел там какие-то тайные знаки и изображения, – мне кажется, что даже не на одном побережье она побывала до Коктебеля.

У Саши был молодой животик, но теннис делал походку легкой, движения порывистыми, а занятия стихами оживляли взгляд и мысль.

– А сейчас... Ты давно ее встретил?

– Только что! Минуту назад!

– Мы с тобой уже трепемся пять минут.

– Значит, прибавь наши пять минут. Беги! Ты еще догонишь!

Я уже знал, что не догоню. Но решил воспользоваться юдахинским советом.

– Попробую, – сказал я и, опрокинув в себя последний глоток пива, вышел из павильона. Юдахин тут же за моей спиной кого-то окликнул, к кому-то подсел, оглянувшись, я увидел, что он кому-то радостно машет рукой – ему уже было не до меня.

Заросшая калитка, в которую совсем недавно проскользнула Жанна, выходила прямо на улицу, на единственную центральную улицу Коктебеля. Пройдя в нее, я увидел то, в чем можно было убедиться и со стороны, – уйма построек, мелких, нагроможденных одна на другую, бесконечное множество дверей, какие-то низенькие заборчики. На каждой двери – номерок. Видимо, здесь было нечто вроде коммуналки и жильцы сдавали свои конуры приезжим.

Продолжая идти по кривоватому зеленому коридорчику, я изредка встречал хозяев, смотревших на меня с явной надеждой – неужели в конце сезона у них появится постоялец? Проход между тем все круче поворачивал влево, и через некоторое время я опять шел в сторону дороги. Так и есть – впереди забрезжил выход, и когда я миновал последнюю дверь, то оказался прямо на центральной улице Ленина.

И все стало на свои места.

Жанна, конечно, знала об этом проходе и воспользовалась им, чтобы отсечь «хвост», то есть меня. Причем проделала все это просто безукоризненно. Я вспомнил, как, входя в заросшую калитку, она даже сложила зонтик, сунула его в сумку, давая понять, что она дома, она пришла и зонтик ей уже ни к чему. На то, чтобы быстрым шагом пройти весь этот лабиринт, требовалось не больше двух-трех минут, но вышла она уже за поворотом.

Оставался один вопрос – зачем ей понадобились эти игры?

А может быть, это не игры, а суровая необходимость, возможность уцелеть, выжить?

Опять же пистолет в сумочке...

Рыжему лейтенанту она сказала, что провела ночь со мной, хотя я ее об этом не просил. Она меня спасала или себя?

Все-таки есть различие, когда собирается мелкая шелупонь, мечтающая купить подержанный «жигуленок», и когда в одной комнате оказывается публика другая – миллионеры, пусть даже скрытые, тайные. Как далеко, как далеко был тот банкет с шампанским в Центральном Доме литераторов, когда все радовались необыкновенным закускам, непривычному питью. Возбуждала сама обстановка, пустота высокого зала, обилие свежего воздуха, не испорченного дымом плохих сигарет, вонью рыбных потрохов, криками дурными и необузданными. Теперь, посетив рестораны Кипра и Мадрида, Канар и Стамбула, все немного поуспокоились, как бы подустали. Да, наверно, именно это появилось в словах, повадках, даже в походке – этакая изысканная утомленность.

На звонки Выговского съехались все точно в срок, не позже и не раньше. Время для всех вдруг обрело какую-то незыблемую твердость, с ним уже нельзя было поступать как прежде – легко, беззаботно, с безоглядной щедростью. И в глуповатом определении «время – деньги» появился смысл, значение, даже тяжесть.

Агапов приехал на новом джипе, а почему бы и нет? Машина надежная, с хорошей проходимостью, сильная, красивая машина, ее можно загрузить всем, что понадобится в дороге. Французский джип, едва ли не самый большой из всех джипов.

Усошин – на поезде. В мягком вагоне, двухместном купе, которое он занял с красивой девушкой – дерзкой, вызывающей, но при этом послушной.

Курьянов прилетел рейсовым самолетом.

В общем, собрались.

В кабинете Выговского.

Разговаривали сдержанно, здоровались вполголоса, улыбались затаенно. Никто не вскрикивал, не хохотал весело и переливчато, никто не хлопал друг друга по спине и не бросался в чьи-то там объятия. Посверкивали дорогие туфли, вспыхивали в полумраке дорогие галстуки, воздух наполнял запах хороших духов, одеколонов и прочих лосьонов.

Серьезная публика собралась.

Миллионеры.

Особняки в Испании и на Кипре, дачи в Подмосковье, квартиры в лучших домах, внутри Садового кольца.

Выговский толкался в общей толпе, произносил какие-то слова, улыбался, но когда сел за свой стол, все поняли, что пора заниматься делом. Немного суетился Курьянов – всем крепко жал руки, заглядывал в глаза, жарко дышал. Чувствовал себя новичком, хотел понравиться и выдавал, выдавал себя. На него поглядывали усмешливо и понимающе. Ну, хлопнул мужика, завалил, можно сказать. С кем не бывает? Делал бы дело. А дело свое он делал, деньги получал и вслушивался, вслушивался в каждое оброненное слово – проникался.

И это тоже все видели и снисходительно прощали. Проникайся, дорогой, проникайся. А там посмотрим...

– Давно мы не собирались в столь полном составе, – сказал Выговский.

– Надо бы почаще, – быстро вставил Курьянов, и все опустили головы, скрывая понимание – лезет мужик, лезет без мыла. Не надо бы ему вот так возникать, не надо бы...

– Был бы повод, – сказал Выговский. – Суть знаете. По нашей вине случилась беда. В гостинице «Россия». Люди пострадали. Недоработка вышла. Решение было правильное, исполнение... Оставляет желать лучшего.

– Ни фига себе! – дернулся Здор.

– Миша, ты хочешь что-то сказать? – спросил Выговский.

– Виноват, – Здор прижал ладони к груди.

– С нас хотят получить пять миллионов долларов. По миллиону за каждого.

– Послать их! – сказал Курьянов.

– Ты берешься это сделать?

– Обсудить надо... Поприкинуть, – смешавшись, пробормотал Курьянов.

– Вот и я о том же.

– Они сами пришли сюда? – спросил Горожанинов.

– Не приходили. Не звонили. И не возникали никаким образом. Усвоили урок в гостинице. Общаться с нами им показалось опасно. Человечка прислали.

– А может, этот человечек никого не представляет? – спросил Агапов. – Сейчас такие водятся... Появились откуда-то. Раскрутить бы его.

– Обещал представить доказательства.

– Какие?

– Позвонил и сказал, чтобы мы не волновались. Доказательства, дескать, будут достаточно убедительными.

– Пять миллионов – это ни в какие ворота! – воскликнул Курьянов. – Нет таких цен. На нас просто наехали. Беспредельщики какие-то. Отшивать их надо.

Мандрыка сидел в глубоком кресле лицом к окну. Слушать слушал, но головой не вертел и как бы показывал своей нарядной неподвижностью, что это еще не разговор, это все треп, а настоящий разговор начнется позже.

– Что молчишь, Вася? – обратился к нему Выговский.