Современный чехословацкий детектив - Эдуард Фикер

Следуя за ручьем, английский парк огибает замок и затем к югу сменяется французским, который подходит к самой площади, и белая стена оранжереи образует одну из сторон ее треугольника.

В тот день рано утром над всей округой пронеслась гроза, и сейчас над деревьями парка в полном безветрии подымались седые испарения. В утренней тишине далеко разносился собачий лай. Две овчарки, нетерпеливо дожидавшиеся, когда их пустят по следу, оказались не у дел. Какой след они могли взять после дождя? Поэтому они лишь нервничали на краю луга возле машины с белой полосой, на которой их привезли.

Свежая трава была затоптана, а десять или двенадцать человек, прошагав через луг, остановились вдалеке, около скалы. В общем-то, это была не скала, а нечто вроде грота из известняковых глыб, одно из тех произведений декоративной архитектуры, что были так популярны в первой половине прошлого столетия.

В траве лежал небольшого роста мужчина. Вокруг растерянно стояли люди, глядя на его залитую кровью голову.

10

Тихая уединенная вилла за старым забором.

Некоторое время назад в этом доме скончалась жена врача, а затем при загадочных обстоятельствах умер и ее больной брат, шизофреник, бич всей округи.

В дверях виллы появилась девушка, Лида Муршова, племянница обоих умерших. Держалась она самоуверенно, и движения ее отличались решительностью.

Она зашла за дом и вывела из-под навеса велосипед. Проверила, хорошо ли надуты шины, и осталась недовольна. Насоса на велосипеде не было, нигде поблизости она его тоже не увидела. Сердито нахмурив брови, Лида вздохнула, села боком на седло, оттолкнулась и доехала до калитки.

Хозяин дома на противоположной стороне улицы усердно трудился среди кустов роз.

Лида перешла улицу и остановилась у палисадника.

— Доброе утро, пан Гарпишек.

Из-за куста выглянул старик.

— Добрый день, барышня.

— Пан Гарпишек! Вы опять!

— Хорошо, хорошо, Лида. Не барышня. Я понял. Чем могу служить?

— Насос куда-то засунули, — ответила она сердито. — А мне надо подкачать. Я еду в Опольну, к Эриху.

— Он все еще в замке?

— Да, он будет там все лето.

— Проходите.

За домиком сосед подкачал ей шины.

— Вы очень любезны, пан Гарпишек, — сказала она с улыбкой, — Очень.

— Ну что вы, такая малость. Значит, в Опольну едете. Там вы, наверно, встретите этого, как его... Как его звали, того вежливого молодого человека? Который тогда... словом, тот, что у вас тогда, когда случилось несчастье с вашим дядей...

— Да что вы, пан Гарпишек! Его я, наверно, никогда не увижу!

Энергичный старик заговорщически подмигнул:

— Как знать. Утром туда выехало все районное управление. Во главе с Чардой. Убийство. Скорее всего, убийство, — добавил он таинственно.

— Вот как, — задумчиво проронила она, тряхнув головой. — Любопытно! А кто? И кого?

— Ну, этого-то я не знаю. Просто случайно услыхал — я проходил мимо, когда они перед отъездом говорили между собой. Вы ведь знаете, люди стариков не замечают и не очень-то остерегаются говорить при них.

Он проводил ее до калитки. Лида села на велосипед.

— Я разузнаю, пан Гарпишек. А приеду — все вам расскажу.

Он покачал головой:

— Спасибо, не беспокойтесь. Все и так станет известно.

11

Надпоручик Чарда задумчиво смотрел на стол.

— Значит, от собак никакого толку?

— Да, — ответил начальник участка поручик Шлайнер. — Совсем никакого. Дождь прошел. А в субботу ночью была гроза.

— А откуда вы знаете, что это произошло до грозы? До дождя?

— Он лежал в гроте сухой.

В гостинице напротив открывали кафе.

— Скверно, что мальчишки нашли его только сегодня, — заметил Шлайнер. — В такую жару...

Надпоручик Чарда, начальник управления общественной безопасности из районного городка Мезиборжи, вздохнул:

— Стало быть, топор?

— Да, доктор сказал: топор.

— Так. Товарищ поручик, вы отвечаете за то, чтобы в его квартиру...

— Я поставил туда двоих. Одного у двери, а второго под окном.

— Квартира была заперта?

— Да. Может, нам туда заглянуть?

— Ни в коем случае. Дождемся уголовного розыска. Мы можем что-нибудь упустить, не заметить. Ну а что там с этим Йозефом Коларжем?

— Ему двадцать пять лет, отсидел срок за нанесение телесных повреждений с тяжелыми последствиями, в состоянии алкогольного опьянения, — начал поручик. — Живет он у Анны Вилковой, тридцати лет. Нигде не учился, работает лесорубом, несколько раз грозил убить старика,

— А почему?

— Кто его знает, — пожал плечами поручик.

— Ну а эта Билкова что за птица?

— Работает в молочной. А вообще-то... Словом...

— Ясно, — понимающе кивнул Чарда. Выпрямился, быть может, для того, чтобы его было видно с площади, заложил руки за спину, похлопывая ладонью о ладонь. — Как бы нам чего не упустить... Вот что: вы ступайте за ним прямо сейчас, и... — Надпоручик говорил все медленнее и медленнее, пока не замолк совсем, будто старый граммофон, в котором кончился завод. — Черт побери...

— Слушаюсь. Я лично разыщу его. Что случилось? — Поручик подошел к Чарде и выглянул на площадь. На противоположной стороне, перед гостиницей, в тени яворов стоял большой черный автомобиль, блестевший лаком и хромированной сталью. Он выглядел почти зловеще — старинный, строгий и роскошный. «Мерседес-кабриолет» выпуска тридцать девятого — сорокового года.

— Вон та машина... — негромко начал Чарда.

— Хороша, ничего не скажешь. Стоит здесь с раннего утра.

— Взгляните на номер.

— Номер пражский. Какой-то пижон поселился в гостинице.

— Говорите, пижон?

— Я видел его только со спины, — ответил Шлайнер.

Надпоручик Чарда снял фуражку — он и впрямь вспотел.

— Бегите за этим подозрительным Коларжем. Хотя, может, это все ерунда, — добавил он задумчиво.

— Что?

— Да нет, ничего.

И Чарда махнул рукой.

12

Поручик Шлайнер вышел на площадь и огляделся. Всюду пусто, спокойно. У каменной ограды парка тихо ворчал дизель автобуса: там была остановка, водитель приехал немного раньше времени и теперь ожидал пассажиров. Заправщица бензоколонки, видно, умирала от скуки, потому что издали поздоровалась со Шлайнером. Возможно, что-то знает, подумал поручик. И тихо вздохнул. Он с утра был бледен и чувствовал себя больным. Ведь последнее убийство в Опольне, если горожанам не изменяет память, произошло давным-давно, в конце прошлого века.

Когда идешь арестовывать возможного преступника, положено волноваться. Но поручику Шлайнеру было не до волнений, его обуревали другие заботы.

— Выключите мотор, — недовольно бросил он водителю автобуса.

Шофер открыл дверцу и сидел, свесив ноги наружу и покуривая.

— Да он у меня дурит, не заведешь потом, товарищ поручик.

В иной день поручик прочел бы ему лекцию о техническом состоянии транспортных средств, но сегодня лишь покачал головой. И направился на улицу, ведущую к замку. Пройдя вдоль садовой ограды, он вошел в калитку и, минуя подстриженные деревья, кусты и клумбы роз, двинулся дальше, туда, где начинался английский парк.

Ему незачем было разыскивать и выслеживать подозреваемого Коларжа. Он знал, в каком месте лесное управление ведет рубку, кратчайший путь туда вел через французский, а потом — через английский парк; прогулка минут на двадцать пять.

Нельзя сказать с уверенностью, любовался ли он красотами природы. Скорее всего, вряд ли — ведь он знал эти места с детства и воспринимал их не как причудливо-неповторимый прелестный ландшафт, придуманный талантливым садовником полтора века назад; он привык смотреть на парк сквозь призму своей профессии. Для него парк был источником вечного беспокойства. В парке вечно ночевали бродяги, случались драки. А перед рождеством именно здесь чаще всего крали елки.

Видимо, эти невеселые мысли и вынудили поручика Шлайнера остановиться. Он постоял в задумчивости. Потом свернул к ручью и берегом пошел в противоположную сторону, к пруду, которым завершался парк, гуда, где на окраине городка расположилась старая мельница и кучка домишек. Называлось это место «У цыган».

13

Управляющий Калаб хмуро смотрел на известняковые плиты во внутреннем дворе. Будто капитан дальнего плавания, наблюдающий за стремительным падением стрелки барометра.

— Печальная история, — сказал он сухо. — Убийство это.

Калабова вздохнула.

— Но ведь еще не доказано, что его убили, — голос ее звучал удивительно мелодично. — Может, Рамбоусек напился, упал и разбил голову.

Она сидела на письменном столе, совсем бледная, и беспокойно болтала ногами. Обращалась она не к мужу, стоявшему у окна, а, скорее, к сыну, который развалился в музейном кресле, списанном за ветхостью. Перед креслом лежали мокрые кеды, босые ноги молодой человек закинул на подлокотники.

— Да уж, — иронически проговорил Калаб, — Рамбоусек напился, потому что в свои шестьдесят лет был пылко влюблен, упал со скалы, у него еще хватило сил заползти в грот и только там испустить дух.