Том 15. Простак и другие - Пэлем Вудхауз

— Сигару? — предложил мистер Леман.

— А? Нет. Не думаю, спасибо большое.

— Тэк-с, — дружелюбно бросил Леман и скосил глаз на Простака. — Откуда вы?

— Родился в Лондоне…

— Это в Англии?

— Да, именно.

— Шикарное местечко. Никогда там не бывал, но все говорят. Итак, мистер Фиппс, вы интересуетесь театром. Занимались когда-нибудь шоу-бизнесом?

— Пока еще нет.

— Что ж, все мы когда-то начинали. Самое трудное — найти великую пьесу. Вот я нашел. Можно сказать, самое большое драматическое открытие за последние двадцать лет. Ничего подобного не бывало, ясно?

— Не бывало?

— Ничего подобного, — подтвердил мистер Леман и выдержал внушительную паузу, размышляя о грандиозности своего драматического открытия.

Джек МакКлюр нарушил молчание, тихонько, по-джентльменски покашляв.

— Я говорил мистеру Фиппсу, — сказал он, — что, если он будет действовать быстро, он, возможно, и успеет купить долю в нашем спектакле. Мы ведь еще не до конца его профинансировали?

— Да, не до конца, — признался мистер Леман.

— Удачно получается, — заметил Джек.

— Очень удачно, — согласился мистер Леман. — Но, конечно, мистер Фиппс, тут, в Нью-Йорке, все так, как сказал мистер МакКлюр. Решения нужно принимать быстро. Думать на бегу. Был у нас один приятель, который мог бы купить долю в «Мышьяке и старых кружевах»,[14] если бы подсуетился.

— Но он протянул до следующего дня, — печально подхватил Джек, — и проиграл.

— Таковы правила в шоу-бизнесе, — покачал головой мистер Леман.

— Да, таковы правила, — согласился Джек, тоже покачивая головой.

Простак покивал с умным видом.

— Да, это мне понятно. Делай все немедленно. Я и сам за быстрые решения, если дело и впрямь хорошее. Но все-таки, конечно, я должен проявлять осмотрительность. Осмотрительность и осторожность, если вы меня понимаете.

— Вот такие люди мне по душе! Я и не прошу вас действовать очертя голову. Пьеска у меня роскошная, и я не боюсь ее показать. Просто убойная, захватит всех, ясно? Не для совсем уж высоколобых, но и не для низкой публики.

— Для среднелобой?

— Вот-вот. Первое добротное шоу для среднелобой публики. Успех будет сногсшибательный.

— Принесет много денег?

— Много? Еще бы! Спросите Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они огребли с «Тихоокеанского». Спросите Оскара Серлинга, сколько он сделал на «Жизни с отцом». Спросите Макса Гордона, сколько ему отчислилось от «Рожденной вчера».

— Вы хотите, чтобы я их спросил?

— Да я вам и сам скажу, дорогуша. Миллионы!

— Миллионы?

— Миллионы, — кивнул Леман.

— Да-а, вот этого мне и хотелось, — вздохнул Простак. — Только хорошо бы с гарантией.

— Я это лично гарантирую. И мой друг тоже. Верно, Джек?

— Конечно.

— Итак, что скажете? Думайте на бегу. Это шоу-бизнес. Простак потеребил галстук клуба «Трутни». Красноречие мистера Лемана произвело на него глубокое впечатление, но он не забывал и хорошее присловье дяди Теодора: «Оглядись, а потом уж прыгай». Дядюшка Теодор умел придумывать меткие сентенции.

— А я могу почитать пьесу? — поинтересовался Простак.

— М-да-м…. — с сомнением промычал Леман. — Как думаешь, Джек, сумеем мы раздобыть экземплярчик для мистера Фиппса?

— Боюсь, что нет, — ответил Джек, правильно расшифровав мычание партнера. — Видите ли, мистер Фиппс, труппа уже репетирует, и все копии разошлись по рукам.

— Да какого черта! На что вам пьеса? — воскликнул мистер Леман. — Я расскажу самую соль. — Широким жестом он сдвинул весь хлам на столе, точно расчищая поле битвы. — Ну, так вот, — он сбил «дерби» на затылок. — Эта пьеса о добром человеке. Понятно? Он всегда старается всем Делать добро.

— Джентльмен до мозга костей, — подхватил Джек МакКлюр.

— Да, джентльмен до мозга костей, — согласился мистер Леман. — Роль эту играет Мэрвин Поттер, а это марка, знаете ли. Спросите хоть меня.

— Он хорошо сыграет?

— Еще бы, — заверил мистер Леман.

— Точно, — подтвердил Джек МакКлюр.

— Держу пари, — сказал мистер Леман.

— И я, — подтвердил Джек МакКлюр.

— Что ж, это замечательно, — заметил Простак. Леман сбил шляпу набок.

— А теперь слушайте. Начинаем мы с пролога.

— С пролога, — пояснил Джек.

— В прологе есть драматург.

— Такой, который пьесы сочиняет, — пояснил Джек.

— Он, понимаете, влюблен в одну даму, и приглашает людей послушать его новую пьесу. Конечно, дама — в их числе. Начинает он читать, объявляет: «Сцена первая. Сад». И тут! — Мистер Леман проделал что-то со своей шляпой. — Когда он произносит «сад», мы делаем киношный трюк, даем обратный кадр. Затемнение, быстрая смена декораций, вспыхивают огни, и на сцене — сад.

— Вот именно.

— Ну! А дальше идет его пьеса. Только он сам в ней, понимаете, и его дама тоже. Зрители-то видели ее в прологе. Здорово?

— Жуть! — согласился Простак.

— Она лезет на яблоню. У нее, видите ли, хорошее настроение, — объяснил мистер Леман. — Тут входит этот драматург, и начинается диалог. То он говорит, то она, слова так и летают. Он любит ее, она любит его, и они решают пожениться.

Простак заморгал. Сюжет в таком изложении показался ему немного примитивным, да и коротковатым. Занавес поднимется в 8:40 по восточному времени,[15] а упадет, подсчитал он, примерно в 8:53.

— И что, тут конец пьесы? — поинтересовался он.

— Конец? Да что вы! Вы ничего и не слышали.

— Будет что-то еще?

— Да уж, не без того!

— Не забудь про священника, — напомнил Джек.

— Ах, да! Входит священник, и они опять разговаривают. Сцена в саду закончена, мы переносимся в нью-йоркское кабаре. Музыка, танцы всякие… Ну, сами понимаете.

— Да-да, — пошел на риск Простак.

— В это кабаре приходят наш герой, дама и ее брат. Герой и дама еще не поженились. Должны пожениться завтра. Уловили?

— Да, — на этот раз вполне уверенно подтвердил Простак.

— Так вот, этот брат вечно буянит, поднимает тарарам. Мимо проходит субъект, которому брат не нравится, и он бросает: «А-а, это ты?» Брат злобно глядит на него и говорит: «Ну, я. И что?» И тот субъект… — ну, в общем, то, се, они заводятся, то один говорит, то другой, слова летают, и тэ дэ, и тэ пэ, а потом брат выхватывает пистолет и — оп! — Леман подчеркнул кульминацию эпизода, щелкнув пальцами.

— Вот это да! — восхитился Простак. — Здорово! Он убивает его, да?

— А то! Субъект мертвее макрели. Холодней поцелуя мачехи. Музыка обрывается. Официанты вопят. Девушки визжат. Женщины падают в обморок. Тут входит полиция. «Что происходит?» — спрашивает она. — Теперь игре Лемана позавидовал бы сам Эдвин Бут. — «Кто это сделал?» — спрашивает полиция. И субъект отвечает: «Я».

— Субъект?

— Да.

— Он же мертвый!

— Это кто?

— Да субъект…

— Нет-нет-нет! — схватился Леман за шляпу. — Не субъект, герой, ну, который влюблен в даму. Он говорит «я», чтобы спасти брата любимой женщины.

Простак слегка озадачился.

— Но ведь там полно народу?

— А то как же?

— Разве они не видели, что субъекта застрелил брат?

— Нет, не видели, — с бесконечным презрением к невежеству новичка в законах сцены проговорил Леман. — Все они смотрели в другую сторону.

— А-а, тогда понятно!

— Итак, героя взяли и посадили на двадцать лет. Зритель не узнает об этом до следующего акта. Копы надевают на него браслеты, он гордо выходит, а дама кричит и хлопается в обморок. Занавес падает. Вот вам Акт первый. Шикарное начало, а?

— Нет слов.

— Пьеса называется «Жертва», — пояснил Джек. — Он жертвует собой ради дамы, понятно?

— «Жертва», — повторил мистер Леман. — Интригующее название, а?

— Простите?

— Хорошо смотрится под светом прожекторов, — добавил Джек.

— О, колоссально! — согласился Простак.

Мистер Леман воспользовался перерывом между актами, чтобы освежиться у бачка с водой. Он промочил горло, готовясь к Акту второму.

— Ну а теперь — Акт второй. Все происходит двадцать лет спустя, когда героя выпускают из тюрьмы. Он решил укрыться на острове в Тихом океане и едет все дальше и дальше. Заехав очень далеко, он нанимается играть на пианино в эдаком местечке, — деликатно выразился Леман.

— В доме с дурной славой, — подсказал Джек.

— Вот именно, — согласился Леман. — Он — конченый человек и играет в таком доме.

— Не забудь про священника, — подсуфлировал Джек.

— А, да…. Священника помните?

— Он еще был в саду.

— Да, тот самый. Теперь он миссионер на этом самом острове. Хочет прикрыть местечко. Ну, приходит, и тут разворачивается грандиозная сцена. Они там все пляшут-скачут, а он им проповедует. И вдруг, бенц! Этот герой встает против него. Тут мы вводим крепкий диалог, переходим все границы. Он кричит, бранится, ругается, слова летают, и тэ дэ, и тэ пэ. Конец первой сцены Акта второго.