Подвал. В плену - Николь Нойбауэр

Упаковочная лента была уже взрезана. Сверху лежал запечатанный конверт. Письмо от ее брата. Возможно, он захочет вернуть его себе. Вехтер отложил конверт в сторону. Мертвые глаза таращились на него из лысой детской головы. Кукла. Кончиками пальцев он взял ее за край ползунков и вытащил. Ее веки хлопали со стуком, а из батареек сочился электролит. Альбом для рисования с каракулями, связка приглашений на день рождения, выцветших по краям. Украшенная каменьями шкатулка, в которой что-то звенело, если потрясти. Он открыл ее: там лежали пластиковые бусины, сережки без пары, порванные цепочки. Альбом со стихами, пенал, разрисованный фломастерами. Две вязаные собачки, пластиковая лошадка, стакан с изображением Пчелки Майи, кассетный магнитофон, фотоальбом.

Никаких дневников, никаких писем. Никакого подросткового хлама. Словно после двенадцати лет она перестала существовать.

Вехтер сложил все обратно в картонную коробку, куклу поместил сверху, потом накрыл ее крышкой. Ее крошечная ручка торчала наружу. В порыве отвращения он запихнул ее поглубже.

– Мне придется забрать ящик с собой, – произнес он, хотя подозревал, что это станет бесполезной трудотерапией.

– Валяйте.

– Почему вы его сохранили? Вы ведь должны были от всего этого избавиться, я прав? Вы могли бы это отдать церковной общине. Это было бы практично, да?

– Мне казалось, что она когда-нибудь захочет получить эти вещи обратно.

– С чего бы ей менять свое мнение?

Она промолчала.

– А встреча с Паульссеном? Вы ведь знали о ней.

– Вы и сами все знаете.

Нет. Они знали не все. Постепенно начал проступать рисунок этой мозаики. Пусть в ней все еще зияли огромные дыры, но они уже могли распознать основной мотив.

– Что случилось, когда ей было двенадцать лет?

Джудит присела на один из ящиков и вытянула ногу.

– У Паульссена было ателье на самом верхнем этаже дома, где жили ее родители. Она восхищалась им: он был художник, симпатичный. После школы она больше всего любила сидеть у него, наблюдать, как он рисует.

– И она в него влюбилась.

– Двенадцатилетние девочки не влюбляются. Она была без ума от него, а он не придумал ничего лучше, чем наброситься на нее.

Картина с розой в ее комнате. Почему она ее повесила, чтобы каждый день видеть ее у себя перед глазами?

– Он клялся ей, что она – его большая любовь, его муза. И у обоих была эта огромная тайна. Эта огромная драгоценная тайна. Конечно, она ему верила. Он успешно убедил ее в том, что это любовь и что теперь они – пара.

– И как все это закончилось?

– Однажды ее родители узнали, что у нее идут месячные. Это, в общем-то, вполне нормально, но не в двенадцать лет. Они отвели ее к врачу, и тот установил, что у девочки был половой акт.

– Но Паульссена оправдали.

– Конечно. Они всегда так делают. Он уверял, что пальцем не трогал девочку, и судья, естественно, поверил ему. Такой приятный человек и лживая дерзкая девчонка, которая хочет обратить на себя внимание. – Джудит Герольд невесело рассмеялась. – Мы ведь все время лжем, правда? Это просто выдумки.

– Я верю вам, госпожа Герольд.

– Я же говорю, вы скорее из лучших. Поэтому вы не стремитесь подняться вверх по карьерной лестнице.

– Вы лучше не упоминайте о моей карьере, – ответил Вехтер.

Ему вдруг показалось нелепым то, как он сидел тут на корточках, на затекших ногах, в полутьме между картонных коробок.

– Почему она захотела его снова увидеть, после стольких лет?

– Это самая безумная часть истории. Она любила его всю жизнь. А он ее предал. Роза никогда не переставала надеяться, что он вернется к ней.

– Это из-за него ее жизнь так круто изменилась?

– Да, когда ей было двенадцать. – Джудит, охнув, встала, проигнорировав предложенную Вехтером руку. – Вы и правда думаете, что эта особа в бежевом костюмчике и на высоких каблуках и есть настоящая Роза?

Вехтер не это хотел узнать. Паульссен был не таким хрупким, каким казался. Он мог свободно перемещаться по городу. И, возможно, был не столь забывчив, как притворялся. Он мог оказаться тем неизвестным посетителем, который раз и навсегда захотел разделаться с неприятным прошлым. Они слишком рано списали его со счетов.

– Вы уклонялись от ответа, когда я упоминал о Паульссене. Каждый раз. Словно я нажимал на какую-то кнопку.

– Какое мне до него дело?

– Это я у вас и хочу спросить.

Одна деталь из протокола допроса, который вела Элли, вдруг всплыла у него в голове: у Паульссена в последнее время вроде бы было много посетителей. Визит одной Розы Беннингхофф – это не «много».

– Вы когда-нибудь встречались с Паульссеном лично?

– С чего бы мне?..

– Тогда, наверное, и сиделка, которая постоянно прикреплена к Паульссену, вас точно не узнает, не так ли?

Джудит Герольд шумно вздохнула, словно кто-то открыл пневмоклапан. После непродолжительной паузы она ответила:

– Узнает.

– Что вам от него было нужно?

Она надолго замолчала. Воздух в подвале пах плесенью и мертвыми вещами. Вехтеру хотелось как можно скорее выбраться наружу, но сначала все же довести дело до конца.

– Роза рассказывала мне о Паульссене. И у меня возникло чувство, что она от этого никогда не отделается, что она все еще задним числом обеляет его и уговаривает себя, что тогда все было хорошо. И я подумала: если я разыщу его и она увидит, каким монстром был этот человек… – Она умолкла. – Глупая идея, правда?

– Не могу вас судить, госпожа Герольд.

Кусок головоломки без труда лег в углубление, один кусок, который соединял вместе Джудит Герольд, Розу Беннингхофф и Отмара Паульссена. Картина становилась шире. Розу Беннингхофф вполне устраивали ее иллюзии, пока не вмешалась подруга. Джудит считала, что Роза должна объясниться с Паульссеном, не давала ей покоя и настаивала, чтобы они встретились, чтобы… Да, чтобы случилось что? Чтобы Роза наконец почувствовала себя жертвой? Или наконец разозлилась? Может, Джудит Герольд разбудила в Паульссене спящего монстра?

Что-то произошло и дало ход событиям. Вехтеру не хватало лишь деталей, которые привели эти события к смерти Розы. В какую же часть головоломки им поместить Оливера и Лорена Баптистов? Или они вообще не имеют к ней никакого отношения?

Джудит Герольд встала и разгладила одежду.

– Вот и сказочке конец. Мне хотелось бы прилечь. – Она вышла наружу, а Вехтер едва поспевал за ней с ящиком в руках. Он проводил ее наверх.

– Надеюсь, что мы с вами больше не увидимся, господин главный комиссар, – сказала она на прощание.

– К сожалению, придется, – ответил он. – Слишком много новых вопросов.

Дверь захлопнулась у него перед носом.

За дверью Розы Беннингхофф все еще кто-то кряхтел и скребся. Вехтер остановился в полосе света, падавшего через щель, ему очень хотелось распахнуть дверь и взглянуть, откуда идет этот свет. Увидит ли он за ней стремянки, брезент и рабочих в синих спецовках? Вот если бы это было настоящее зимнее солнце! Он пошел на свет, поднял руку над ручкой двери и снова опустил. Это была не его дверь.

Снаружи его ждало свинцовое небо. Молодой человек в непромокаемом пальто вешал плакат на стену дома.

ПРОДАЕТСЯ

ЭКСКЛЮЗИВНАЯ КВАРТИРА В МОЛОДЕЖНОМ СТИЛЕ

РОСКОШНЫЙ РЕМОНТ

БЕЗ ДОЛГОВ

Хотя было еще раннее утро, здесь уже пахло домом престарелых и супом с цветной капустой. Элли, проходя по вестибюлю, старалась глубоко не дышать. За стойкой еще никого не было, даже две ведьмы в совиных очках не сидели на своей фамильной лавке. Элли дошла до двери Паульссена, и ее никто не проводил. Она хотела постучать, но звуки внутри заставили ее остановиться.

Там кто-то пел. Во весь голос.

Паульссен не казался человеком, который мог весело напевать в своей комнате. Только если…

Элли без стука распахнула дверь.

– Nnnnossa! Nnnnossa![52] – распевал толстый уборщик в наушниках и самозабвенно тер ламинат.

В своем белом бумажном комбинезоне он выглядел совсем как криминалист. Ей ударил в нос запах мужского пота и моющего средства с лимоном. Картин не было, мебель тоже исчезла. Все, кроме больничной кровати, которая без белья походила на средневековый пыточный инструмент. Мольберт исчез. И сам Паульссен тоже.

– А где господин Паульссен?

– Delicia! Delicia! Assim você me mata…[53]

Элли крепко схватилась за швабру, и уборщик вздрогнул.

Он снял наушники с головы:

– Я уже почти закончил. Еще пять минут, и все.

– Мне все равно, сколько еще вы здесь будете убирать. Где Паульссен?

– Я только навожу порядок.

– Все, хватит! Закончили с уборкой! Я из полиции. Вы можете мне сказать, где сейчас мужчина, который здесь жил?

– Policia? – Он покраснел. – Merda…[54]

Швабра грохнулась на пол, а тип мгновенно испарился, и Элли на секунду показалось, что его тут вообще никогда не было. Она могла предположить и сама, где Паульссен, но еще не хотела в это верить. Да, она его упустила и не вытащит больше из него никаких тайн.