Ведьма полесская - Виталий Кулик

У Семёна Игнатьевича, конечно же, не было намерения отправлять Степана на свинарник, но вот немного сбить лукавство с него никак не помешает, а может, даже и на пользу пойдёт.

Степан же угрозу пана Хилькевича принял всерьёз. Конечно, со свиньями у пана перегиб вышел, а вот должность приказчика можно потерять ни за что. И Степана такая перемена вовсе не прельщала. Ну, деваться некуда, надо срочно звать сюда этого ненавистного Прошку.

Ни на кого уже не понадеявшись, Степан вскочил на Буяна и пустился галопом по направлению к Горевицкому урочищу.

— Вот, придурок старый, еле ползёт! — зло выругался приказчик, увидев вдруг вдали лохматую голову деда Лявона, увенчанную на плешивой макушке соломенным брылем[32].

Подстегнув Буяна, Степан мигом подскочил к старику. Брызжа слюной, он коршуном налетел на него.

— Ну где тебя носит, черт косматый?! За это время уже трижды можно было обернуться!

— Дык… дык я ж… это… я ж лесника шукав, — недоуменно таращась на разгневанного приказчика, запыкал перетрусивший Лявон.

— Нашёл?! Всё сделал, как учили?!

— Не-а…

— Что «не-а»?

— Дык ето… там же нема никого.

— Де нема?!

— Ну, в Киличевой Бели… ни мужиков, ни лесника нема. Я весь той лес облазил — никого там нема…

— Какая, нахер, Бель?! Остолоп! Я ж тебе, старому пню, ясно говорил: лес валят в Горевицком урочище! Что тебе ёще непонятно было?! — кипел в гневе приказчик.

— Запамятовал… стало быть, — растерянно произнёс дед Лявон, виновато моргая и почесывая плешивую макушку через большую прореху в брыле.

Степан не стал тратить время на разбирательство. Это ещё успеется! Больно пришпорив коня, приказчик помчался на вырубку. На таком жеребце он как раз успеет.

Степан не зря взял Буяна. Этот резвый жеребец обладал необычайно быстрым ходом. Но и кличку такую ему дали не зря. Кроме резвости Буян славился своими норовистыми повадками и дикими выходками. Если он чувствовал в седоке неуверенность и страх, то мог выкинуть такой фортель, после которого всадник летел наземь и потом мог долго ходить хромая иль держаться за побитые бока.

Степан же с Буяном управлялся уверенно и жестко. Любую выходку жеребца упреждал жгучими ударами кнута и крутым, рвущим губы натяжением поводьев. Строптивый жеребец признавал в приказчике верх и вёл себя под ним смирно и послушно.

Вскоре, словно порывистый ветер, Буян донёс седока до Горевицкого урочища.

— Где Прохор? — оглядывая мужиков и удерживая взмыленного жеребца, спросил приказчик.

— День добры, Степан Николаич. Говорят, у православных принято здороваться, — спокойно заметил один из мужиков.

— Некогда мне тут с вами раскланиваться. Пан Хилькевич немедля требует к себе Прохора, — злобно ответил на мужицкое замечание Степан и, ещё раз оглядевшись вокруг, со злорадством добавил: — Да я гляжу его и нема тут. Та-ак, понятно: вместо того чтобы работать, где-то шляется. Пан Хилькевич от такого самовольства точно уж будет в «восторге».

Мужики переглянулись и как-то неловко замялись. Было заметно, что им есть что сказать, если, конечно, захотят.

— Выкладывайте, где этот чертов лесник?! Всё равно будет известно, и вам всем тогда будет хуже за непослушание! — припугнул мужиков приказчик.

— Мы-то тут при чём… Прошка сказал, что ненадолго… да, видать, задержался, — ответил всё тот же мужик, видимо, оставленный за старшого.

— Договаривай, нечего тут недомолвки творить! Барин с самого утра его дожидается! — рычал Степан, насилу сдерживаясь, чтобы вообще не разразиться отборным матом на нерешительных мужиков.

— Нам Прошка не отчитывался, но что-то говорил про Перчин луг. Может, туда подался. Дело молодое…

— Понятно… — злобно процедил приказчик и с яростью натянул поводья, разворачивая Буяна в сторону Перчиного луга.

Сегодня на панском лугу вовсю шла страда по заготовке сена. Пользуясь благоприятной погодой, мужики, бабы, подростки и даже дети спешно старались сложить высохшее сено в копны и стога. Успеют убрать панское сено — останется время и для своего.

На лугу работало много народу, но главное, там сейчас была и Марылька. Степану всё это было прекрасно известно по долгу своей службы, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы не догадаться, почему туда подался лесничок. Всё это порождало в душе Степана двойственное чувство. С одной стороны, панский любимчик Прошка будет уличён в проступке, а с другой — он пошёл к Марыльке! Одно радовало приказчика, другое вызывало необузданную ревность, которую к тому же надо было не выказывать прилюдно.

До Перчиного луга дорога займёт с полчаса. В отпущенное панской милостью время уже никак не успеть. Можно было бы вообще вернуться сейчас к пану Хилькевичу и свалить всё на Прошку. Его вина налицо. Но Степану очень уж хотелось увидеть растерянность и испуг в глазах этого выскочки, да ещё и в присутствии Марыльки. Ну и, конечно же, у него будет возможность перекинуться несколькими словами с Марылькой, а если повезёт, то и без посторонних ушей.

Вот и Перчин луг. Бабы в светлых платках дружно сгребали высохшую траву в валки. Две взмыленные лошадки специальными волоками еле успевали стаскивать кучи сена к месту укладки. А из-под вил мужиков по всему лугу, словно какие-то неправильные заостренные пузыри, вырастали умело сложенные копны.

Степан резко остановил коня и, словно ястреб, зорко начал всматриваться в разношерстную толпу крестьян. Возле одной из копен он сразу же узнал волнующую его девичью фигуру. Рядом бородатый мужик ловко метал сено наверх. «Странно… где ж тогда этот лесничок? — подумал приказчик и сразу догадался: — Если он тут, то будет рядом с девкой. Выходит, он с другой стороны копны. Ему что, своей работы мало?»

Больно стегнув Буяна, Степан решил вихрем промчаться перед селянами и, как бы ненароком погарцевав на жеребце, показать всем свою удаль. Хотя если бы здесь не было Мырыльки, то красоваться перед этим сбродом приказчик и не подумал бы.

Стрелою пронёсшись на взмыленном жеребце до места, где работала Марылька, Степан резко натянул поводья, чтобы остановиться у самой девушки. Это должно было произвести на неё впечатляющий эффект. Ну а потом он учинит ещё и допрос по всей строгости. Обоим.

Удила больно впились в губы Буяна, разорвав их по живому. Это стало пределом терпения жеребца. За сегодняшнюю поездку у него не раз возникало желание освободиться от коварного седока, но тот словно предугадывал такие намерения и больно наказывал за это. Теперь же изведенному жесткими понуканиями жеребцу было всё равно, накажут его или нет. И Буян, поддавшись природному инстинкту самосохранения, взбунтовался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});