Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

Сначала дорога вилась через предгорья с легким уклоном, что позволяло повозкам грохотать без посторонней помощи, и Катон был доволен скоростью продвижения. Четко обозначенные колеи доказали, что Радамист говорил правду о частом использовании дороги, и было немного камней, которые нужно было бы выкорчевать и отбросить в сторону, чтобы они не привели к резкой остановке колес транспортных средств. Последние весенние полевые цветы расцветали на склонах холмов желтыми и пурпурными гроздьями среди валунов и выступов скал. Стрижи порхали над головами и наполняли воздух своим щебетанием, а утреннее солнце показывалось над горами и заливало пейзаж своим румяным сиянием. Хотя они продвигались с тяжелыми грузами, люди были в прекрасном располодении духа, счастливые покинуть пыльную равнину и дышать чистым воздухом, пропитанным запахом вереска и сосен с обеих сторон.

Макрон шел на небольшом расстоянии позади лошади Катона, счастливо насвистывая, предаваясь непристойным воспоминаниям о Петронелле и время от времени сметая головки цветов своим витисом. Он был рад видеть Катона, выходящего из темного мрака, накрывшего его в Лигее. Это была сторона его давнего друга, которую он никогда раньше не видел, и это потрясло Макрона, так как он не мог понять, через что прошел Катон. Изнурение тела, с которым он был знаком, и сопровождающая его мимолетное отупление. Физический и умственный крах Катона был гораздо более серьезным и сопровождался мраком души, который нашел свое выражение в разрушении города и резне его жителей. Когда он вспомнил подробности разграбления Лигеи, свист изчез из уст Макрона, и он глубоко вздохнул.

- Нельзя было этого делать, - пробормотал он про себя. По его мнению, было достаточно справедливо разграбить город, поскольку, если бы у людей было немного времени, люди оправились бы от потери и вернули бы его к жизни, восполнив эту неудачу. Но разрушение города было расточительным. Лигея никогда не воскреснет из пепла. Ее улицы никогда больше не узнают шума людей, занимающихся своими делами, не услышат ни пронзительные крики играющих детей, ни песнопения местных священников. Теперь Лигея превратилась в обугленный памятник, почерневшие руины, медленно заростут сорняками, а дикие собаки и вороны разбросают кости мертвецов. Такие мысли тяготили Макрона. Он не мог отделаться от мысли, что каким бы богам ни поклонялись лигейцы, такое злодейство наверняка возмутило бы их. Кто знал, какие несчастья они уготовили осквернителям их храмов?

Он быстро помолился Фортуне, чтобы та избавила его и его товарищей от любого несчастья, затем прищелкнул языком и повторил: - Нельзя было этого делать…

Когда солнце достигло зенита, уклон начал увеличиваться, и их продвижение замедлилось, поскольку преторианцам приходилось часто опускать свои фурки и подпирать плечом фургоны, чтобы помочь упряжкам мулов тащить свои повозки вверх по крутым участкам дороги. Еще более обременительной была необходимость тщательно контролировать спуск фургонов на спусках. Мужчины использовали веревки, тянущиеся из задней части повозок, чтобы замедлить темп, в то время как другие стояли наготове с противооткатными упорами на случай, если скорость фургонов представит какую-либо опасность раздавить упряжки мулов тяжелыми колесами или качнуться в сторону с угрозой перевернуться. Это было непростое дело, и оно подвергло серьезному испытанию рассудительность и терпение опционов и центурионов, наблюдавших за процессом.

Радамист и его конные лучники не были обеспокоены такими опасениями, поскольку они вели разведку впереди и высматривали любые признаки врага, скрывающегося в засаде. Парфяне продолжали бродить вокруг них, отступая перед иберами и время от времени появляясь на гребнях холмов и хребтах, обрамляющих дорогу. Их присутствие не слишком беспокоило Макрона, но задерживалось на обочине его мыслей, как постоянная неприятность, и его первоначальное веселое настроение начало уступать место усталой и внутренней настороженности, когда он одним глазом смотрел на врага, а вторым следил за продвижением повозок в его ведении.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В конце первого дня Катон подсчитал, что они продвинулись не более чем на тринадцать километров, то есть половину расстояния, которое они преодолевали каждый день на равнине. Они разбили лагерь на гребне холма над линией деревьев, окружив свою позицию заостренными кольями, поскольку земля была слишком усыпана валунами, чтобы можно было вырыть лагерный ров. Когда солнце село, температура резко упала, и люди забились в свои переполненные палатки в попытке заснуть. У лошадей не было укрытия, и когда поднялся ветер, они отвернулись от него и опустили головы, пока он стонал сквозь камни, распирал кожанные пологи палаток и хлестал плохо привязанные створки с резким треском, сопровождаемым протестами, расположившихся за ними людей.

Убедившись, что лагерь безопасен и что часовые полностью несут охрану, Катон удалился в свою палатку. Единственная свеча, прикрытая стеклянным колпачком, давала едва достаточно света, чтобы разглядеть интерьер, когда он снял доспехи и пояс с мечом. Он увидел, что Берниша приготовила его походную кровать и накинула на нее запасные плащи. На столе стояла небольшая миска с сыром, хлебом и сухофруктами. Она указала на это с извиняющимся выражением лица. Это была лучшая еда, которую можно было съесть в данных обстоятельствах. Он с жадностью поел, затем снял калиги и улегся под одеяло. Берниша взяла миску и прикончила корочку и кусочек сыра, которые оставил Катон, а затем убрала миску в свой дорожный сундук, прежде чем взять одеяло и улечься в углу палатки.

Катон перекатился на бок к свету свечи, и, хотя он был измучен, сон так и не пришел к нему. Вместо этого он мысленно восстанавливал события кампании, постоянно вращаясь вокруг образа мальчика, умирающего у него на руках. Наконец он осознал, что девушка также не спала, дрожа под одеялом. Он некоторое время наблюдал за ней, прежде чем прочистить горло.

- Берниша ...

Она слегка опустила одеяло и выглянула через покрывало в тот момент, когда Катон откинул одеяло и поманил ее. После недолгого колебания она поднялась, поспешила и села рядом с ним. Кровать скрипнула, и Катон освободил для нее место, откинув одеяло. Она продолжала дрожать, и ее зубы слегка щелкнули, когда она зарылась в его грудь. Он уловил незнакомый запах ее волос, вспомнив, что прошло больше года с тех пор, как он лежал с женщиной, женой сенатора, которая одаривала своими ласками награжденных солдат, когда она не могла найти гладиатора, который бы соответствовал ее аппетиту. Он обнял ее за спину, и как только Берниша перестала дрожать, они успокоились, так как их тела согрелись. Катон почувствовал легкое покалывание в паху и слегка отодвинулся, так чтобы его пах не прижимался к ней. Он вздохнул. Он чувствовал усталость и искушение, и эти два чувства нелегко сочетались друг с другом.

- Ммм? - промурлыкала Берниша, немного приподнявшись и глядя на него из-под прядей темных волос.

- Иди спать, - прошептал Катон.

Она улыбнулась, и он почувствовал, как ее рука скользнула под его тунику.

- Я сказал, иди в …

Катон замолчал, когда ее пальцы легонько обвились вокруг его члена и едва ощутимо сдавили его. Легкое покалывание моментом ранее еще больше усилилось, когда Берниша снова замурлыкала более глубоким тоном. - Ммммм.

Катон сначала был напряжён, а затем медленно расслабился в скатке и закрыл глаза в блаженстве, пока она доводила его член до состояния возбуждения и эрекции. Затем, переместившись, чтобы оседлать его, она почувствовала его напряжение между своими бедрами, направила его внутрь себя и начала мягко скакать на нем. Это противоречило обычному поведению римских мужчин, большинство из которых считали, что позволять женщине находиться сверху унизительно. Но ему было хорошо, и Катон позволил ей продолжить. Было что-то в ее действиях, отличавшееся от горстки других женщин, которых знал Катон, что-то, что зажигало его чувствительность, делая ее еще более интенсивной, когда она увеличивала темп своих движений. Вскоре он почувствовал знакомое напряжение в животе, а затем облегчение, которое распространилось по его телу, как какой-то божественный вздох, прежде чем он снова рухнул на скатку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})