Сорок третий номер… - Дмитрий Герасимов

– Где остальные? – Недельский старался перекричать шум двигателя, который теперь уже работал вовсю.

Кусков бросился было обратно, чтобы посмотреть, почему медлят его товарищи, оставшиеся на берегу, но тут же попятился:

– Не могу! Жжет вовсю! Сейчас одежда вспыхнет!

– Давай в салон! – махнул рукой Недельский.

Клубящаяся огненная лавина уже подползла совсем близко. Лопасти вертолета только сильнее раздували пламя, подкравшееся к самому борту. Прежде чем вбежать по аппарели в брюхо готовой к вылету машины, Недельский увидел, как превратилась к безобразную кляксу звезда, как почернели, потрескались буквы «Внутренние войска МВД СССР».

– На взлет! – крикнул он конвойному, и тот бросился через два отсека в кабину пилота.

Вертолет вздрогнул, напрягся и тяжело оторвался от земли, накренившись набок. Недельский ухватился за прутья пустой клетки, чтобы не скатиться в прореху все еще опущенной аппарели.

Машину трясло как в лихорадке, кидало из стороны в сторону. Она никак не могла набрать высоту. В какой-то момент языки пламени ворвались в грузовой отсек, лизнули решетку, обожгли боковые сиденья, и Недельский, зажмурившись, почувствовал, что на нем вспыхнули волосы. Он заскрежетал зубами от мгновенной боли, но не выпустил из рук спасительные прутья. Вертолет еще раз нырнул в беспощадное огненное море и наконец решительно пошел вверх, отплевываясь лопастями от горящих ошметков собственной плоти и расплавленных лакокрасочных «соплей». В разинутой пасти аппарели все еще бесновались снопы искр, но ветер, продувающий пустую клетку, растерял жар и стал сыреть.

С трудом перебравшись в соседний отсек, Недельский наткнулся на конвоира, наказанного несколько часов назад и все это время просидевшего в салоне вертолета на боковом сиденье. Он уставился на дисциплинированного охранника, словно не веря, что в кромешном огненном аду кто-то мог спокойно коротать время на «скамейке запасных».

– Все в порядке? – хрипло поинтересовался Недельский. – Не дует?

– Все хорошо, – заверил его конвойный, лучезарно улыбаясь, – только жарко немного. Мы закончили операцию?

– Закончили, – кивнул Недельский. – Всему конец… – Он вдруг оскалился и наклонился к самому лицу охранника. – А ты что же, лапа, ничего не видел?

– Мне березки снились, – мечтательно протянул тот. – Так хорошо… А сначала было больно…

– Больно? – переспросил Недельский, почему-то холодея от странного предчувствия.

– Ну да, – подтвердил конвойный. – Пилот… Он когда выскочил из кабины, то сделал мне больно… А теперь все хорошо… – Охранник вдруг переменился в лице и, ухватив Недельского за рукав, жарко зашептал: – Я не хочу туда… Я все видел… Там огонь! И вечная мука! Там всегда больно! Мы все сгорим за то, что убивали людей!

Недельский в раздражении выдернул руку:

– Ты что болтаешь? – Он отпрянул от полоумного конвойного и только сейчас заметил рукоятку ножа, торчащую у того из груди.

«Десантный нож, – машинально отметил про себя Недельский. – Таким летчики обычно режут запутавшиеся парашютные стропы».

– Ко мне приходила старуха, – продолжал конвойный, – в саване… Она сказала, что мы все сгорим…

– Больше она ничего не сказала? – спросил Недельский, внимательно наблюдая за агонией охранника.

– Она сказала, что и сама обречена гореть… Пока не получит прощения.

– От старухи я тебя, конечно, не спасу, – Недельский выпрямился и достал пистолет. – Но единственное, чем я могу тебе помочь… – Он быстро засунул ствол в рот охраннику и нажал на курок.

Затылок конвойного лопнул и с хлюпающим мерзким звуком выбросил на стену кровавую мякоть мозгов. Недельский опустил пистолет и прикрыл глаза. Он испытывал сильнейший оргазм.

Вертолет вздрогнул от очередного удара стихии и накренился набок. Сидящий за штурвалом Олаф беззвучно матерился, пытаясь выровнять машину. Его лицо было мокрым от пота, а одеревеневшие кисти рук едва справлялись с управлением.

Конвойный Кусков сидел в кресле штурмана и, открыв рот, наблюдал за манипуляциями нового пилота.

– Где вы учились водить вертолет? – наконец спросил он.

Петри отрицательно покачал головой:

– Нигде. У меня за плечами только ДОСААФ[12].

– Это очень кстати, – заметил конвойный. – Ваши навыки спасли нас всех. Еще минута, и мы бы сгинули вместе с теми… которые остались.

Олаф повернул голову и внимательно посмотрел Кускову в глаза, словно пытаясь прочитать в них что-то недосказанное. Тот отвел взгляд.

– А что случилось с конвойной группой? – осторожно спросил Петри.

– Они остались на берегу. Вероятно… испугались.

– Испугались – чего? – допытывался Олаф.

– Понимаете… – Охраннику явно не хотелось рассказывать об этом. – Я когда-то читал, что на островах вулканического происхождения… Особенно там, где сохранились действующие очаги извержения лавы… У людей могут возникать зрительные галлюцинации.

– У вас какое образование? – перебил его Петри. Он вдруг вспомнил, что этот конвойный состоит в его группе уже года полтора, но пока ничем себя не зарекомендовал.

Кусков не успел ответить. Дверь в кабину распахнулась, и на пороге возник Недельский.

– Ты?.. – он уставился на Олафа, словно давно уже забыл о существовании начальника спецгруппы. – А я думал, что пилот очухался.

– Пилот тоже оказался жертвой зрительной галлюцинации. – Петри поймал себя на мысли, что уже репетирует строчки будущего рапорта. Версия конвойного пришлась ему по душе.

– Жертвой? – переспросил Недельский и вдруг изменился в лице. – А ты, значит, все это время просидел в вертолете?

– Товарищ Петри нас всех спас, – вступился Кусков. – Если бы не он…

– Товарищ Петри дезертировал! – зло перебил его Недельский. – Капитан обязан последним покидать тонущий корабль! Он должен делать все возможное для выполнения поставленной задачи, а когда видит, что все средства исчерпаны, – оставаться на поле боя до конца!

Олаф повернул голову и бросил через плечо:

– Прибереги патетику для докладной записки на имя прокурора.

– Я так и сделаю! – кивнул Недельский. – Ответишь за все, Петри. И за слюнтяйство, и за предательство. По твоей вине мы потеряли пятерых сотрудников и не выполнили задание!

Кусков поднялся с кресла.

– Я по образованию хирург, – ответил он на вопрос, заданный Олафом минуту назад. – Когда по моей вине у меня на столе умер пациент, меня отстранили от врачебной практики и направили на три года работать в ГУИН[13].

– Вот и его отстранят! – злорадно хмыкнул Недельский. – И отправят куда-нибудь на три года. А может, и на все десять! «Ментовская зона» – достойное место!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});