Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей - Валерий Михайлов

По одному из преданий, Лермонтов написал эту колыбельную в станице Червленой, на Тереке, в хате, где его расположили на постой. Молодая казачка напевала песню над зыбкой сына ее сестры, и поэт, услышав ее напев, тут же на клочке бумаги набросал стихотворение, а потом прочитал казаку, переносившему его вещи в комнату: дескать, как тебе?.. По другому преданию, дело было на Кубани, в станице Старомыштасовской, где Лермонтов «подарил «на зубок» младенцу серебряную наполеоновскую монету».

Удивительные стихи!.. Никогда — ни до, ни после — Лермонтов не сливался так безраздельно, простодушно, искренне и полно с народною песнью да и с тем, что составляет само существо народности. Если в «Купце Калашникове» стилизация под старину, под былину, что распевали по Руси сказители-гусляры, очевидна, да и не скрывается, то в «Казачьей колыбельной» все так просто и безыскусно и вместе с тем так высоко, как бывает только в самой редкой и лучшей народной песне, любовно отточенной в поколениях безошибочным чувством прекрасного.

Спи, младенец мой прекрасный,Баюшки-баю.Тихо смотрит месяц ясныйВ колыбель твою.Стану сказывать я сказки,Песенку спою;Ты ж дремли, закрывши глазки,Баюшки-баю.

По камням струится Терек,Плещет мутный вал;Злой чечен ползет на берег,Точит свой кинжал;Но отец твой старый воин,Закален в бою:Спи, малютка, будь спокоен,Баюшки-баю.

Сам узнаешь, будет время,Бранное житье;Смело вденешь ногу в стремяИ возьмешь ружье.Я седельце боевоеШелком разошью…Спи, дитя мое родное,Баюшки-баю.

«Это стихотворение есть художественная апофеоза матери: все, что есть святого, беззаветного в любви матери, весь трепет, вся нега, вся страсть, вся бесконечность кроткой нежности, безграничность бескорыстной преданности, какою дышит любовь матери, — все это воспроизведено поэтом во всей полноте», — писал Виссарион Белинский.

Богатырь ты будешь с видуИ казак душой.Провожать тебя я выйду —Ты махнешь рукой…

Сколько горьких слез украдкойЯ в ту ночь пролью!..Спи, мой ангел, тихо, сладко.Баюшки-баю.

Стану я тоской томиться,Безутешно ждать;Стану целый день молиться,По ночам гадать;Стану думать, что скучаешьТы в чужом краю…Спи ж, пока забот не знаешь,Баюшки-баю.

«…Как же он так глубоко мог проникнуть в тайны женского и материнского чувства?..» — восклицал Белинский. Как?.. Да тут скорее речь о другом — о тайнах народной поэзии, о тайне русской песни. На взлете вдохновения Лермонтов коснулся этих высоких тайн и растворился в них — сам став тайною…

Дам тебе я на дорогуОбразок святой:Ты его, моляся Богу,Ставь перед собой;Да готовясь в бой опасный,Помни мать свою…Спи, младенец мой прекрасный,Баюшки-баю.

Сергей Андреевский в статье «Лермонтов» писал:

«Суетность, преходимость и случайность здешних привязанностей вызывали самые глубокие и трогательные создания лермонтовской музы. Не говорим уже о романсах, о неувядаемых песнях любви, которые едва ли у кого имеют такую мужественную крепость, соединенную с такою грациею формы и силою чувства; но возьмите, например, поэму о купце Калашникове: Лермонтов сумел едва уловимыми чертами привлечь все симпатии читателя на сторону нарушителя законного и добронравного семейного счастья, и скорбно воспел роковую силу страсти, перед которою ничтожны самые добрые намерения… Или вспомните «Колыбельную песню» — самую трогательную на свете: один только Лермонтов мог избрать темою для нее… что же? — неблагодарность! «Провожать тебя я выйду — ты махнешь рукой!..» И не знаешь, чему больше дивиться: безотрадной ли и невознаградимой глубине материнского чувства или чудовищному эгоизму цветущей юности, которая сама не в силах помнить добро и благодарить за него?..»

Насчет Кирибеевича — тут спора нет. А вот верны ли мысли Андреевского о «Казачьей колыбельной»? Разве чувства матери так уж безотрадны и невознаградимы? Разве же не она вырастила красавца богатыря и разве же не она лучше всех знает, что он казак душой и что ему должно воевать. Отрада и награда — в самом выпестованном сыне, в чувстве исполненного долга перед ним и перед Богом. А что на прощанье молодой казак махнет рукой, так то не равнодушие к матери, не эгоизм юности, а сдержанность — на людях — воина, которому так же, как и его отцу, суждено быть закаленным в бою.

Сергей Дурылин писал о Василии Васильевиче Розанове:

«Его любимым поэтом был Лермонтов. Его любимым стихотворением: «Казачья колыбельная песня». Не могло и быть иначе. Он сам… только одно и делал всю жизнь: пел колыбельную песню бытию и человеческому роду…»

И далее (о Розанове, но и о самом существенном, чего не понял С. Андреевский, но что, конечно же, знал — сознательно или же чутьем — Лермонтов):

«…у ложа зачатия и рождения, у колыбели младенца — находится самое высокое место для писателя… отсюда бьет самый неисчерпаемый и поистине бессмертный источник тем, размышлений и созерцаний для мыслителя, источник, неведомый Канту, Гегелю, Шопенгауэру…»

По сведениям П. Висковатова, Лермонтов сам сочинил музыку для своей «Казачьей колыбельной песни». Лермонтовская энциклопедия сообщает, что «Колыбельная» вошла в школьные хрестоматии, гимназические пособия и нотные сборники и уже в ХIХ веке издавалась более 90 раз и что «до настоящего времени» (то бишь до 80-х годов ХХ века) песня записывается фольклористами «на всей территории страны», хотя обычно текст ее короче, чем стихотворение.

Изначально народная, лермонтовская «Казачья колыбельная» — и стала народной песней.

2

«Люблю молодца и в татарине» — говорит русская пословица.

Лермонтов любит молодца и в опричнике (Кирибеевич), тем более в казаке («Богатырь ты будешь с виду / И казак душой…»), а труса и предателя — ни в ком.

Небольшая поэма «Беглец», написанная в то же время, что и «Казачья колыбельная песня», сопровождена подзаголовком: «Горская легенда». Обычно легенды ходят о героях, эта — о трусе, бежавшем с поля боя.

Первая строка поэмы: «Гарун бежал быстрее лани…» давно сделалась нарицательной, и произносят ее обычно с насмешкой, а между тем насмешливость, издевка, ирония напрочь отсутствуют в поэме. Спокойным, ровным, чуть ли не эпическим тоном рассказывает Лермонтов историю молодого «черкеса», который поддался страху в бранной сече, где полегли его отец, братья и все сородичи, и сбежал домой, в аул. Но старый, умирающий друг Селим прогоняет его из сакли:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});