У кладезя бездны. Часть 1. - Александр Афанасьев

— Возвращаться не собираетесь?

— Пока непонятно, что будет, лучше держаться от всего этого подальше. Да и отец — говорит, что за Африкой — будущее, двадцать первый век.

Возможно, что так оно и есть…

Немного отвлекаясь — а знаете, почему Микеле оказал мне такое уважение и встретил лично в аэропорту? Нет, не потому что мы с ним знакомы и как то раз набили морды трем неграм, стоя спиной к спине. А потому, что я вице-адмирал русского флота. И потому, что у нас на атлантическом побережье африканского континента строятся две крупные постоянные базы ВМФ и ведутся переговоры еще об одной. Здесь, в Танжере, да и во всех других местах, контролируемых преступными синдикатами — важно не то, что ты есть, а то, какое впечатление ты производишь на людей. Возможность безнаказанно, раз за разом совершать преступления не неся ответственности — базируется на страхе и уверенности окружающих в том, что это так и должно быть. Микеле встретил меня столь демонстративно именно потому, что в аэропорту явно были наблюдатели от других кланов. И уже вечером — они будут знать мое имя и звание. И тогда возникнет вопрос: какие отношения у семьи Альвари с русскими. Нужные люди — вспомнят, что я и в Нью-Йорке поддерживал отношения с Альвари, более чем просто деловые. И теперь — если кто-то из конкурентов захочет затронуть деловые отношения семьи Альвари — он поневоле задастся вопросом: а чем ему это может грозить. Ничем? Или семья Альвари — в какой-то мере представляет интересы русских в регионе, и, затронув Альвари, ты затрагиваешь русских? Это принципиально важный момент и для многих он может стать тем самым камнем на чаше весов. Так что — Микеле заплатил бы мне, если бы мог и осмелился предложить — чтобы я приехал к ним в Танжер.

— Твой отец мудрый человек, Микеле. Жизненно мудрый…

Микеле ничего не ответил. Но я знал, что похвала ему приятна.

— Как ваш бизнес здесь? Процветает?

— Если бы… Толкаемся локтями. Скоро ферма отца будет приносить больше дохода, чем банк. Слишком много людей на одной квадратной миле суши…

Мигая фарами, взревывая клаксоном — крякалкой, наш небольшой конвой пробился через городские пробки, подкатил к блок-посту. На нем стояли бойцы Испанского иностранного легиона, я наблюдал с интересом…

Все было проще, чем я думал. Мигнув фарами, Майбах вырвался из общей очереди на обочину, покатился, вздымая в воздух столбы пыли, Форд не отставал. Никто и не подумал нас остановить для проверки, испанский легионер просто поднял перед нами шлагбаум и мы прокатились дальше — без очереди…

— Зачем только шлагбаум поставили… — сказал Микеле — десять тысяч песет в месяц…

— Это много? — поинтересовался я, потому что не знал курса песеты.

— Достаточно… На машину хватит…

И в самом деле много…

За Танжером — было уже испанское Марокко. Какая-то серая, выжженная солнцем земля чередовалась с зелеными рощами и серо-бетонными прямыми, как стрела полосами акведуков. Дорога была хорошей, бетонной, со стальными отбойниками. Мы пролетали мимо деревенек и маленьких городков — архитектура типично ближневосточная, с плоскими, а не островерхими крышами без чердаков, сами здания — одно не похоже на другое, лепятся чаще всего к склонам холмов. Тут же — безумие зелени, работают системы орошения. Марокканские фрукты ценятся во всем цивилизованном мире, производят тут и неплохое, напоенное африканским солнцем вино.

Потом — мы прошли еще один блокпост и теперь перед нами — было уже Французское Марокко, которое ничем не отличалось от испанского, только тут было еще жарче. Орошение тут было почти что сплошное, куда ни глянь — серые трубы, наполовину закопанные в землю…

Потом — мы свернули с дороги и проехав примерно с километр — подкатили к воротам. Тут уже стояли не легионеры — а явно что бандиты на североамериканском, новеньком Шевроле Тахо неуместного здесь черного цвета. Машина откатилась в сторону, пропуская нас — и я увидел коров.

Это были африканские коровы, не совсем такие как наши. Круторогие, цвета глины, больше чем наши — они стояли под солнцем подобно скульптурам и щипали траву, которая выживала под солнцем только благодаря орошению…

— Твой отец держит скот на воле?

— Да, как это делал его дед. Зато мы продаем их мясо втридорога как мясо свободных животных, оно хорошо идет…[111]

— Разумно…

Дона Онофрио мы нашли на дворе. Он был одет в старую рабочую одежду синего цвета, большую, соломенную шляпу, он давал задание стоящим перед ним черным пастухам на чистейшем сицилийском диалекте итальянского и те слушали его с большим почтением. И кажется, даже понимали его…

Закончив давать указания и отправив пастухов властным жестом руки, дон Онофрио повернулся к нам. Его загорелое лицо было счастливым… возможно, на склоне лет человек все-таки понял, как приятно заниматься честным трудом.

— Алессандро! Микеле! За стол, за стол…

В тени большой веранды — стоял стол, за который мы и сели — у веранды не было пола и ножки стола и стульев, на которых мы сидели, стояли прямо на земле. Какая-то девчонка из местных, чистенько одетая и очень даже недурно выглядящая — принесла нам лимонад. Лимонад здесь — это не то, что обычно пьют из купленной бутылки — а напиток с настоящей водой из колодца, с настоящим соком только что выжатого местного лимона и с настоящим льдом из ледника. Приносившая напиток девушка лукаво подмигнула мне и улыбнулась…

Микеле толкнул меня локтем.

— Мы зовем ее heartbreaker, разбивательница сердец. Отец, конечно же, хочет подобрать нам невест с Сицилии…

— Микеле! — провозгласил дон — веди себя как подобает.

Микеле замолчал.

— Что вы скажете о нашей ферме, синьор? — спросил дон Онофрио, потягивая напиток.

— Скажу, что нет ничего лучше, чем работать на земле, дон Онофрио.

Дон Онофрио просветлел лицом.

— Вот! — наставительно сказал он, подняв палец — все эти акции, облигации, учет векселей и валютный обмен, все это не стоит коровьего дерьма, вот так то! Люди всегда будут хотеть есть! Люди всегда будут пить молоко, есть мясо и апельсины, пить лимонад, как это делаем сейчас мы! И земля… пока она продается, ее надо покупать, потому что Господь не даст нам другой земли! Слышишь, Микеле, что я говорю?

— Слышу, дон Онофрио… — смиренно отозвался Микеле.

— А все эти бумажки… что сейчас стоит Уолл-Стрит? Плевка не стоит…

Дон Онофрио прошептал какое-то проклятье, и я понял, что потери семья все-таки понесла.

— Это чрезвычайные обстоятельства — сказал я.

— Это жадность! Жадности до земли… до денег… до власти. Каждый из нас должен кушать свой кусочек хлеба с оливковым маслом и говорить Господу: спасибо за прожитый день и за пищу, которую он послал нам. Кто откусит большой кусок, и будет есть его жадно, как свинья — тот подавится и умрет!

За лимонадом последовало кое-что более серьезное, уже настоящая еда. Куски серого, ноздреватого, явно домашней выпечки хлеба, который надо было есть, предварительно обмакнув краем в мисочку с натуральным оливковым маслом, и еще было мясо. Мясо было копченым и нарезанным тонкими ломтями, оно было похоже на испанский хамон, но если хамон едят, отрезая от окорока — то тут оно было нарезано.

— Вкусим плоды сей благословенной земли — сказал дон Онофрио — и возблагодарим Господа за пищу, которую он послал нам.

Дон Онофрио, как старший за столом, прочитал молитву, после которой мы хором сказали аминь — и принялся за еду. Мы последовали его примеру.

После этого — нам принесли тарелку риса с морепродуктами, которые были выловлены недалеко отсюда: рис был приправлен какими-то местными африканскими специями, он не был похож на тот, что я ел на Ближнем Востоке. После этого — мы выпили еще холодного лимонада. После чего, увидев, что дон Онофрио распоряжается об очередном блюде, я запросил пощады. Итальянцы очень много едят, и просто удивительно — как не толстеют…

— Здесь не растут оливки — сказал дон Онофрио — Матерь Божья, здесь не растут оливки. Что бы я не делал, как бы не поливал их, они растут какими-то жесткими и без сока. Как может хозяйство настоящего итальянца быть без оливок, вот скажите мне…

— Вероятно, каждому фрукту своя земля, дон Онофрио.

— Да, да… Но я не могу вернуться на родину, там меня ожидает ордер на арест. Бедные дети, они не заслужили того, чтобы навещать отца в тюрьме…

Уважительная причина.

Без помощи сына дон Онофрио поднялся и заковылял к дому. Воздух буквально звенел от жары…

— Как он? — я показал взглядом на дона Онофрио.

— Нас с тобой переживет… — несколько непочтительно ответил Микеле.

Внутри большого, полностью перестроенного поместья — все было так, как и в домах на Сицилии — только пол все же деревянный, а не земляной. Простая, грубоватая мебель, белые, чистенькие занавески на окнах, в которых даже не было стекол — только ставни, чтобы закрывать их на ночь. Фотографии на стенах…