Над гнездом кукушки - Кен Кизи

когда встал и встряхнулся, брызги разлетелись в лунном свете серебристой чешуей.

Он по-быстрому обнюхал заново все норы, чтобы хорошенько усвоить запахи, и вдруг замер, подняв одну лапу и склонив голову – услышал что-то. Я тоже стал прислушиваться, но ничего не слышал, кроме шороха шторы. Долго прислушивался. И наконец различил высоко в небе далекое гоготание, медленно приближавшееся. Это канадские казарки летели зимовать на юг. Мне вспомнилось, сколько раз я на них охотился, обтирая землю животом в засаде, но так и не убил ни одну казарку.

Я стал всматриваться туда, куда смотрел пес, пытаясь увидеть стаю, но было слишком темно. Гоготание все приближалось, и в какой-то момент стало казаться, что казарки летят прямо через палату, у меня над головой. А потом они пересекли луну – черным, трепещущим вымпелом, с вожаком чуть впереди. Сперва вожак возник один в самом центре луны черным живым крестиком, больше других птиц, а в следующий миг за ним потянулась, растворяясь в небе буквой V, остальная стая.

Я слушал, как они затихают, а потом еще слушал отзвук их гогота у себя в голове. Пес слышал их намного дольше меня. Он все стоял с поднятой лапой, провожая их; не шевельнулся, не залаял. А потом и он перестал их слышать и направился вслед за ними, в сторону шоссе, размашистыми ровными скачками, словно на важную встречу. Я затаил дыхание и слышал, как его большие лапы скачут по траве; потом услышал, как машина набирает скорость из-за поворота. Свет фар озарил подъем и заскользил по дороге. Я смотрел, как пес и машина движутся в одном направлении.

Пес почти достиг забора с краю нашего участка, и тут я почувствовал, что кто-то ко мне подкрадывается. Двое. Я понял, не оборачиваясь, что это черный по имени Гивер и сестра с родинкой и крестиком. Я услышал, как в голове у меня завелся страх. Черный взял меня за руку и повернул к себе.

– Я им займусь, – говорит он.

– Тут холодно, у окна, мистер Бромден, – говорит мне сестра. – Не думаете, что нам лучше забраться назад, в нашу славную постельку?

– Сирано не слышит, – говорит ей черный. – Я его отведу. Он сигда развязуится и бродит дипапало.

Я отхожу от окна, и сестра пятится от меня и говорит санитару:

– Да, будьте добры.

Она теребит цепочку у себя на шее. Дома она закрывается в ванной, раздевается и трет крестиком родимое пятно, тянущееся тонкой линией от края рта по плечам и груди. Она все трет и трет и славит Марию до посинения, а пятно не проходит. Она смотрится в зеркало и видит, что пятно темнее прежнего. Наконец берет стальную щетку, которой снимают краску с лодок, и соскребает пятно, потом надевает пижаму на растертую до крови плоть и заползает в постель.

Но в ней полно этого добра. Пока она спит, оно поднимается у нее по горлу, наполняет рот и выливается с того же края лиловыми слюнями и течет по горлу и ниже. Утром сестра видит, что все старания напрасны, и решает, что источник этой гадости не в ней самой – разве мыслимо такое? у праведной католички вроде нее? – это все оттого, что она работает среди человеческих отбросов вроде меня. Это все мы виноваты, и она с нами рассчитается по полной, чего бы ей это ни стоило. Жаль, Макмёрфи спит, а то бы выручил меня.

– Вы его привяжите к кровати, мистер Гивер, а я приготовлю лекарство.

18

На групповой терапии всплывают жалобы, так долго бывшие под спудом, что самих предметов жалоб давно уже не осталось. Но теперь, когда с ними Макмёрфи, ребята кочевряжатся обо всем, что хоть когда-либо не нравилось им в отделении.

– Зачем запирать спальни по выходным? – спросит Чезвик или кто-нибудь еще. – Неужели даже в выходные мы себе не хозяева?

– Да, мисс Рэтчед, – скажет Макмёрфи. – Зачем?

– Если спальни не запирать, мы знаем по прошлому опыту, что вы снова ляжете спать после завтрака.

– Это что, смертный грех? То есть нормальные же люди спят допоздна по выходным.

– Вы оказались в этой больнице, – скажет сестра с таким видом, словно талдычит это сотый раз, – потому, что доказали свою неспособность вписаться в общество. И врач, и я считаем, что любая минута, проведенная вами друг с другом, не считая некоторых, идет вам на пользу, а любая минута, проведенная в своих мыслях, только усиливает вашу изолированность.

– Поэтому, значит, вы ждете, пока нас наберется не меньше восьми человек, чтобы отвести на ТТ, ФТ или еще какую Т?

– Именно так.

– Хотите сказать, это нездоровое желание – побыть одному?

– Я этого не говорила…

– Хотите сказать, если мне надо в уборную по-большому, я должен брать с собой семерых ребят, чтобы не сидеть в своих мыслях на толчке?

Не успеет она найти подходящий ответ, как Чезвик вскочит на ноги и крикнет ей:

– Вы это хотите сказать, да?

И другие острые заголосят:

– Вот-вот, это хотите сказать?

Она