Искатели - Даниил Гранин

Григорьев открыл глаза. Обычно наивно-кроткие, они сейчас были окружены грозными морщинками.

— У меня тоже этак бывает… — Он постучал себе согнутым пальцем по лбу. — Я тогда призываю своего сына, ему тринадцать лет, и рассказываю ему о своих трудностях так, чтобы он понял. Бывает, при этом и самому все становится ясным. Следовательно, главное — понять, чего ты добиваешься. А у вас сумбур полный. Голову мне морочите, а сами не разобрались. Мусор, вздор! Нет, нет, довольно! — Он замахал тонкими нервными руками. — Называется кандидат наук! — Григорьев подошел к ассистенту, который работал за соседним столом. — Как вам нравится, няньку себе нашел?

Обнаружить такие любопытные противоречия и не суметь в них разобраться!

Ассистент спокойно кивнул, продолжая работать. Высоким, неприятным голосом Григорьев еще несколько минут кричал на Андрея:

— Добейтесь ясности и тогда приходите. Милости прошу. — Он критически оглядел гостя. — Если в амбицию не ударитесь… Да, вот еще, — угрюмо остановил он Андрея в дверях. — Со знаком там у вас… Плюс надо…

Проверьте. Плюс.

Андрей опустился на скамейку в вестибюле. Несмотря на всю свою целеустремленность, он легко впадал из одной крайности в другую. Какую ценность представляла его работа и он сам, если Григорьев с первого взгляда высмеял все его «великие» проблемы? Полугодовые усилия, жертвы и достижения мгновенно поблекли, превратись в малоудачную рядовую работу, которую Григорьев играючи мог бы выполнить за неделю. Затем Андрей несколько утешился, обозвав Григорьева зазнайкой, сомнамбулой, и стал размышлять, почему в уравнении должен стоять плюс, а не минус.

— Как ваше самочувствие? — лукаво осведомился у него проходивший мимо ассистент Григорьева. — Неважное? А шеф-то поет «Средь шумного бала».

— Выставил меня дураком — и поет.

— Э-э, не знаете вы Матвея Семеновича, — усмехнулся ассистент. — Он такой! Обругал бы он так меня, я бы прыгал от радости. Если бы он вас считал тупицей, он бы сделал за вас все и до трамвая бы проводил. А «Средь шумного бала» высоко котируется.

Ассистент оказался прав. Через несколько дней Григорьев сам позвонил Андрею и справился, почему он не приезжает. Андрей, вспыхнув от удовольствия, что-то промямлил. «Приезжайте завтра, — попросил Григорьев, — прямо на дачу».

Андрей отрепетировал перед Сашей Заславским предстоящую речь.

После истории на пароходе Саша боялся, что не сможет смотреть в глаза Лобанову. Но на следующее утро Андрей спросил, согласен ли Саша работать в его группе над локатором. Саша только ожесточенно кивнул головой. С этого дня, несмотря на разницу возрастов и положений, между ними установилась искренняя дружба. Саша доверял Лобанову свои тайны и сомнения. Мать мечтала сделать из него агронома, а он убедился, что рожден быть электриком. Он кончал вечерний техникум. Он хотел учиться дальше и не желал покидать лабораторию, ему не хватало времени читать книги; если же учиться в заочном институте, то совсем отстанешь от культурной жизни. Это был клубок жизнерадостных противоречий. Саша стремился быть рассеянным, как Жуковский, и внимательным, как Чаплыгин, целеустремленным, как Фарадей, и разносторонним, как Ломоносов. В нем бродила тьма неустоявшихся, пожирающих друг друга желаний.

Когда, в день отъезда к Григорьеву, Андрей проверил на Саше свои объяснения, то внешняя простота и доступность задачи захватили Сашу. В течение дня он предложил Лобанову несколько способов повышения точности локатора. Выслушав возражения, Саша говорил: «Минуточку!» — и через четверть часа предлагал новый способ. Он проводил Андрея на вокзал и до отхода поезда выдвигал один проект за другим, вконец истощив терпение Андрея. Стоя на подножке вагона, Андрей накричал на Сашу:

— Техник называется. Городишь ахинею. Закона Ома не понимаешь.

Когда поезд тронулся, Андрей подумал: «Полезней, конечно, чтобы он вцеплялся в науку, а не в меня…

Постой-ка, ведь насчет переключателя он лепетал, кажется, дельно…»

Дача Григорьева стояла у моря, над крутым каменистым обрывом. На калитке висела обычная надпись: «Осторожно, злая собака!» Слово «злая» было зачеркнуто и поверх каракулями Матвея Семеновича написано: «сварливая».

Андрей открыл щеколду, но в это время его тихонько окликнули. За деревом стоял незнакомый мальчик с такими же светлыми, выпуклыми глазами, как у Григорьева, и манил Андрея пальцем.

— Идите за мной, — загадочно сказал мальчик.

Андрей двинулся за ним через кусты. У обрыва к высокой ели была привязана толстая веревка.

— Можете по-альпинистски спуститься? — спросил мальчик. — А то там дальше ступеньки есть.

Воспользоваться ступеньками значило навсегда погубить себя в глазах мальчика.

— Что ж это у вас никакого пароля нет, — строго сказал Андрей, входя и игру. — А вдруг я — это не я!

Он деловито ощупал веревку, оглядел свой костюм и начал спускаться, упираясь ногами в отвесную стену обрыва. Вслед за ним ловко соскользнул на руках провожатый.

— Неплохо, — похвалил он Андрея.

На узком песчаном берегу Матвей Семенович Григорьев, в трусиках, в компании трех полуголых мальчишек швырял камнями в бумажный кораблик, прыгающий на волнах. Завидев Андрея, он что-то сказал ребятам, и они неохотно удалились. Андрей снял пиджак, лег рядом с Григорьевым на стынущий песок, лицом к морю.

На этот раз все было по-другому. Григорьев слушал Андрея внимательно и говорил с ним как с равным.

Кое в чем Андрей разобрался самостоятельно, остальное сформулировал четко, надеясь поставить Григорьева в тупик и в то же время боясь, чтобы и впрямь Григорьев не развел руками.

Несообразности, пугающие Андрея, прельщали Григорьева как предвестники новых, неустановленных законов. С помощью Григорьева он как будто поднялся на сильных крыльях и увидел свою работу в цепи других проблем, увидел ее место, ее соседей. С поразительной интуицией Григорьев улавливал в кажущемся хаосе выявленных Андреем несообразностей черты закономерности. Он указал выход из чащи, в которой Андрей бродил столько времени. Это была буквально крылатость, — иного слова Андрей не находил. На этой высоте, где Андрей задыхался, а Григорьев чувствовал себя отлично, можно было наконец охватить взаимосвязь непонятных доселе явлений.

— Робеете вы перед высшей математикой, — бранился Григорьев, — а с ней надо быть на «ты»!

Подобно полководцу, он намечал лишь общий стратегический план — тактические приемы Лобанов найдет сам. Конденсатор, кстати, придется делать особый; сегодня в гостях у Григорьева будет специалист по конденсаторам, некий Смородин, пускай Лобанов договорится с ним.

Григорьев указал на возможность применения принципа локатора для различных линий связи.

Андрея восхищал его метод: сопоставить самые отдаленные понятия, не смущаясь тем, что эти сопоставления подчас грубы и химеричны. Этот метод требовал бесстрашия, но мог привести к великим открытиям, до которых никогда не додумались бы рассудительные и трусливые умы.

Узкогрудый, с кроткими, наивными глазами человек безбоязненно замахивался на такие незыблемые, освященные великими авторитетами понятия, что Андрей только пугливо поеживался. К чему его рост, его мускулы, когда тщедушный Григорьев по сравнению с ним — сказочно отважный великан.

Андрей подумал, что Матвей Семенович не случайно выбрал местом беседы эту пустынную отмель, где нельзя пользоваться бумагой, справочниками, где ничто не стесняло воображения и на фоне голубых океанов неба и воды отчетливо возникала суть, душа, ядро работы.

Григорьев сел, охватив руками острые коленки.

— Нет-нет, вы нашли что-то большее, — задумчиво сказал он невпопад и вслед за тем пояснил Андрею, что было бы заманчивым попытаться с помощью локатора проверить чрезвычайно важные положения о механизме электрической дуги, над которой Григорьев работал последние годы.

Горделивой радостью взбудоражило Андрея — его локатор мог быть чем-то полезен Григорьеву; и удивило: есть, оказывается, вещи, над которыми сам Григорьев бьется годами; и растрогало — с какой робкой деликатностью Григорьев просил о помощи!

— Эх, мне бы освободиться… — мечтательно вздохнул Матвей Семенович.

— От чего?

— Я сейчас делаю Тонкову математическое обоснование для его знаменитых мостовых методов.

— Помогаете моему конкуренту, — засмеялся Андрей. — Не ужели вы считаете его метод…

Григорьев пожал плечами:

— Ничего я не считаю. Заставляют. Ну и… теоретически задача любопытная.

— А практически?

— Практически это, наверно, так же нужно, как железнодорожное расписание с точностью до сотой доли секунды.

— Зачем же вы связываетесь с этой чепухой? — возмутился Андрей.