Французский палач - Крис Хамфрис

Жан поднял голову. «Черный Полумесяц» уже начал проплывать мимо них.

– Некогда. – Он попытался приподнять заднюю часть пушки. – Иисусе! Ничего не выйдет.

Хакон посмотрел на него и засмеялся.

– Посторонись, малыш.

Он наклонился к станку пушки, присел на корточки и подсунул свои ручищи под деревянную раму. Набрав полную грудь воздуха, он начал поднимать орудие, напрягая мышцы. Долю секунды ничего не происходило. А потом, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, задняя часть орудия начала подниматься, а дуло – опускаться.

– Хватит! – крикнул Жан.

Схватив пороховой ящик, он подтащил его под пушку, и Хакон поставил станок на него. Пот бежал по его телу ручьями, прокладывая русла в крови, копоти и грязи, покрывших его целиком.

Жан посмотрел на «Черный Полумесяц»: галера как раз поравнялась с ними. Он схватил факел и опустил его в запальник, успев крикнуть «Отходи!» Хакону, который стоял у станка, упираясь руками в колени и тяжело дыша.

Оба друга одновременно отскочили в стороны. А потом шипенье запальника сменилось оглушительным ревом и слепящей глаза вспышкой. Пушка отскочила назад, сломала опоры и, свалившись с порохового ящика, упала набок. Еще немного – и она раздавила бы лежавшего ничком Жана. Он поспешно вскочил, перелез через механизм наводки и попытался рассмотреть что-нибудь сквозь густой дым.

Дым немного рассеялся – и перед ним возник «Черный Полумесяц». Корабль выглядел совершенно так же, как до пушечного выстрела. На борту не видно было следов повреждений.

Вставший рядом с ним Хакон тоже посмотрел на галеру и устало взялся за топор.

– Пошли, – проговорил он. – Придется снова сражаться. Сегодняшний день подходит для смерти не хуже любого другого, потому что я снова на весла не сяду.

Весла! Именно благодаря веслам Жан осознал, что что-то случилось. Противник перестал грести. Корабль неподвижно застыл на воде. И едва он успел это понять, как картина резко изменилась: «Черный Полумесяц» внезапно накренился от них, и у ватерлинии обнаружилась громадная зияющая пробоина. И странную тишину, которая охватила все вокруг, внезапно разорвали сразу сотни воплей. Команда поврежденного корабля начала прыгать за борт.

* * *

Из сорока вольных и пленных, которые взяли оружие на «Персее», на ногах остались только тринадцать человек, включая Жана, Хакона и Джанука. Отряд из восьмидесяти солдат сократился до двадцати пяти державшихся на ногах. Еще десять были тяжело ранены. Гантон, старый канонир, и сержант Августин погибли во время последней атаки арабов на кормовую палубу. Корбо, если ему и суждено будет выжить, пускать в ход кнут уже не сможет: его правую руку отсек у локтя сабельный удар. Он лежал, прижимая какую-то тряпицу к сочившейся кровью культе, и смотрел на своего капитана, пытаясь разглядеть его затуманенными от боли глазами. В нем что-то изменилось.

Капитан Луи Сен Марк де Лавальер больше не ощущал запахов. Обычно это служило для него источником радости, но не на этот раз: полученный им удар мечом плашмя, который сбросил его с трапа на «Серебряной Змее», разбил ему забрало и раздробил нос. Сломанный и свернутый налево нос распух и побагровел. Это совершенно испортило ему радость победы, хотя она и была обеспечена его умением и силой оружия.

Жан стоял перед преобразившимся капитаном. Рядом на свой топор опирался Хакон. Он задал свой вопрос уже дважды, но так и не услышал ответа: закрывшийся огромным платком капитан только хлюпал. Тем временем на кормовой палубе собрались остатки солдат «Персея». Переложив меч на другое плечо, Жан повторил в третий раз:

– Мсье, не пора ли нам возвратиться во Францию?

Не отнимая платка от лица, Лавальер глухим голосом проговорил:

– Нам приказано плыть в Валетту.

– Мсье, у нас был уговор.

– Мы можем вернуться во Францию после Мальты, а можем и не вернуться. Когда вернемся, тогда и поговорим. А до тех пор ты займешь свое место за веслом.

За спиной у Жана Хакон зарычал. Жан поднял руку успокаивая товарища.

– Нет. Неприемлемо.

Капитан осмотрелся, убеждаясь в том, что все его солдаты уже заняли свои места.

– Неприемлемо? – взревел он. От крика у него заболело избитое лицо. – Это я решаю, что приемлемо и что неприемлемо на палубе моего корабля! Кладите оружие, садитесь на весла и гребите, как и положено вам, отребье! Иначе я прикажу содрать с вас шкуры, оскопить и скормить рыбам!

– Мы будем сражаться, – спокойно сказал Жан.

– И умрете, – заявил Лавальер. – Вас осталось всего десять.

Он кивнул, давая знак своему новому сержанту выйти вперед.

При его приближении Жан и Хакон перепрыгнули через ограждение и приземлились на главной палубе внизу. Остальные десять освобожденных пленных испуганно окружили их. А потом вдруг послышались странные звуки, похожие на птичий гомон, и пятнадцать черных фигур поднялись со скамей. Все они сжимали оружие, подобранное в суматохе боя. Посредине их возвышалась громадная фигура Акэ: спина у него зияла обнаженной во время пытки розовой плотью, щепка по-прежнему торчала из груди. И тем не менее голос его звучал сильно и уверенно.

– Они умрут – ты умрешь! – объявил он.

И пятнадцать пар босых ног в унисон затопали по палубе, а из пятнадцати глоток вырвался одинаковый боевой клич.

От неожиданности содрогнулись все – христиане и мусульмане, заключенные и рабы, солдаты и пираты.

– Пристрелить их! – заорал капитан. – Всех пристрелить!

Зашуршали направляемые на палубу аркебузы, но один голос произнес:

– Не советую.

Голос был негромким, но звучал властно. Все, кто находились на обоих кораблях, замерли и повернулись в его сторону. На кормовой палубе «Серебряной Змеи» в широком черном одеянии своего недавно погибшего смертельного врага, в завернутом вокруг головы белом тюрбане стоял Джанук. Он опирался на василиск, из которого покойный Джон Гуд собирался выстрелить в тот момент, когда стрела заставила его глаза померкнуть. В левой руке у Джанука горел факел Джона Гуда.

– Не советую, – повторил он и развернул ствол пушки так, чтобы жерло смотрело прямо на солдат, которые готовились выстрелить в гребцов.

Этого оказалось достаточно. Солдаты испуганно замялись, а потом все как один убрали аркебузы за спину. Им на всю жизнь хватило воспоминания о стремительно разлетающихся осколках металла.

С легким кивком Жан повернулся и стал подниматься по трапу. Хакон следовал за ним. Солдаты расступились, и Жан снова взглянул в окровавленное, искаженное от ярости лицо капитана.

– Я решил, что мы сделаем. Мы…

Лавальер завопил:

– Я не веду переговоров с простолюдинами!