Смерть травы - Джон Кристофер

— Пирсоны могли усыновить его.

— А вы? Вы не можете меня усыновить?

— Без согласия твоей тети — нет.

— Но она не хочет брать меня к себе! Она сама сказала!

— Это вовсе не значит, что она готова отдать тебя первому встречному. Может, она надеется, что все утрясется, и тогда заберет тебя.

— Давайте спросим ее. Я уверен, она согласится.

— Все не так просто… — мистер Кеннели замолчал. Роб ждал. — Мне кажется, это лучший выход. Там ты будешь в безопасности.

— В безопасности? Почему?

Мистер Кеннели хотел что-то сказать, но, словно споря с собой, покачал головой.

— Там о тебе позаботятся. Да и со сверсниками будет интереснее. Мы с миссис Кеннели уже немолоды, с нами скучно.

— Вы сказали «в безопасности».

— Не обращай внимания — просто с языка сорвалось.

Мистер Кеннели избегал взгляда мальчика и внезапно, несмотря на оправдания и уловки, Роб понял главное: мистер Кеннели не хотел брать его к себе. Роб вспомнил о той ночи, когда мистер Кеннели не вступился за его отца. Но теперь он не чувствовал ненависти, скорее безысходность и отчаянное одиночество.

— Хорошо, мистер Кеннели, — сказал Роб.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как мистер Кеннели крепко схватил его за плечи, повернул к себе и пристально посмотрел прямо в глаза:

— Это для твоего же блага, Роб. Поверь мне. Я не могу сейчас всего объяснить, но это для твоего же блага.

На экране головизора один из борцов сделал выпад, нанося удар, второй парировал и сам ударил в ответ. На сей раз удачно — его противник упал на шипы, нелепо взмахнув руками.

— Я пойду домой, — сказал Роб. — Надо успеть собраться.

Глава вторая. «ПОЗОР ШКОЛЫ!»

Интернат находился на берегу Темзы. Спортивные площадки и голые, без архитектурных излишеств, здания учебных корпусов, выстроенные с унылом стиле конца двадцатого столетия, раскинулись кольцом вокруг более современных жилых корпусов — казарменно-строгих внутри, но снаружи раскрашенных в яркие радостные тона. Роба поселили в корпусе G, небесно-голубого цвета, с широкими извилистыми оранжевыми полосами.

Первые несколько дней он никак не мог войти в колею — сказывалось и недавнее потрясение, и обилие новых впечатлений. День был заполнен до отказа. В половине седьмого воспитанников будили резкие позывные по трансляции; потом, после свалки в умывальных, нужно было успеть одеться и ровно в семь быть на спортплощадке. Идти до нее приходилось четверть мили, только корпус H был еще дальше. В семь начиналась перекличка. Опоздавшие даже на полминуты заносились в «черный список» и, в наказание, вечером должны были выполнять дополнительные гимнастические упражнения.

Завтрак начинался в восемь. Строго говоря, до завтрака воспитанникам полагалась получасовая утренняя разминка, но очень скоро становилось ясно, что если не хочешь остаться голодным, лучше занять очередь в столовую. Кроме того, что пища была скверно приготовлена, ее просто не хватало. Тем, кто стоял в «хвосте», доставалась лишь отвратительная комковатая овсянка на воде, половинка переваренного «резинового» яйца или полкотлетки. И даже не всегда — прозрачный ломтик хлеба. Старшеклассники пробивали дорогу к началу очереди в последнюю минуту, а малышам не оставалось ничего другого, как покорно ждать.

Утренние уроки начинались в 8-45 и продолжались ло 12–30, потом перерыв на обед и снова — очередь в столовую. Днем — спортивные занятия до 4-30, вечерние уроки с 5 до 7, и до 9 — свободное время. В 9 часов в интернате выключался свет. Правда, в эти два часа свободы перед сном зачастую приходилось либо отрабатывать наказание за какую-нибудь провинность, либо выполнять одно из поручений, запас которых всегда имелся в избытке у любого старшеклассника. Каждый вечер Роб, совершенно обессиленный, падал на свою низенькую кровать с жестким бугристым матрацем и забывался тяжелым сном.

Понемногу Роб присмотрелся к своим соседям. В его дортуаре было тридцать мальчиков примерно одного возраста. В первую же ночь его насторожили странные звуки в дальнем конце комнаты: голоса, крики боли. Но тогда он слишком устал и не придал этому значения. На следующую ночь все повторилось и он понял, что происходит. Несколько старшеклассников издевались над каким-то несчастным мальчишкой. Роб слушал его крики и думал: «Вот Д'Артаньян не стал бы тихонько лежать в постели и терпеть такую несправедливость. Он бы проучил негодяев. Но разве найдешь среди этой дикой враждебной ватаги Портоса, Атоса и Арамиса?». Наконец, мучители ушли и засыпая, Роб еще слышал жалобные рыдания мальчика.

На утро перед уроком он спросил о ночном происшествии Перкинса, бледного рыженького мальчугана.

— Симмонс, что ли? Да его просто знакомят с Порядком.

— С порядком? — не понял Роб.

Перкинс объяснил, что это устрашающий ритуал, обязательный для всех новичков.

— Я тоже новенький, но со мной ничего не делали, — сказал Роб.

— Слишком новенький. Первые три недели не тронут. Погоди, и до тебя очередь дойдет.

— А что они делают? Вот с тобой что делали?

— Разное… — неопределенно ответил Перкинс. — Хуже всего, когда обвязали голову проволокой и стягивали. Я думал, у меня глаза вылезут.

— Так больно?

— Еще бы! Мой тебе совет — громко не кричи. Если совсем не будешь кричать, все равно заставят, только хуже будет. Завопишь слишком громко — станут мучить еще сильнее. Ну, а если чуть-чуть покричать, им быстро надоест — скучно.

Они вошли в кабинет истории техники. Учитель — маленький опрятный седой человек — заученной скороговоркой бубнил что-то о ракетах и космических полетах; один за другим мелькали слайды. Исчерпав тему, он лениво спросил, есть ли вопросы, вовсе не надеясь их услышать.

— Сейчас ракетные двигатели почти не применяются, правда? — спросил Роб.

Учитель взглянул на него с легким удивлением:

— Едва ли. Конечно, они используются на авиатреках, но по-настоящему полезного применения не находят.

— Но ведь ракеты были изобретены для межпланетных полетов. Это правда, сэр?

— Да.

— Тогда почему от них отказались? Люди летали на Луну, зонды достигали Марса…

Учитель ответил, чуть помедлив:

— Отказались, потому что сочли это бессмысленным, Рэндал. Рэндал, я не ошибся? Биллионы фунтов были выброшены на бесполезные проекты. Сегодня у нас другие цели. Счастье и достаток населения — вот к чему мы стремимся. Мы живем в более разумном, более упорядоченном мире, чем тот, в котором жили наши отцы. Теперь, если ваше тщеславие удовлетворено, мы вернемся к уроку. Гораздо более полезное изобретение человечества, усовершенствованный вариант которого применяется и по сей день, двигатель внутреннего сгорания. Происхождение этого…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});