Смешенье - Нил Стивенсон

Все это радовало взоры сообщников и мешало драгунам продвигаться вперёд. Те отставали от галиота, объезжая излучины и затопленные поля, потом нагоняли, спрямляя путь на меандрах. Они прихватили из Розетты много сменных лошадей, и на их удачу Египет, как почти вся Османская империя, был обжитым законопослушным краем. Дороги хоть и уступали английским, значительно превосходили французские, и драгуны могли не сбавлять темпа весь день. Это внушало Мойше, Джеку и остальным уверенность, что высланная вперёд четвёрка во главе с Ниязи добралась до Каира вовремя.

Ночью ветер стих. Вместо того чтобы идти на вёслах с риском сесть на мель или заплутать в старицах, раис привязал галиот к прибрежной пальме и поставил сообщников поочерёдно нести дозор. Драгуны, остановившиеся на ночлег поодаль, служили дополнительной охраной – им тоже не хотелось, чтобы галиот c грузом стал добычей какого-нибудь местного Али-Бабы и его сорока разбойников.

В середине второго дня наступил полный штиль, и раис отправил десяток гребцов тянуть галиот бичевой – ради этого-то они и не отпустили всех невольников в Розетте. Таким манером к вечеру добрались до места, где Нил расходится на два больших рукава – тот, по которому они пришли, и Дамиеттский. Здесь с наступлением ночи галиот снова привязали и распределили, кому когда стоять на часах. Джек отстоял первую утреннюю вахту, потом лёг в гамак на шканцах и заснул под открытым небом.

Когда он проснулся, солнце уже встало, судно скользило по реке, а на западе различались странные треугольные горы. Сев, чтобы получше их рассмотреть, он узнал пирамиды. Когда Джек на них надивился – что заняло порядочно времени, – он повернулся к рассвету и увидел Матерь Мира.

Это было как в один миг постичь всю жизнь муравейника, прочесть все слова в книге или объять умом величие собора. Мозг не справлялся с задачей, поэтому Джек долго рассматривал ближайшие частности, словно мальчик через полую дудку. Благо частностей хватало – Нил тут был по меньшей мере так же широк, как Дунай под Веной, и запружен судами с зерном из Верхнего Египта. Капитаны этих судёнышек неделями преодолевали пороги и отбивались от крокодилов; сейчас они не испытывали ни малейшего желания пропускать галиот. Много врагов успел нажить раис, прежде чем подошёл к берегу и пришвартовался у причала.

Почти немедля их обступили верблюды, что малоприятно, особенно когда на верблюдах сидят свирепого вида вооружённые люди. Джек подумал было, что галиот подвергся нападению диких кочевников, но тут увидел, что все они похожи на Ниязи и многие улыбаются. Внезапно голос Иеронимо загремел по-испански:

– Если бы я получал по медяку за каждую муху на тебе, скот, я бы купил Испанскую империю! Ты смердишь хуже, чем Веракрус по весне, и на тебе висит больше дерьма, чем другие животные успевают насрать за год. Воистину ты самозародился в навозной куче, как мухи и Римские Папы, да простит Господь мою душу грешную! Джек Шафто лыбится на нас и думает, что мы с тобой два сапога – пара. Отдам-ка я его тебе в жёны, забирай его к себе в пустыню и делай там с ним, что пожелаешь.

Даппа и Вреж отсутствовали, но вскорости Джек увидел Ниязи. Тот обрёл наконец своих соплеменников. Джек порадовался, что не присутствовал при воссоединении рода.

Наср аль-Гураб немедля приказал расковать всех рабов и предложил им выбор: идти в Каир и не возвращаться или остаться с сообщниками и уж тогда не покидать их до конца. Через несколько минут все, за исключением четверых, испарились. Не ушли евнух-нубиец, индус, турок – бывший старшой на весле мсье Арланка, и ирландец по имени Патрик Таллоу. Первые трое как-то прикинули, что вернее будет остаться с сообщниками, а Патрик (как подозревал Джек) просто любопытствовал, чем всё кончится. Мсье Арланку предложили тот же выбор, что и остальным. К радости Джека, он решил разделить судьбу компаньонов.

Меньше чем за полчаса ящики с золотом вытащили и навьючили на животных. Раис вместе с ван Крюйком, Иеронимо (который явно пресытился обществом верблюдов), турком, нубийцем и несколькими соплеменниками Ниязи (желавшими посмотреть, как это – плавать по реке) отдали швартовы и повели галиот вниз по течению к острову, где шла торговля судами. Караван тем временем выстроился и приготовился отбыть.

Некоторые из отпущенных невольников, размышляя над выбором, задавали вопросы о плане. Чаше всего они спрашивали: «Почему бы просто не смыться с золотом? Зачем дожидаться Инвестора, который явно хочет вас обмануть?» Джек разделял этот подход, но в конце концов вынужден был согласиться с Мойше и аль-Гурабом, когда те вместо ответа указали на другой берег. Там стоял турецкий город Эль-Гиза с мечетями, садами, банями и, злачными местами. Были в нём и темницы, и высокая стена с железными крюками, и плацдарм, где маршировали тысячи янычар с мушкетами и пиками. А заодно судьи, которые наверняка примут сторону французского герцога против шайки рабов.

Пока шла разгрузка, прискакали на полуживых конях измученные драгуны. Они предупредили турок, так что когда караван двинулся через две тысячи четыреста кварталов и околотков Каира, за ним следовали янычары, не говоря уже о нищих, бродягах, разносчиках, уличных девках и любопытных мальчишках.

Каир по-своему участвовал во всём происходящем. Он, переживший целые расы, народы и религии, был достаточно велик, чтобы вместить армию, и достаточно мудр, чтобы понять любой план. Посему ничто здесь не могло произойти без ведома и одобрения города. Караваи Ниязи – тридцать пять нагруженных золотом лошадей и верблюдов в сопровождении вооружённых погонщиков – был каплей в каирском море. Вереницу людей и вьючных животных то и дело разрезали пополам, натрое или на более мелкие доли ещё более странные процессии: женщины в масках, рыдающие на бегу, бьющие в барабаны дервиши, похоронные процессии со спелёнатыми покойниками на носилках, отряды янычар в зелёном и красном. То и дело они натыкались на усатого чавуша в изумрудно-зелёном одеянии до щиколоток, красных туфлях и белой феске. Тогда каждый верблюд в караване должен был встать на колени, каждый человек – спешиться; и пока они почтительно дожидались, чтобы чавуш прошёл, бродяги брызгали их розовой водой и требовали за это денег.

Даже если бы Джек не знал, сходя с галиота, что Египет – древняя страна, он бы понял это через час медленного продвижения по узким улочкам. Возраст города был написан на лицах жителей, являвших собой смешение всех рас, о каких Джек слышал, и ещё нескольких, о которых ему слышать не доводилось. Такими же были и дома, выстроенные частью из камня, частью из дерева, старого, суковатого и по виду окаменелого, а больше из саманного кирпича, хранящего, возможно, отпечатки рук Моисея. Одни дома разбирали, другие возводили, что не удивляло: раз строить больше негде, остаётся лишь переносить строительные материалы с места на место, подобно тому, как Нил намывает и размывает отмели. Даже пирамиды выглядели изъеденными по краям, как будто местные жители добывают из них камень.

Через час добрались до Хан-Эль-Халили, беспорядочно разбросанного базара, который сам по себе превосходил размерами почти любой европейский город. Ниязи велел Джеку снять баш маки и провёл его в древнюю мечеть, а оттуда вверх по крутой винтовой лестнице, тёмной и прохладной, как естественная пещера. Наконец они выбрались на кровлю, и Джек взглянул на город. Реки отсюда видно не было, взгляду представали миллионы пыльных кровель, заставленных тюками, бочками и домашним мусором. Каждый дом был своей высоты; самые низкие, казалось, вот-вот уйдут в землю.

Каир походил на дно огромной ямы, из которой жители на протяжении тысячелетий отчаянно пытаются вылезти. Они добывают глину и камень, разбирают пустые дома и беззащитные памятники, чтоб громоздить стены всё выше и выше. Отстающие не поспевают не только за соседями, но и за пылью, методично покрывающей все недвижное. Рано или поздно она хоронит их под собой. Джеку представилось, что можно войти в любое каирское здание, спуститься в подвал и найти там целый засыпанный дом, а под ним ещё и ещё, на мили вглубь. Никогда ещё любимая строчка проповедников: «Приидет судити живым и мертвым» не казалась такой понятной: здесь, в Библейской земле, существовали лишь живые и мёртвые: покуда ты жив, ты движешься, стоит замедлиться, и ты обречён уйти в землю. Воистину Страшный Суд.

Посему он утешился тем, что находится в Хан-Эль-Халили, самом живом месте Каира. Караваны со всевозможным добром, от рабов и масла до живых кобр, проходили торговыми улочками до пятачка в самом центре города. То был двор, а может – улица: длинный прямоугольник в полмили длиной и не более пяти ярдов шириной, зажатый четырёх – и пятиэтажными строениями. Натянутый между парапетами домов тонкий навес пропускал свет, но защищал и от палящего солнца, и от любопытных глаз. Окружающие здания были не по-каирски тихи и пахли сеном. Сюда из верховьев Нила лодками доставляли корм для размещенных внутри постоялого двора лошадей и верблюдов.