Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун

Вполголоса отдал команду осторожно пробираться к лагерю.

Те, кто был в первых рядах, попали на минированное поле. На вторые ряды обрушился шквальный огонь пулеметов и автоматов.

Ползком и короткими перебежками эсэсовцы и полицаи повторили попытку приблизиться к лагерю. Их подпустили поближе, забросали гранатами.

Каратели опять залегли.

– За мной! – закричал Шмидт, кинувшись с пистолетом. За ним устремились эсэсовцы и полицаи. Многие подрывались на минах. Бойцы Вакуленчука опять пустили в ход гранаты. Пулеметчики и автоматчики вели уже прицельный огонь по карателям. Выглянувшая луна помогала им.

Дед Матвей сначала никак не мог приноровиться вести прицельный огонь, автомат слушался плохо, норовя сразу выпустить все пули. Дед чертыхался и наконец-то усвоил, как нажимать на спусковой крючок, чтобы очереди получались покороче и точнее. Завидя офицера – это был Курт Шмидт, дед долго водил автоматом, пока решился дать короткую очередь.

– Готов! – крикнул он. – Второй. – И к Вакуленчуку: – Ента первого хрицевского офицера я сразил ишшо в первую империалистическую, а сейчас и второго. Аль не слышишь, мичман?

– Не до разговоров, дед. Видишь, еще напирают!

Но эсэсовцы, подняв Курта Шмидта, отступали. За ними охотно побежали уцелевшие полицаи.

Вакуленчук взглянул на часы. Они показывали четыре часа пятнадцать минут.

– Теперь вы самый главный, Матвей Егорович, – сказал Вакуленчук. – Ведите!

Дед шагал впереди и, хотя в темноте никто не мог видеть, то и дело подкручивал усы. Он делал это всякий раз, когда гордился собой.

27

По Берлину расползались мрачные слухи. Передавали шепотом, и самым близким, что под Москвой "что-то случилось". Слово "отступление" было под строжайшим запретом. Оно могло немедленно привести за колючую проволоку концлагеря.

В газетах появились скупые сообщения, что немецкие войска "в целях выпрямления линии фронта отходят на заранее подготовленные позиции западнее Москвы". В город потянулись бесконечные эшелоны с ранеными. Госпитали были забиты до отказа. Ночью Берлин вздрагивал от разрывов бомб – в столицу прорывались советские бомбардировщики.

Эльзе не составило труда установить истинное положение через высокопоставленных друзей отца.

Красная Армия, о которой берлинские газеты и журналы писали, что она разбита, и окончательно, неожиданно нанесла сильнейший удар, и неизвестно, удастся ли остановить наступление русских. Эльза решила переждать тревожную зиму в Швейцарии. Перед отъездом она написала письма мужу и Крюге. Красавец адъютант еще волновал ее…

Генерал фон Хорн и начальник штаба его армии до поздней ночи уточняли план наступательной операции. На рассвете выехали в войска, чтобы лично убедиться в их боевой готовности. Они знакомились с приданными им частями. Обсудили с командирами дивизий детали плана и систему координации предстоящего сражения. Командующий и его штаб делали все, чтобы в предстоящей операции взять реванш за ряд неудач последнего времени.

Осмотром войск фон Хорн остался доволен.

Вечером, вернувшись в штаб армии, фон Хорн увидел в приемной Отто Кранца. На нем не было лица. Фон Хорн протянул гестаповцу руку.

– Чем вы взволнованы, господин оберштурмбанфюрер?

Отто Кранц проследовал за фон Хорном и начальником штаба в кабинет командующего.

– Нас последнее время преследуют неприятности, – начал он. – Одна надежда на вашу помощь, господин командующий.

Таким генерал еще не видел Кранца. Куда делась спесь? Чем вызвана этакая трансформация?

Фон Хорн достал из ящика сигару, срезал кончик, закурил, выжидая, что еще скажет гестаповец. Отто Кранц снял очки. Последнее время, когда приходилось волноваться, он то снимал их, то надевал опять.

– Некий отряд русских солдат, – сказал он, – известный у нас как отряд майора Млынского, активизировал свои действия. Эти действия приняли организованный характер. Этот отряд действует как единица регулярных частей Красной Армии.

Выпуская кольцами дым, фон Хорн с иронией спросил:

– Неужели его не уничтожил Шмидт?

– К сожалению, нет… Курт Шмидт убит. Его солдаты ценой больших потерь захватили лагерь, но там уже никого не было. Исчезли! Испарились!

– Сочувствую вам, господин оберштурмбанфюрер! Это, конечно, очень сложно – силами войск СС справиться с кучкой бандитов!

– Отряд Млынского – не бандиты! Я повторяю: это регулярная часть Красной Армии, а воевать с ней, как это всем известно, – обязанность вермахта. У вас больше войск. Несравнимо.

– Господин оберштурмбанфюрер! Воевать надо не числом, а умением. Так говорил русский полководец Суворов. Неважно, что сказал это русский. Важно, что сказано совершенно правильно. И среди русских попадаются умные головы.

– Но, генерал, в нашем поражении есть и частица вашей вины. Вы обязаны были подкрепить нас регулярными частями для уничтожения этого крупного и отлично вооруженного отряда Красной Армии. Подчеркиваю: Красной Армии.

– Я готовлю наступление, господин оберштурмбанфюрер. У меня нет войск для того, чтобы учить воевать эсэсовцев. Впрочем, если только из уважения к вам, лично к вам…

Распахнулась дверь. Адъютант майор Крюге громко доложил:

– Господин командующий! Вас срочно вызывает ставка!

– Извините, господа. Что касается помощи, прошу обсудить этот вопрос с моим начальником штаба…

Через два часа генерал фон Хорн и майор Крюге уже сидели в мягком купе поезда, уносившего их в Берлин. Отпивая маленькими глотками коньяк, фон Хорн обдумывал свой доклад в ставке.

Стук в дверь прервал мысли генерала.

– Войдите, – разрешил фон Хорн. Дверь открылась. Унтер-офицер, виновато улыбаясь, вручил генералу голубой конверт со словами:

– Вам письмо из Берлина. – Увидел сидевшего тут же майора Крюге, добавил: – Вам тоже есть.

Из полевой сумки унтер-офицер вынул такой же конверт, передал Крюге.

– Приятный сюрприз, – буркнул генерал.

– Письма всегда получать приятно, – согласился Крюге.

Фон Хорн поправил пенсне и, не торопясь, желая продлить то особое состояние, которое наступает в предвкушении удовольствия, вскрыл конверт.

Сначала он очень удивился. Эльза не баловала его ласками, тем более в письмах, да еще в восторженном, приподнятом тоне. Он не верил своим глазам. Что случилось с его женой? Дальше пошли вообще непонятные вещи. Какие-то туманные намеки…

Фон Хорн посмотрел на подпись. И почерк и подпись Эльзы. Он вернулся к началу письма. Ах, вон оно что! В обращении стояло не его имя, а Крюге!

Крюге, вскрыв письмо, адресованное ему, похолодел. Он сразу понял, что произошло. Эльза перепутала конверты, вкладывая в них письма. Он замер, лихорадочно ища выхода. Сейчас генерал наконец поймет, что он читает, и…

Фон Хорн спокойно отложил в сторону письмо. Вставил монокль, пристально посмотрел на Крюге. Тот делал вид, что читает письмо.

– Встать! – закричал генерал.

Крюге вскочил.

– Я не требую у вас, майор, объяснений. Я полагал, что вы отлично должны понимать свое место в жизни и трезво оценивать свое положение. В таких вещах всякие объяснения нетерпимы. Серьезный человек делает такие вещи, когда уверен, что о них никто и никогда не узнает. Я не намерен объяснять вам, майор, что от вас требует офицерская честь. Вы свободны!

Фон Хорн брезгливо поморщился.

– Выйдите из купе!

Крюге вышел в коридор. За окном пролегала заснеженная равнина. Чернели на снегу ометы соломы.

"Выходит, что генерал все знал, – лихорадочно раздумывал Крюге. – Все знал и молчал? Требовал соблюдения приличий? Выходит, он как бы нанял меня для своей молодой жены? А что же теперь? Генерал хочет, чтобы я застрелился. Нет! Из-за этого я не застрелюсь!"

Крюге сделал шаг по коридору, за его спиной открылась дверь купе. Крюге оглянулся. Последнее, что он увидел, была вспышка выстрела.

На выстрел прибежали унтер-офицер и два солдата.

Фон Хорн коротко приказал:

– Выбросить эту падаль! Майор Крюге покончил самоубийством.

28

Перед рассветом отряд Млынского неслышно вошел с трех сторон в небольшой районный городок. По сведениям разведчиков, в городке размещались комендатура, жандармская рота и несколько мелких подразделений, охранявших военные склады с боеприпасами и продовольствием. Бойцы, возглавляемые политруком Алиевым, бесшумно сняли часовых у здания комендатуры, осторожно вошли в помещение. Офицеры комендатуры спали. Пришлось разбудить:

– Хенде хох!

Одни тревожно спрашивали: "Что случилось?" – и, увидев вооруженных красноармейцев, тут же в постели поднимали руки, другие ругались, что им мешают спать, но, открыв глаза, торопливо вскакивали с задранными руками. Молодой офицер, совсем мальчишка, упав с кровати, испуганно закричал: