Наполеон - Сергей Юрьевич Нечаев

взгляд честолюбца всегда устремлен туда, где ему хотелось бы быть, а не туда, откуда он пришел.

Коленкур утверждает, что Наполеон потребовал его к себе в три часа ночи; Констан пишет, что пришел к Наполеону в полночь, то есть на три часа раньше. Согласно Констану, это он рассказал Коленкуру о том, что император принял яд; Коленкур заверяет, что сам нашел стакан и бумажку с остатками яда. Коленкур говорит о «небольшой бумажке», Констан – о «мешочке из кожи и шелка». Констан говорит, что знал о существовании яда, который император всегда носил на шее со времен Испанской кампании; Коленкур утверждает, что Наполеон попросил для себя яд после событий под Малоярославцем, когда он чуть было не попал в плен к русским казакам. Наконец, Коленкур четко указывает, что самоотравление Наполеона имело место в ночь с 12 на 13 апреля 1814 года, Констан же пишет, что это было в ночь с 11 на 12 апреля.

Поиск несоответствий в показаниях можно было бы продолжать и дальше, а ведь перед нами рассказы двух людей, явно находившихся возле Наполеона в ту страшную ночь. Что же тогда требовать от историков, которые сами вообще ничего не видели, а лишь занимаются вольным пересказом событий с чужих слов?

* * *

Историки XIX века, как всегда, многословны и склонны к литературным преувеличениям. Зачастую они дают даже больше всевозможных подробностей, чем непосредственные свидетели событий. При этом почти все они повторяют версии Коленкура или Констана.

Так, например, Луи-Адольф Тьер в своей «Истории Консульства и Империи» пишет: «С того времени, считая свою карьеру законченной, не представляя себя на маленьком средиземноморском островке, где ему не оставалось бы ничего другого, как вдыхать теплый воздух Италии, не рассчитывая даже на привязанность семьи, так как в своей зловещей проницательности он догадывался, что ему не оставят ни сына, ни жены, униженный подписанием договора, характер которого был очень личным и даже, можно сказать, денежным, уставший слышать каждый день людские проклятия, с ужасом представляя себя в своем путешествии на остров Эльба предметом оскорблений отвратительной толпы, он почувствовал отвращение к жизни и решил прибегнуть к яду, который он уже давно имел при себе на крайний случай. В России, на следующий день после кровопролитного сражения при Малоярославце, после внезапного нападения казаков, поставившего его персону в опасность стать пленником русских, он попросил у доктора Ивана сильную опиумную микстуру, чтобы избавить себя от невыносимой муки украшения собой колесницы победителя. Доктор Иван, понимая необходимость этой меры, приготовил ему требуемую микстуру и поместил ее в мешочек, который можно было бы носить с собой, никогда с ним не расставаясь. Вернувшись во Францию, Наполеон не захотел ее уничтожить и поместил ее в свой дорожный несессер»[190].

Луи-Адольф Тьер тоже говорит о том, что попытка отравления имела место в ночь 11 апреля. Он пишет:

«Господин де Коленкур попытался уйти, чтобы позвать на помощь. Наполеон, сначала с просьбой, а затем властно, заставил его ничего не предпринимать, не желая никакой огласки и, главным образом, никакого постороннего присутствия при его угасании.

Господин де Коленкур, почти парализованный, находился радом с постелью, где, казалось, угасала эта необычайная жизнь, как вдруг Наполеон резко сморщился. Он страдал жестоко, и старался подавить в себе боль. Вскоре сильные спазмы указали на приближение рвоты. Посопротивлявшись этому естественному позыву, Наполеон был вынужден уступить. Часть принятой им микстуры была вывернута в серебряный тазик, который держал господин де Коленкур. Последний воспользовался случаем, чтобы удалиться и позвать на помощь. Прибежал доктор Иван. Ему все сразу стало ясно. Наполеон попросил его о последней услуге, он хотел, чтобы ему дали новую дозу опиума, опасаясь, что того, что уже находилось у него в желудке, окажется недостаточно. Доктор Иван стал возражать против подобного предложения»[191].

По версии Луи-Адольфа Тьера, Наполеон якобы сказал:

– Как тяжело умирать, а ведь на поле боя это было бы так легко! Ах, почему я не погиб в Арси-сюр-Об!

* * *

Историки первой половины XX века описывали рассматриваемое событие весьма схожим образом, но еще чаще путаясь в мелких деталях.

Так, например, Д. С. Мережковский в книге «Наполеон» пишет: «Что произошло в ту ночь, никто хорошенько не знает. В окнах замка мелькали огни; люди бегали, кричали, звали на помощь. Слух прошел, что император хотел отравиться ядом из ладанки, которую носил на шее с Испанской кампании; но отравился неудачно: яд выдохся; все кончилось только сильнейшей рвотой. Сам он, на Святой Елене, опровергает этот слух с негодованием. К самоубийству чувствовал всегда презрение: “Только глупцы себя убивают”. “Самоубийца – тот же дезертир: бежать из жизни, все равно что с поля сражения”, – сказано в одном из его приказов по армии. Он знал – помнил, что бежать некуда»[192].

Жак Бенвиль в книге с аналогичным названием утверждает: «В ночь с 12-го на 13-е у Наполеона была своя Голгофа и своя агония. “Жизнь невыносима”, – говорил он Коленкуру. Он хотел умереть. У него был яд, который он всегда носил с собой после отступления из Москвы. Но пакетик выдохся. Смерть отказала ему, и в очередной раз его звезда послужила ему ради менее вульгарного эпилога. У него появилось чувство, что он должен жить, что не все еще кончено, что не такого бегства следует искать»[193].

Историк Е. В. Тарле гораздо более многословен:

«На самоубийство Наполеон всегда смотрел как на проявление слабости и малодушия, и, очевидно, при Арси-сюр-Об и во многих предыдущих аналогичных случаях в 1813 и 1814 гг. он как бы хитрил с самим собой, ища смерти, но смерти не от своей собственной руки, стремясь к замаскированному самоубийству.

Но 11 апреля 1814 года, через пять дней после отречения, когда уже во дворце Фонтенбло начались сборы к выезду его на остров Эльбу, Наполеон, простившись с Коленкуром, с которым много времени проводил в эти дни, ушел в свои апартаменты и, как потом обнаружилось, достал пузырек с раствором опиума, лежавший у него в походном несессере, с которым он никогда не расставался. Как мы уже видели, Наполеон в 1812 году, после сражения у Малоярославца, где ему грозила опасность попасть в плен, приказал доктору Ивану дать ему сильнодействующий яд на всякий случай и получил этот пузырек с опиумом, который и не вынимал из несессера полтора года.

Теперь, в Фонтенбло, он его вынул и выпил все содержимое.

Начались страшные мучения. Коленкур, чуя недоброе, вошел к Наполеону, принял это за внезапную болезнь и