Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

выучил. Лубнов — дурак.

Тансык зашел проведать Урбана. Он хотел расспросить, как идет его учение, выкурить с ним трубку, поболтать о всякой всячине.

Урбан глядел на машину, Ключарев лежал пьяный и бубнил языком. Тансык присел на порог, достал кисет и трубку; он думал, что Урбан освободится и подсядет к нему. Все рабочие и машинисты делали так — в перерывы между делом закуривали.

— Что ты делаешь? — спросил Тансык.

— Учусь.

— Учишься? Иди, закурим!

Урбан махнул рукой.

— Постой, что ты все глядишь, уперся в машину?

— Учусь.

— Чему учишься? Что там случилось?

— Чему? Дурак ты — управлять машиной!

— Стоишь и учишься? Все время стоишь?

— А ты не знаешь? — Урбан хохотнул. — Тебя, видно, не учат…

Тансык хотел было как следует поговорить с Урбаном, но тот говорить отказался:

— Не мешай!

Тансык побежал к Лубнову, к Борискину и потащил их поглядеть на Урбана.

— С ума сошел, стоит и глядит на машину, не хочет говорить, — рассказывал он. — Надо увести его, он может броситься на машину, у него такие глаза.

Борискин из-за косяка понаблюдал за Урбаном, потом вошел и остановил компрессор.

— Ты что делаешь? — крикнул он.

— Учусь, — ответил Урбан.

Бригадир расхохотался.

— И все время так учился?

— Здорово учился! Голова болит, глаза болят. — Урбан прикрыл глаза руками. — В глазах машина и колеса.

Растолкали Ключарева и под руки увели в контору. Выяснили, как он учил Урбана, и тут же уволили. Урбан остался в недоумении, почему выгнали учителя, что такое было с ним. Только после, когда Лубнов взял его в ученики, он понял, что Ключарев не учил его, а издевался. Понявши, Урбан сказал: «Убью» — и вышел. Но Ключарева не было на участке: он успел пропить все деньжонки и уехал. Увольнение Ключарева послужило на пользу. Все, кто небрежно относился к ученичеству, поняли, что с ними не будут шутить. Ученики сразу сделались понятливыми, и заявления инструкторов: «Учи не учи, ничего не выйдет» — прекратились.

Тансыка с Урбаном отправили на курсы компрессорных машинистов километров за сто от выемки на другой строительный участок, где работало больше десяти компрессоров.

Первую весть о себе они прислали месяца через три. Борискин получил записочку. На клочке папиросной бумаги Тансык сообщал, что все хорошо, учат, кормят. Урбан понимает все, и если Тансык будет первым машинистом, то Урбан — первым помощником. В конце раз пять было повторено слово «спасибо», и в углу приписочка: «Писал сам Тансык».

Бригадир среди хлопот и дела забыл ответить. Вскоре была закончена выемка, и строителей перебросили на новое место.

Связь Тансыка с бригадиром и Елкиным порвалась.

Снова повстречались они весной 1929 года. Елкин и Борискин переехали в ущелье Огуз-Окюрген, где нужно было на несколько километров взорвать горы. Требовались подрывники, бурильщики, машинисты, помощники. Бригадир имел одну смену, о второй он рассылал телеграммы, просил, требовал. Управление механизацией постройки прислало группу молодых машинистов, подготовленных на курсах.

Среди них были Тансык и Урбан. Тансык приехал со званием компрессорного машиниста. Урбан — помощника.

Тансык и Урбан сидели в юрте у бригадира. Борискин разглядывал их и ворчал:

— Молодцы, молодцы, профессорами выглядите.

Парни были одеты по-городскому, причесаны, побриты.

— Это тот самый Урбан.

— Да, да. — Тансык начал тормошить Урбана. — Тот самый… Какой стал!

Парни радовались всему: хорошей одежде, своему званию, встрече с бригадиром. Тансык влюбленно глядел на Борискина и непрерывно улыбался.

— Ты чему так радуешься? — спросил бригадир. — Здесь придется поработать.

— Помнишь, были разные разговоры: казахов учить не надо, не поймут, машинистов не будет. Помнишь?

— Я помню, а ты вот лучше забудь. Мало ли что ни говорили. Не обижайся.

— Теперь я не обижаюсь, раньше обидно было. Теперь у казахов есть машинисты.

— Не гордись больно-то: машинист — невесть какой герой. — Не горжусь — радуюсь.

Тансык радовался без конца и главным образом не тому, что сам сделался машинистом, а тому, что доказана способность казахов к усвоению технических знаний.

— Ты и в самом деле можешь управлять компрессором? — спросил Борискин. — Пробовал или только в бумажке это написано.

Тансык схватил бригадира за рукав:

— Пойдем, давай машину!

— Ну, ну, будет время, узнаю.

— Ты дай мне машину, Урбана сделай моим помощником.

Борискин сделал пробу всем новичкам. Мастерами они оказались не первой руки, но доверить машины им было можно.

Тансык хорошо знал практическую сторону дела, но в теории путался, как в сетях. Борискин указал ему на этот изъян.

— Построим дорогу, непременно доучись. Настоящий машинист должен знать теорию — отчего и почему.

По ущелью шла разведывательная работа, окончательно не было выбрано направление дороги. Компрессоры не работали, ждали своей очереди, и Тансыку дали отпуск на две недели.

Он подумал-подумал и решил съездить к Аукатыму. В ближайшем ауле нанял коня, в кооперативе купил пять метров яркого ситца, папирос, консервов.

Женщины доили кобылиц. Сам Аукатым отгонял жеребят, которые лезли к кобылицам и мешали женщинам. Он хватал их за шеи и ладонью хлопал по бокам. Жеребята испуганно отбегали в сторону.

В степи показалась черная тень всадника. Она была длиной в несколько километров и двигалась к юртам Аукатыма,