Румянцев-Задунайский - Михаил Петров

Дав адъютанту задание, Румянцев снова обратился к Потемкину:

— В случае нападения противника Боур вас поддержит. Сами пока на рожон не лезьте. Ждите подхода главных сил.

Потемкин пообещал быть осмотрительным, и вскоре они расстались.

Главные силы выступили в поход в тот же день, поздно вечером. Выступили без барабанного боя — тихо, незаметно. Шли всю ночь. На рассвете разбили лагерь у пролеска на берегу Прута и легли отдыхать. А когда наступил вечер, снова пошли вперед. После второго перехода местом стоянки облюбовали устье реки Серет, впадавшей в Прут.

— Что противник? — потребовал Румянцев доклада от дежурного генерала.

— По донесениям Потемкина, Абды-паша сидит в своем лагере, — ответил генерал.

— Добро, — резюмировал Румянцев. — Объявите командирам, что дальше не пойдем, останемся здесь, пока не перепечем провиант в хлебы.

Командирам дивизий, знавшим главнокомандующего как человека решительного и смелого, такое распоряжение показалось странным. Остановиться ради того только, чтобы напечь хлеба! Разумно ли сие? Пока Абды-паша стоит один, не имея прикрытия, не лучше ли напасть на него с ходу, тем более что по числу воинов он уступает русской армии? Стремиться поражать врага разрозненного, не давая ему объединиться, — разве не этому учил сам Румянцев?

Возникшие сомнения поручено было высказать Брюсу. Как-никак родственники, им легче договориться. Румянцев выслушал зятя со снисходительной улыбкой, как умные люди обычно выслушивают людей, берущихся толковать вещи, о которых имеют весьма отдаленное понятие.

— Как я понял, ты хочешь, чтобы мы немедленно напали на Абды-пашу?

— Мне кажется, такого мнения придерживается вся армия.

Румянцев отрицательно покачал головой.

— Сказать откровенно, поначалу я тоже думал об атаке, но потом решил, что делать этого не надо. Нападение ничего не даст. Абды-паша вообще уклонится от сражения, поскольку принимает нашу армию более сильной, чем она есть. Окружить же его и навязать ему бой мы не в состоянии. У паши даже янычары на конях. А какие у турок и татар кони, ты знаешь не хуже меня. Нападением на него мы только обнажим свои подлинные силы. Паше ничего не составит оторваться от наших войск, гнаться же за ним бесполезно — только людей измучим.

— Это меняет положение, — согласился с ним Брюс. — А мы думали, причина остановки — хлеб.

— Хлеб — тоже, — улыбнулся ему Румянцев. — В нижнем течении Прута, куда держим путь, местность совершенно степная, безлесная, там не найдешь даже охапки хвороста, чтобы испечь хоть один каравай. Так что лучше это сделать здесь, возле дров. Кстати, пока будем печь хлебы, успеет поближе подойти передвижной магазейн с запасами боеприпасов.

— Ты, оказывается, все продумал лучше нас, — сказал Брюс с облегчением.

— Меня не покидает мысль, что Абды-паша только приманка, — продолжал Румянцев, пропустив мимо ушей его реплику, — главная опасность нас ожидает на левом берегу. Турки постараются отомстить нам за Рябую Могилу.

Простояв у Серета три дня, Румянцев продвинул армию еще на 12 верст, заняв место для лагеря у реки Кишед. Идти дальше вслепую становилось опасно. Он был уверен, что кроме корпуса Абды-паши где-то недалеко должны были быть другие неприятельские отряды. Но где?.. Поисковые группы изъездили десятки верст, прошерстили весь левый берег, но противника так и не обнаружили. Это было похоже на игру в прятки.

Румянцев начинал нервничать. Куда же все-таки девались крымский хан и его друг Абазы-паша? Может быть, после поражения у Рябой Могилы удалились к Дунаю, в район Измаила и Килии, где хранится наг грабленное татарами имущество? Или, быть может, где-то притаились в ожидании подкрепления от визиря, все еще стоявшего у Исакчи? Ничего нет хуже, когда не имеешь ясного представления о расположении противника, с которым собираешься сразиться.

На второй день стоянки на новом месте к главнокомандующему зашел дежурный генерал.

— Получен рапорт от Потемкина: Абды-паша отступил вниз по Пруту и стал лагерем при селе Ончи, ниже Формозы.

— Когда?

— Как только заметил приближение главных сил, разумеется наших.

Румянцев задумался. Было ясно: паша боится принимать бой и в то же время не хочет далеко отрываться от русских войск. Значит, он кого-то ждет, на что-то надеется…

— Предупредите Потемкина, чтобы не спускал с паши глаз.

На другой день Потемкин прислал новое донесение: турки отступили дальше, за реку Елань.

Игра в прятки явно затягивалась. Чтобы ускорить развязку, Румянцев решил атаковать пашу силами легких войск. Но когда все уже было подготовлено к сражению, от князя Репнина прибыл адъютант с сообщением, что за рекою Ларгой появились многочисленные неприятельские войска, показавшие «вид движения» против наших позиций. Румянцев отменил приказ о нападении на лагерь Абды-паши и поскакал к Репнину. Информация адъютанта его не устраивала. Он жаждал посмотреть на объявившегося противника своими глазами, определить его силы.

Репнина он нашел в штабной палатке, где тот чинил допрос людям, одетым в турецкие одежды.

— Очень кстати, — обрадовался встрече с главнокомандующим князь. — Я только что собирался отправить этих людей до вашего сиятельства.

— Кто эти люди?

— Валахи-ополченцы. Бежали к нам из турецкого лагеря, что под Ларгой.

При допросе валахи показали, что были взяты в армию насильно. Служили в отряде Измаила-паши. До конца июня отряд стоял у Исакчи, что на Дунае, а потом по приказу визиря прибыл сюда, под Ларгу, на подкрепление войск Абазы-паши и крымского хана. В лагере они узнали, что рядом русские, и первой же ночью сбежали. Валахи считают турок своими врагами, потому что, кроме зла, от них ничего не видят, а русские вроде братьев, их сам Бог послал освободить несчастные народы от ига султана. Так говорят по всей Валахии.

— Много войск за Ларгой?

— Может, пятьдесят, а может, и сто тысяч. Точно не знаем. Татар, должно быть, больше турок, потому как султан дал хану власть над турецкими пашами, которые с ним находятся. Хан злой на русских, грозится всех вас истребить.

— Почему же он не нападает?

— Ждет.

— Когда подойдет визирь?

— Визирь стоит у Исакчи, за Дунаем. Хан ждет, когда через Прут построят переправы и с той стороны перейдут к нему войска еще одного сераскира.

— Абды-паши?

— Кажется, так.

Показания валахов проясняли обстановку. Первой армии предстояло снова иметь дело с объединенными силами крымского хана и сераскира Абазы-паши, усиленными после поражения у Рябой Могилы двумя крупными турецкими отрядами. Если в обоих этих отрядах считать 25–30 тысяч человек, то общее число войск, вверенных хану, пожалуй, превысит 80 тысяч…

Неприятельский лагерь располагался при слиянии рек Ларги и Прута — на местности, благоприятствующей обороне. С фронта и левого фланга его прикрывала Ларга с ее болотистыми берегами. Естественных препятствий не было только на правом фланге. Здесь пролегал открытый хребет возвышенности, вытянувшейся между Ларгой и такой же болотистой речушкой Бибикул. Румянцев направил на этот хребет подзорную трубу и отчетливо увидел земляные укрепления, расположенные дугообразно. Турки знали, что делали. Крепкую оборону сработали. Взять их лагерь будет нелегко.

Сделав рекогносцировку, Румянцев повернул обратно. В расположении корпуса он придержал коня, простился с князем и поехал дальше, в свой лагерь.

В палатке главной квартиры его поджидали командиры дивизий, штаб-офицеры. Поджидали с вестью, полученной от Потемкина: Абды-паша снялся с лагеря, перешел Прут и присоединился к войскам, стоившим за Ларгой.

— Ну вот, наконец-то все стало ясно, — сказал Румянцев, выслушав рапорт дежурного генерала. — Сражение состоится за Ларгой, и нам теперь остается решить, как сие сражение выиграть.

2

Наступление на неприятельский лагерь было назначено на четыре часа утра.

Вечером, сделав последние распоряжения, Румянцев решил немного отдохнуть. Но еще не успел он лечь на койку, как адъютант доложил о прибытии князя Репнина с чрезвычайным известием.

— Пусть войдет, — разрешил Румянцев.

Репнин имел озабоченный вид. Он подождал, когда адъютант оставит их одних, и глухо сказал:

— Беда, ваше сиятельство. В турецкий лагерь перебежал один из моих офицеров.

В палатке горела одна только свеча, и Репнин скорее почувствовал, чем увидел, как побелело лицо Румянцева. Изменился и голос.

— Кто сей предатель?

— Прапорщик Ахтынского гусарского полка Квитковский, родом поляк. Наши пикеты пытались воспрепятствовать дезертирству, но только ранили его лошадь, самому Квитковскому удалось скрыться.