Изяслав - Алексей Разин

Святополк долго наблюдал за Дубоносом, а тот, казалось, не обращал на княжича никакого внимания. Он подал знак, и строители раскачали многопудовые тараны, ударяя ими в только что уложенные камни. Не выдержав грохота, княжич закрыл уши руками. Стена не поддавалась. В перерыве между ударами таранов восторженный княжич тихо сказал:

- Слава Дубоносу!

Услышав слова Святополка и поняв их как желание повелителя, боярин Чекан крикнул:

- Слава умельцу!

Заглушая грохот таранов, строители подхватили:

- Слава Дубоносу и Долгоруку! Слава!

Княжич недовольно покосился на ближнего, и тот заорал во всю мочь:

- Слава пресветлому княжичу Святополку!

Вторично откликнулись строители, но уже не так охотно:

- Слава княжичу!

Святополк подъехал к градоделу и, нагнувшись с коня, слегка дотронулся рукавицей до его плеча:

- За такую работу получишь вдвое против обещанного.

Дубонос на мгновение повернул голову, коротко молвил:

- Погоди.

Он махнул рукой, и к стене подкатили самый большой таран. Опять загремела и застонала стена. Дубонос посылал всё новых и новых людей раскачивать окованный железом ствол. Княжич недоумённо пожал плечами и уехал. Прошло немало времени.

И один камень подался. Дубонос увидел щель. Она была пока небольшой, но умелец знал: чуть отстанет бляшка-умбон на щите, и сквозь прореху проходит стрела. Он укоризненно глянул на сына Долгорука, который руководил здесь работами, и приказал ломать стену.

Боярин Чекан, оставленный княжичем при градоделах, попытался было воспротивиться. Но все строители стояли за Дубоноса. Они понимали его. Ведь так невыносимо тяжело и так невероятно быстро они работали не ради почестей и богатства, а укрепляли свой дом от врага.

По окончании работ княжич собрал градоделов на площади перед теремным дворцом. Милостиво улыбался, обнимал Дубоноса. С княжьего подворья выехали колымаги, и люди ахнули, изумились щедрости сребролюбца Святополка. Тут были жбаны с медами и амфоры с хиосскими винами, лопаты, топоры и молотки, бычьи туши, шубы, золотая утварь. Княжич знал, что всё это скоро вернётся к нему, он смотрел на хрупкие амфоры, и его губы тряслись: "Как бы не побили по дороге".

Тяжело нагруженные колымаги ехали медленно. Их сопровождали шесть градоделов. Остальных княжич задержал.

У самого леса обоз встретила ватага воинов. Вожак в железной маске, какие носят богатые половецкие воины, напал на Дубоноса и ранил его в руку. Умелец соскочил с воза и бросился в лес. Всаднику было трудно его настичь среди деревьев. Дубонос спрятался за сосну и, когда преследователь приблизился, метнул короткую дубинку. Всадник выронил меч и свалился с коня. Дубонос подскочил к нему, откинул половецкую маску и замер от удивления. Он увидел лицо боярина Чекана...

10

Несколько дней Изяслав-отрок скрывался на Подолии. Он осмелился показаться во граде только тогда, когда узнал, что князь Изяслав вернулся в Киев. Мельком увидел Ярославича и сразу понял: князю сейчас не до него. Лицо властителя посерело, глаза ввалились и потускнели, нос заострился. Взгляд князя скользнул мимо отрока.

Вспоминал Ярославич снова и снова, будто соль сыпал на рану, то странное состояние оцепенения, которое охватило его в шатре. Навалился страх, не ведомый раньше, подлый рабский страх, заставивший бежать с поля битвы. Страх не за жизнь, а за власть, которую он может потерять. А зачем ему жизнь без власти?

Бежал с поля битвы - сколько позора в этих словах! Почему не устоял перед опасностью, не послушался Святослава? Он, князь Изяслав, никогда не был трусливым. С детства отец, дядья, бояре внушали ему, что позор горше смерти. Смерть - миг, а позор длится тем дольше, чем больше лет жизни тебе суждено. Каждый миг наказывает тебя Господь за трусость. И на потомков твоих переносит позор, который им приходится смывать своей и чужой кровью.

Он так боялся потерять власть, что подозревал всех в предательстве, в том числе и брата Святослава. Он боялся, что тот не простил ему изгнания Глеба. Если бы можно было вернуть злополучный день, когда он послал сыновцу меч, не зная, что волею судьбы он обратится против него!

Воевода Коснячко старался в эти дни поменьше попадаться на глаза властителю. Увидев Изяслава-отрока, он сразу же дал ему поручение: разыскать немецкого купца Фредерика, плывущего из Новгорода в Царьград, и передать ему охранную грамоту.

Изяслав-отрок протискивался сквозь толпу на пристани. Иноземные купцы, неведомо какими путями узнавшие о поражении, спешили покинуть Киев. С неприязнью смотрел он на суетливых, мечущихся людей. "А мы не потонем. Выправим лодью. И снова вы приедете к нам, станете расхваливать свои товары. Ибо не ласку цените, но силу".

Вдобавок, будто не хватало толчеи, неожиданно пришёл новый большой караван судов - из Полоцка, привёз дань киевскому князю. Купцов сопровождала немалая дружина во главе с боярином Стефаном. И некому сейчас было присмотреть за ними пристальным оком. А присмотреть надо бы, ведь не зря и не для добрых дел прибыл в Киев боярин Стефан. И для чего столько воинов в охранной дружине? А сами купцы на диво рослые и дюжие, под их плащами позванивают кольчуги.

Непросто было разыскать в такой толчее суда немца. Хитрый купец поставил их на Почайне перед самым выходом из гавани. Маленькими юркими глазками он быстро глянул на княжьего отрока, спрятал грамоту за ворот, нехотя вытащил из кошеля ногаты.

Изяслав в это время смотрел на старую рабыню-служанку, нёсшую корыто на корму. Она нетвёрдо ступала по мокрым доскам распухшими ногами, и в такт шагам в её ушах покачивались и сверкали длинные серьги. На мгновение она повернула голову к отроку, и он увидел любопытные глаза. Они были знакомы, очень знакомы... Но ещё прежде, чем он узнал её, она узнала его. Выражение глаз изменилось, в них промелькнули, быстро сменяясь, удивление, надежда, радость... Губы шевельнулись, неслышно прошептали его имя.

У Изяслава вырвалось:

- Селия?

Он шагнул к ней. Купец встревоженно смотрел на него. Кто знает, как и почему познакомились когда-то княжий отрок и рабыня Вышаты, проданная Фредерику почти насильно в придачу к отличному дубовому тёсу? Может, она тайная лазутчица князя при посаднике? Фредерик успел пожалеть, что сразу не перепродал её какому-нибудь другому неосторожному купцу.

Изяслав с болью смотрел на Селию. Как она изменилась! Морщины у губ, резко заострившийся подбородок, болезненное лицо. Не зря он вначале принял её за старуху. Видно, наигрался с ней боярин да бросил. Надоела она ему. А без боярской ласки плохо жить в боярском доме, выполнять чёрную работу...

- Селия, - повторил отрок, протянув руку к её плечу, и умолк, не решаясь коснуться её и не находя слов утешения. Жалость скреблась в его сердце, как мышь, а никаких иных чувств эта женщина больше не вызывала.

- Знакомы? - спросил купец и вдруг, что-то придумав, быстро заговорил: - Если её полечить, она ещё поправится. Будет молодой, красивой. Купи её, молодец. Доволен будешь. Продам недорого. Купишь?

- Да, - сказал Изяслав и кинул в руки купца свой кошелёк.

Он не смотрел, как жадно схватил купец кошелёк, как начал считать деньги.

- О, доволен будешь, - приговаривал Фредерик. - Хорошая рабыня, послушная... Сейчас позову писца, грамоту составим.

Не веря своему счастью, Селия наскоро связала узелок с нехитрым скарбом. Изяслав пошёл с судна, понурив голову, а за ним - она. Решилась наконец - тронула его за плечо. Отрок остановился, глянул в её благодарные глаза, отвёл взгляд.

- Возьми, - протянул ей купчую грамоту.

Селия даже руками замахала:

- Зачем мне?

- Возьми, - повторил угрюмо. - Отпускаю тебя на волю. Отныне ты не раба. Вольная...

Она не хотела верить. Опустилась на колени, схватила его руку, лепетала:

- Я раба твоя. Ты мой господин. Мой любимый господин. Тот был злой, нехороший... Я раба твоя, раба.

Селия говорила правду. Она всегда была рабыней: и в роскошных дворцах своего отца, Хорезм-шаха, окружённая толпой служанок, холивших её тело для будущего мужа-господина, как холят и пестуют скаковых лошадей или овец, предназначенных на убой. По сути последняя из её служанок была меньшей рабыней, чем она, скованная тысячами правил и условностей. Но тогда душа Селии была гордой - в ней жила тоска по свободе, - и даже этого оказывалось достаточно, чтобы оставаться человеком.

Изяславу стало тоскливо, тошно. Заметались мысли: "Зачем рабу рабыня? А я разве раб? Но и не вольный. Вольный сам дорогу выбирает..."

Он почти забыл о Селии. Но она напомнила о себе. Отрок выдернул руку.