Фантастические тетради - Ирина Ванка

Глава 7

- Ты не помнишь совсем ничего? Ни меня, ни Биорга? Ни... - Не трудись перечислять, ничего абсолютно. Удивленный Гренс прошелся взад-вперед по комнате, размахивая рукавами халата. - Даже не знаю, с чего начать. Надо, наверно, начать с того, что извиниться перед тобой. Это из-за меня, только из-за моей глупости ты влип в эту авантюру. Может быть, еще, конечно же, по совершенно нелепой случайности... В дверь осторожно просунулась голова мальчишки, того самого, за которым таинственно воскресший "покойник" безуспешно гнался у космопорта. Гренс сердито топнул на него ногой. - Засранец! Что ты себе позволил в разговоре с дядей Феликсом! Но мальчишка, ничуть не смутившись, вошел в комнату с огромным подносом, и, водрузив его на стол, принялся расставлять содержимое надлежащим порядком. Фужеры, чашки, вазы с фруктами и бутылки с вином, дымящийся фарфоровый чайник... Матлин искренне восхитился силой этого необыкновенного ребенка. Даже ему, взрослому человеку, все это поднять на одном подносе было бы нелегко. - Это мой сын, - объяснил Гренс, когда мальчик удалился. - Что? - Не удивляйся. Поживи здесь с годик-другой - перестанешь удивляться всему. Пришлось его усыновить, чтоб дать ребенку нормальное воспитание. Здесь это принято. Могу ли я тебя спросить, Феликс, представляешь ли ты, где сейчас находишься? - В каком смысле? Понятия не имею, что это за берлога. Думаю, километра полтора от поверхности грунта... - В смысле более глобальном. - Зона Акруса, протофактура. Ты это имеешь в виду? Глаза Лоина Гренса слегка округлились. Несколько минут он сосредоточенно гремел посудой, разливая в чашки горячий напиток и сваливая на пол остатки рукописей. - Слава Богу, - произнес он, наконец, - ты избавил меня от самых тяжелых объяснений. Признаюсь, с полгода им удавалось морочить мне голову, будто я на Земле. Не знаю, что ты называешь Акрусом и протофактурой, но слишком хорошо помню свой стресс, когда узнал, что все это - совершенно чужая планета. Теперь я вдвойне рад, что тебя нашли. - Ты собирался в чем-то покаяться? - Да, да! Именно так, друг мой, я поступил как последняя свинья. Ты всегда называл меня эгоистом и был прав! - Он размашистым жестом преподнес Матлину фужер, наполненный белым вином и уселся напротив него в кресле. Ну, что мне прикажешь делать с твоей амнезией? Просто не верится, никак не верится, что ты смог это забыть. Мне до сих пор снятся кошмары... - он осушил свой фужер, вставил в зубы сигарету и долго метался по карманам халата в поисках зажигалки, пока, наконец, не прикурил, не забылся в клубах дыма и не выдавил из себя первого основополагающего слова "прости". - Прости. Я должен буду рассказывать с самого начала, с детства, если позволишь... Собственно, в какой-то степени, твой провал памяти мог бы быть выгоден мне, но Феликс, ты был моим единственным другом, с кем мне еще говорить, если не с тобой. Со второго класса, с тех пор, как тебя перевели в нашу школу, ты знал обо мне больше, чем кто- либо. В отличие от тебя, я помню все: то, как мы сидели за одной партой, как ты учил меня умножать в столбик... Собственно, это неважно. Да, это тебя уже вряд ли заинтересует. Все началось, дай Бог памяти, классе в пятом, когда я первый раз убежал из дома. Из-за отца. Кажется, он тогда сильно накричал на мать и влепил мне затрещину. Это у нас и раньше случалось, но... именно после того побега у матери появилась навязчивая идея, что когда-нибудь я убегу из дома навсегда или отец забьет меня до смерти. Все это чуть не закончилось военным училищем, но, в конце концов, мать меня пожалела. Я засиживался на продленке допоздна, ходил в какие-то дурацкие кружки юных следопытов, где занятия проходили по вечерам, только для того, что поменьше маячить дома... - Он здорово тебя бил? - Это не то слово. - Ты никогда не говорил мне об этом. Гренс пожал плечами. - Это не самая приятная тема для разговора. После моего побега он прямо-таки взбесился, решил, что я связался с уличной шпаной, пью, курю, ворую... Отец у нас всегда был немного с приветом - трудное послевоенное детство... Но суть не в этом. Суть в том, что мне надо было каким-то образом выжить, и я нашел выход. Припоминаешь, о чем идет речь? - Какая-нибудь секта? Гренс снисходительно усмехнулся. - Феликс, мы росли в советские времена, хоть это ты можешь вспомнить? Какая там секта для пионеров? Ты помнишь кирпичный трехэтажный домик через дорогу, напротив твоего двора? - Дворец пионеров, который давно снесли? Там ты занимался в своем историческом кружке? - Да, да! Наконец-то! Все мои кошмары прекратились после встречи с Георгием Павловичем... - Помню Георгия Павловича. Ты говорил о нем, ну и что? - Вроде бы, по официальной версии, он был бывшим преподавателем университета, потрясающе интересный мужик. Я был от него без ума. - Ну, как же, как же! Это из-за него ты чуть не завалил выпускной экзамен? Гренс расхохотался. - Реформы Столыпина - не смеши меня. Я был маленьким самоуверенным идиотом! Феликс, ты же не будешь отрицать, что историю я знал лучше всех наших преподавателей вместе взятых? Матлин утвердительно закивал головой: без вопросов, он сам об этом не раз говорил несчастному маленькому, до неприличия начитанному Короеду, чтобы успокоить его после очередного конфуза. Он прекрасно помнил все этапы их плодотворного сотрудничества на экзаменах и контрольных, когда он себе в удовольствие решал для своего соседа по парте оба варианта по математике, зато учебника истории мог не открывать вообще. Андрюша Короед так же, в свое удовольствие, весь школьный курс истории излагал ему в самых увлекательных подробностях на уроках, на переменах и при каждом удобном случае, даже тогда, когда его совсем об этом не просили. - О, да! - Матлин в знак признательности приложил руку к сердцу. - Твоих заслуг никто не отрицает. - Чем мы только с Георгием Павловичем не занимались, - продолжил Гренс, начиная с антропологии и палеографии и кончая герменевтикой и футуристической лексикой. Для тебя это, наверное, как для меня "зона Акруса". Но и это неважно. Когда выяснилось, что наш дядя Жора никакого отношения к университету не имел, он не имел даже диплома историка... Удивительный был человек, он был для меня всем... Если ты можешь это понять. Он был моей семьей, моим домом, я пропадал у него круглые сутки. Ему даже удалось расположить к себе моего отца! Он относился ко мне, как к сыну... Только с ним я и мог чувствовать себя человеком. Ну, что же... Почему ты ничего не ешь? Давай-ка, не церемонься. Разговор будет долгим. - Кем был этот Георгий Павлович? Гренс пожал плечами. - Я очень часто сам себе задаю этот вопрос. И, представь себе, не нахожу достойного ответа. После школы мы больше не виделись. Он уехал в Краснодар к сыну. Мы переписывались до армии, он приглашал на лето в гости. Потом... представить себе не могу, что произошло. Он перестал отвечать на письма. Я ездил туда, но... - Что "но"? - Да нет, не подумай ничего особенного, такого адреса в Краснодаре не существовало никогда. Даже ничего похожего. - Он так и не объявился? Гренс растерянно помотал головой. - Ни он, ни родственники, ни знакомые. Куда я только ни обращался. Как сквозь землю... Словом, с тех пор мне ничего о нем не известно. До армии я валял дурака, а когда вернулся - успешно провалил экзамены в университет. Ты не можешь этого не помнить. - Да, разумеется. - Подло! Гадко! Представь себе: сдать на "отлично" все экзамены, и под корень завалить иностранный. И это после армии. Ты сразу поступил, тебе меня не понять. Нет, надо было идти в американскую армию наемником - тогда бы не было проблем с английским. - Были бы проблемы с комсомолом. - Феликс! Ты возвращаешь меня к жизни. С кем бы я еще здесь так славно побеседовал? - Я помню эту печальную историю, конечно, мои самые глубокие соболезнования... Пожалуйста, продолжай. - Но ты не знаешь самого главного. В тот момент, когда я выходил из аудитории с проваленным английским, ко мне подошел мужик и пригласил выйти на лестницу поговорить. Первое, что мне пришло в голову, - мужик университетский и сейчас начнет с меня требовать взятку, мне не хватало каких-то полутора баллов, можешь себе представить? - И что же? - Он предложил мне работу. Хорошую работу за хорошие деньги с длительной командировкой. Это было связано с архивами и анализом древних рукописей. Всему, чего я еще не умел, меня предполагалось обучить на месте. Что за архивы, рукописи и куда эта длительная командировка, говорить отказался, не уполномочен, видите ли, это большой секрет. Только, говорит, в случае полного согласия с моей стороны. В конце концов, мы распрощались. Почему, если это действительно серьезная работа, не обсудить все сразу? Какие там могли быть секреты в древних рукописях? С другой стороны, я же не девочка, которую можно, в случае чего, продать в гарем. Зачем-то я ему действительно понадобился. Словом, на следующий день я уже сожалел о своем отказе. - И ты не попытался разобраться? - Послушай, откровенно тебе скажу, после экзамена мне было не до этого. Я рассчитывал получить фундаментальное образование. Я и на следующий год рассчитывал, но ситуация повторилась до мелочей. Ты об этом ничего не знаешь... Этого я не рассказывал никому: я опять завалил английский в той же самой аудитории, тому же самому преподавателю, более того, ту же самую тему, что и год назад. Можешь себе представить мое настроение, когда я, выходя из аудитории, узрел того же самого типа, который сделал мне то же самое предложение, только с гораздо более виноватым видом. Будто он считал себя причиной моего провала. Я был так взбешен, что не стал с ним разговаривать, но в течение года видел его не один раз: то мы случайно сталкивались в метро, то в магазине, то вообще черт знает где. К тому времени с фундаментальным историческим образованием я окончательно решил покончить. Но прошел год и, словно бес попутал, опять потащил документы в университет и все повторилось. Поверь, я не то что читать, я думать по-английски научился, а тут - словно внезапное отупение: та же аудитория, тот же билет, будто я вернулся в тот же день два года назад и уже не сомневался, что преподаватель меня завалит. - И преподаватель?.. - Тот же мерзкий тип с рожей пьяницы, и фамилия у него соответственная... на кучу дерьма похожа. То ли Калов, то ли Галов, будто они его с улицы притащили, - всю дорогу в носу ковырялся и гремел бутылками в дипломате. Абсолютно то же самое во всех деталях и я не сомневался, что мой работодатель опять стоит у дверей. Как думаешь, что я сделал? - Наверное, здорово струсил. - Так и есть! Не то, что струсил - меня почти парализовало с испугу. Я был уверен, что спятил, что должен немедленно сдаться в психушку. Тут я и сказал ему, что согласен, только ради того, чтобы выиграть время и смыться из Москвы, но он... Ты не представляешь себе, как он был счастлив, сколько наговорил мне на радостях всякой ерунды и, в числе прочего, проскочила одна небезынтересная информация: что Георгий Павлович очень гордился бы мной, узнав о моем мудром решении, что он сам рекомендовал меня на эту работу. - Это и заставило тебя всерьез согласиться? - Безусловно. Только это. Я рассчитывал увидеть его. Мне было обещано хорошее вознаграждение при условии, что я сохраню в тайне местонахождение архива. Я согласился, что меня доставят туда с завязанными глазами. Мне так безопаснее, а им спокойнее. Но уже потом, познакомившись с Биоргом, я понял, почему они не дали мне поступить в университет. Именно они были виноваты в моих провалах. Биорг открыл мне глаза. История, которую мы изучали с Георгием Павловичем, оказалась историей без белых пятен. Например, официально практически ничего не известно о цивилизации этрусков - я же могу защитить по этрускам диссертацию, и подобных примеров колоссальное множество. Я почувствовал свое рвение к истории полным идиотизмом, особенно, когда понял, что мое "подпольное" образование имеет роковой смысл - без "белых пятен" истории цивилизация развивается иначе. Одним словом, я понял главное - надо соглашаться, выбора у меня нет. - Ты не догадывался, куда тебя завербовали? - Биорг сказал, что архив находится в подземном бункере. Там я должен буду находиться безвылазно до полного завершения работы. - Кто этот Биорг? - Смешной человек, - Гренс задумался, подбирая ему точное определение, он, некоторым образом, мой импресарио. Ценный кадр: знает всех, все, что угодно, может достать, пробить. У нас здесь шутка такая ходит: если не знаешь, в чем смысл твоей жизни, спроси у Биорга, он знает все. Короче, с полгода мы с ним суетились. Он взял на себя все проблемы: транспорт, питание, проживание, материалы для работы. И действительно, мне даже не пришлось ходить по библиотекам. Всю литературу, которая могла понадобиться, он добывал сам. Я лишь просматривал историографию и говорил: теперь мне нужно еще то, другое, третье, такого-то автора - сякого-то... хватали все подряд. Трудно сориентироваться, когда туманно представляешь себе предмет исследования: социальная история, психогенетика цивилизации... искали все, что могло помочь. Несколько раз он ездил за литературой за границу. Энергичный мужик, все доставал моментально. В итоге одна из комнат его квартиры оказалась до потолка завалена книгами, многие из которых я даже не успел просмотреть. И вот настал день отъезда. Этого дня ты, разумеется, тоже не помнишь. - Никак не могу понять, причем здесь я? - Ты же хотел все подробно и по порядку. Изволь. Так вот, поздно вечером накануне отъезда Биорг должен был позвонить, чтобы уточнить время и место встречи, но позвонил лишь в два часа ночи и очень извинялся. Говорил, что возникли неожиданные сложности с перевозкой багажа, и очень просил прийти пораньше, помочь погрузить. Договорились, что я буду у него к семи утра. Сам знаешь, как ходит транспорт в нашем районе по утрам. Я, приготовившись идти пешком до метро, вышел в пять, и встретил тебя у твоего подъезда. - Ты хочешь сказать, что встреча была случайной? - По правде, мне не стоило к тебе тогда подходить. - Что я делал у своего подъезда в пять утра? - Ты шел домой... Не знаю, стоит ли об этом? - Ну же, не тяни. - Ты был в стельку пьян. Вернее, не то чтоб в стельку, но вид у тебя был, будто ты не спал три ночи. Увидев меня, ты решил, что еще недостаточно прогулялся и ничего страшного не произойдет, если я приду с другом, который поможет грузить багаж. А я решил, что мне сам Бог тебя послал, и рассказал тебе об этой подозрительной командировке. Ты взялся выяснить, что это за "архивное место". Я еще передал тебе письмо к родителям. Видишь ли, Феликс, как только я встретил тебя, мне стало намного спокойнее, хотя и следовало гнать тебя прочь. Матлин рассмеялся. - Разве я не выполнил своего обещания найти "архив"? Гренс недоверчиво поглядел на него. - Значит, кое-что ты все-таки помнишь? - Нет, считай, что программа поиска сработала подсознательно. Итак, мы прошли пешком до метро... - Ты раскошелился на "мотор" и как раз, когда открывалось метро, мы уже звонили в дверь Биорга. У тебя заиграли часы - было ровно шесть утра. Биорг не удивился, увидев тебя, будто ожидал от меня какой-нибудь пакости. "Заходите, - говорит, - что ж поделать?" Открыл дверь и отправился в сторону дальней комнаты. Мы зашли в коридор, и как только дверь за нами закрылась, я сразу почувствовал что-то не то. Коридор оказался непривычных размеров, будто мы попали в другую квартиру. Я хотел нащупать выключатель, но не смог дотянуться до стены, она как будто исчезла. Потом я неожиданно далеко услышал твой голос. Ты кричал: включи свет, скорее включи свет! Я кинулся открывать входную дверь, но и ее на месте не оказалось. Руки проваливались во что-то вязкое. Вокруг кромешная темнота. Я совсем перестал ориентироваться и вдруг заметил, что не касаюсь ногами пола. Тело сворачивается, как в воде. Потом до меня уже дошло, что это невесомость. В тот момент я, кажется, потерял сознание или заснул, а ты все время норовил меня растормошить... - Если это была "твоя" камера - тебе и полагалось в ней спать до посадки. Все нормально. На меня спячка не действовала? - Ни капли. - Естественно. Эту камеру делали для тебя, и мое присутствие в ней не предусматривалось. Так что мучился ты по моей вине. Я эти "гробы" знаю, они все с одного "конвейера". - Да, Феликс, - покачал головой Гренс, - ты здорово спутал все карты. Ты даже не можешь себе представить... Одно дело я, поставивший на себе крест, и другое дело ты. Пережить все это на трезвый, относительно трезвый рассудок... Возможно, она и к лучшему, твоя амнезия. - Надеюсь, я вел себя достойно? - Не то слово! - вдохновенно воскликнул Гренс. - Не то, что достойно, можно сказать, героически! Пока я бездарно болтался вверх тормашками, ты отчаянно пытался выбраться. Можешь гордиться собой. Но все твои попытки были неудачны. Это оказалась какая-то странная невесомость, она все время стягивала нас к центру, а ты пытался прощупать стены, говорил, что они мягкие и вязкие, но чем глубже, тем тверже. До твердого вещества не хватало сил дотянуться - отбрасывало в центр. Мы даже лежали таким способом, на спине друг у друга. Было такое ощущение, что летаешь привязанным к кровати. Это, между прочим, твоя фразочка. - Сколько времени это продолжалось? - Дня три, не больше. Мы ориентировались только по "пиканью" часов. Удивительно, что они работали. Ты был уверен, что в этом доме физическая лаборатория, а я говорил, что мы давно уже в космосе и дергаться бесполезно. Но почему-то ты был уверен, что мы сами должны найти выход отсюда, иначе пропадем. Ты считал, что неизвестность хуже всего, а я говорил, что бывают настолько скверные новости, что лучше уж неизвестность. Но ты выбрался и оказался прав. - Выбрался? Каким образом? - Ты применил принцип реактивного движения и использовал меня в качестве "горючего", - Гренс с пафосом поднял бокал, - за твое здоровье! Если б этого способа не изобрели до тебя, я мог бы сказать, что лично знаком с гениальным физиком. Собственно, у нас была возможность выбраться вдвоем. Стены контейнера не были жесткими, нужно было лишь как следует оттолкнуться друг от друга и рваться изо всех сил. Но и еще, конечно же, то, что ты называл тогда "верой в успех этого безнадежного мероприятия". Но у меня, как видишь, ни веры, ни силы не оказалось. Я был чертовски рад, что тебе это удалось и, как дурак, надеялся, что ты вот-вот вернешься, чтобы вытащить меня отсюда. Я не позволял себе даже думать, что, возможно, не так уж все и благополучно. Прождал почти сутки, а когда очнулся здесь, в фойе у фонтана, - Гренс указал пальцем в сторону того самого фойе, Биорг уже в ярости метал икру. Орал, что мы сами во всем виноваты, что стены контейнера пересекать нельзя - это для человеческих организмов верная гибель и что ты по собственной дурацкой инициативе отправился на тот свет, только не мог понять, каким образом тебе это удалось. Но, поверь, он тебя об этом еще не раз спросит. А мне за то, что я притащил тебя и попустительствовал твоим глупым экспериментам, придется весь контрактный срок пребывать в гостинице и никаких телефонных звонков, никаких писем, чтобы по штемпелю на конверте ни один из моих бестолковых приятелей не вычислил, где я. И, знаешь, все это выглядело так убедительно и правдоподобно. Даже контейнер они объяснили, как бактериальный карантин - в архив, дескать, допускаются лишь совершенно стерильные существа, Гренс от души расхохотался, вспоминая, как ему здесь по десять раз в день меняли халат и перчатки, пока он не научился обманывать архивный тест-пропускник, - перед работой - душ, после работы - душ. Я думал с меня слезет кожа. Попробуй хоть одну молекулу притащить с собой из гостиницы! Я уже раньше сообразил, что работать придется с архивом какой-то инопланетной миссии, посетившей Землю миллионы лет назад. Черт меня возьми, почему я сразу не догадался, что речь идет не о Земле? Ведь все, абсолютно все подталкивало меня к этому! - Гренс тяжело вздохнул, будто его запоздавшее прозрение способно было что-либо изменить. - Это все? - Что касается тебя? Мы больше не виделись. Когда вскрылись махинации Биорга, он признался, что ты выпал из контейнера на одной из остановок и, судя по всему, принял свою долгую мучительную смерть. Когда они спохватились - спасать тебя было поздно. Это так? - Чистая правда. - Он сказал, что контейнер был снабжен оболочкой секретной самозащиты. Все, что каким-то образом выпадает из него, должно самоуничтожаться. У человека это начинается с разрушения памяти, мозга, нервной системы и заканчивается разложением тканей. Весь процесс занимает около часа. Если б ты выбрался на корабле - они попытались бы спасти тебя, но на перевалочном пункте у тебя шансов не было. - Неужели я похож на говорящую галлюцинацию? Они недооценивали моих шансов. - О, Феликс! Твоя галлюцинация уже не раз посещала меня. Ты был моим самым тяжким грехом. Ты даже не можешь себе представить, как я счастлив, увидеть тебя. - Ты уверен, что это все? Гренс непонимающе поглядел на своего гостя. - С момента старта с Земли у меня отсутствует гораздо больший отрезок памяти... - Но, Феликс, оболочка контейнера... - Я знаю про эти оболочки не меньше тебя. Разрушение памяти идет в сторону прошлого, без разбора. Я не помню, где я напился в тот день, я и предыдущих дней не помню - это неважно. До того момента, как я выбрался на перевалочном пункте, прошло около месяца полета. - Неужели ты мне не доверяешь? - обиделся Гренс. - Андрей, я только хочу выяснить... - Подожди. Какой месяц? Там никакого месяца быть не может. Это абсурд! Кто тебе это определил? По какому ритму? Клянусь, я больше ничего о тебе не знаю. Гренс подскочил к своим черновикам, сваленным на пол и стал что-то черкать на них жирным карандашом. - Сколько времени, ты сказал? Месяц? - Он погрузился в расчеты и очень скоро предъявил Матлину свой чертеж, на котором был изображен странный треугольник, разбитый на внутренние сектора, которые были аккуратно спроецированы на одну из граней неровными отрезками. - Эх ты, милый мой технарь. Куда у тебя девался фактор скорости, хотя бы по формуле Энштейна? Ты даже представить себе не можешь расстояние отсюда до Земли... - Это я-то не могу себе представить? - Вот он, твой месяц, - Гренс указал пальцем на один из спроецированных отрезков, - ты болтался в космосе не более трех суток. Матлин разложил перед собой чертеж и попытался воспроизвести формулу Эйнштейна, припоминая, какой разлет в пространстве могли иметь Акрус и Галактика два года назад - все приблизительно! В этом ареале, - ворчал он про себя, - ничто не может быть точным, даже расстояние от точки А до точки Б на листе бумаги. - Не трудись, - остановил его Гренс, - формула Эйнштейна не универсальна, это мне точно известно. Здесь "девятеричная доминанта". Так называемая "формула девятки": грубо, но просто. Это касается и сжатия времени. Я в этих тонкостях физики ничего не понимаю - здесь же все просто. Вот смотри, - Гренс склонился над чертежом и стал водить пальцем по треугольникам, объясняя, откуда что взялось. Похожую науку моделирования в геометрических фигурах Матлин где-то когда-то уже проходил. Он даже вспомнил, что существуют "геометрии" зон с иными числовыми доминантами, где расчет времени моделируется с квадрата, пятигранника и т.д. Но никакой практической пользы эта наука ему не давала. "Я кретин, - подумал он про себя, - по этим доминантам можно было самому еще в ЦИФе вычислить координаты Галактики, и не приблизительно! Ведь Ксар мне называл точный отрезок отсутствия памяти, до сотых долей секунды. Если б я догадался вернуться в технопарк и переговорить с Серым... Если б я догадался вычислить эти три дня..." - Я крайне бестолково представляю себе эту систему, - признался Гренс, но древние акрусианские астрономы успешно ее использовали. И это еще не все. Самое интересное, что искривление времени в последствие выпрямляется. Этого не знал даже сам Эйнштейн. - Гренс перешел на шепот, будто Эйнштейн подслушивал его за дверью, - поэтому я вместо подписанного контракта могу застрять здесь на гораздо больший срок. - Можешь не объяснять. Кое-чему я здесь все-таки научился. - Тогда, может быть, именно ты поможешь мне разобраться кое в чем остальном? Должны же мы хоть что-нибудь иметь с наших неприятностей. Или ты вольный человек и сможешь в любой момент сам вернуться обратно? - А разве я не нашел тебя сам? - Тогда тем более я должен знать все, что знаешь ты. - Полагаешь, между нами, инопланетянами, секретов быть не должно? Гренс схватил его за обе руки и задрожал от волнения. - Если у тебя есть "секреты", открой мне их. Поверь, мне есть, чем тебе отплатить...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});