Лихие лета Ойкумены - Дмитрий Мищенко

Префект Томы, вчитываясь в невеселые строки императорского эдикта, подумал, прежде всего, об аварах: отныне не анты — они злейшие враги империи. С антами он, как и империя находятся в надежном мире, а можно ли иметь его с аварами? Что-то не похоже. Всего шесть лет находятся в Скифии и успели опустошить ее: берут за шиворот вельмож, чтобы давали и давали им живность, грабят, пренебрегая законами империи, людей. Терпение лопнет когда-то и начнется возмущение. Пусть царствует на небесах покойный император, но он совершил непоправимую глупость, пригласив аваров. Помощь от них будет или нет, а неприятности уже есть. Одно верным было и будет — выпереть их туда, откуда пришли. А появление нового императора — не лучший в этом деле случай. Остается не ошибиться, найти самую верную уловку, чтобы умысел стал явью, а намерение — победой. Какой она должна быть? Сесть в лодью и отправиться в Константинополь, а в Константинополе сказать Юстину все, как есть? А почему бы и нет? Сейчас все к нему будут идти, особенно префекты. Он не префект, всего лишь епарх каких-то десятирядных Том на рубежах? А если не кого-то другого, а именно его, епарха Виталиана, посетила дельная мысль? Император заговорил со всеми, в том числе и с ним о покое в государстве, тогда почему и не встать перед ним с мыслью, что обеспечит покой, если не на века, то на ближайшие десятки лет, тем более, что есть на то веская причина: анты предпочитают обновить заключенный ранее с Византией договор. Обры поэтому не нужны. Если за Дунай и нет резона выпирать их, пусть император бросит этих татей на склавинов. Или их, впрочем, не затем звали сюда?

Решено: завтра, нет, послезавтра и отправится. Подготовится, даст подчиненным указания — и на дромоне пойдет. Кто знает, как долго придется стучаться к императору, чтобы достучаться. Был уверен в намерениях своих, а потому изрядно доволен собой. И приподнят духом тоже. Но перед самым отъездом на его хорошее настроение неожиданно посягнули: у южных ворот крепости объявились конные авары, такие многочисленные, что охрана вынуждена была закрыть ворота и уведомить о том епарха.

— Как много их и авары ли это были?

— Не меньше тысячи, достойный. А что авары — это наверняка. Сами видели, и они это говорят.

«Это что за чудо? Демонстрируют, какая у них сила?»

— Спрашивали, чего хотят?

— К вашей милости, сказали.

— Пусть идет один кто-то. Ну, если не один, то три. С тысячей мне нет нужды говорить.

Он не замедлил прийти, этот один. Был высокий ростом, сильный в теле, волосы, как и у всех сородичей его, имел длинные заплетенные в косы с красными лентами на концах. Да не это удивило епарха — тархан не принадлежал к пожилых людям. Не отрок уже, однако и до мужа ему далеко. Если бы не острый, даже вызывающе острый взгляд и не мужественные черты на застывшем в строгости лице, и вовсе походил бы на глупого в упорстве отрока, а то и на добытую и принуждением поставленную перед ним, епархом, девушку.

Это упорство, а больше юность аварского посла пробудила в сердце епарха что-то похожее на возмущение.

— С кем имею честь говорить и по какому поводу?

— Апсих я, первый из тарханов у великого кагана аваров Баяна. А пришел к тебе, чтобы сказать: нанятые императором воины аварские, как и их кровные, изнывают без живности.

— Ты прибыл ко мне турмами, чтобы напугать или даже силой взять живность?

Он был не на шутку разгневан и тем уже недоступно суровый. Однако и тархан не принадлежал к тем, которые могут отступить перед гневом или строгостью.

— Я прибыл, епарх, взять свое.

Вот как! Нет, с такими разговор должен быть короткий: пошел прочь! А так, выставить за дверь и тем сказать раз и навсегда: вашего здесь нет и быть не может. Мало вам того, что получаете от императора?

Он собирался уже изречь то, что задумал, и понял вдруг: а достойно ли будет с варваром сразится варварскими действиями? Правда, кто они, наконец, этот Апсих и его Баян, чтобы из-за них опускаться так низко?

Не подал вида, что передумал и отступил, однако и гнева не проявлял уже слишком бурно.

— А где я возьму столько еды, чтобы накормить все ваши турмы, о том подумал?

— О том должен думать епарх.

Усмехнулся лукаво и потом изрек свою двуличность вслух:

— Разумно сказано, однако и несправедливо. Не со мною заключал каган договор — с императором, к императору и должны отправиться за живностью.

Не стал ждать, что скажет на это Апсих, призвал раба и велел накрыть в честь гостя стол.

— Пойдем, тархан, пообедаем с тобой, а за трапезой и взглянем, где искать ее, такую нужную всем живность.

Апсих, видно, не принадлежал к велеречивым. Пил вино, не отказывался от яств, которые ставили перед ним, на слова же не расщедривался. Скажет одно-другое, когда спрашивают, и снова отмалчивается. Поэтому хозяину пришлось взять беседу на себя. Больше расспрашивал и выпытывал, правда ли, что авары относились к уграм, людям многочисленным и далеко не одноликим. Это уже позже, как началась между племенами того асийского рода междоусобица они расторгнули с уграми давние узы и назвали себя аварами.

Апсих преимущественно, молча, кивал головой, соглашаясь с тем, что говорил епарх, и иногда прекращал трапезу и старался понять, что говорят. Тогда Виталиан повторял поведанное в доходчивой форме и, добившись понимания, щедрее, чем раньше, наливал тархану вина.

«Вишь, какая величина, — удивлялся и настораживался одновременно. — Пьет, пьет и не пьянеет».

— Слышал я, будто авары, — сказал вслух, — тоже не единственные в своем роде. К ним присоединились и другие племена — тарниахи, кочагиры, завендеры.

— Да так, и эти с нами. А еще утигуры и кутригуры.

— Ну, эти, насколько я знаю, за Дунаем.

— Все равно с нами.

— Так сколько же у кагана турм?

— Не знаю.

— Алголу?

— Также не знаю.

— Прибыл ко мне за живностью и не знаешь, сколько нужно тебе ее?

— Все равно не дашь, тогда зачем спрашиваешь?

— А может, и дам. Во всяком случае, намерен подсказать твоему кагану, где и как взять ее.

— Каган послал к тебе. Где еще можно взять, он и без подсказок знает.

«Варвар. Ишь, как разговаривает. Ну, погоди же. Вы у меня не так еще запоете вместе с каганом своим».

— Или каган знает, что император Юстиниан покинул нас?

Апсих застыл на мгновение.

— Как?

— Умер Божественный. Другой император сейчас у ромеев — Юстин Младший. Советовал бы кагану воспользоваться этим и явиться пред очи нового василевса. Все будут являться, и все чего-то будут просить. Почему бы и кагану аваров не попросить у императора увеличения ежегодной платы за службу на рубежах, тем более, что сослаться есть на что: авары принудили угомониться антов, и нуждаются из-за недостатка съестного? Это лучшая из лучших возможность пересмотреть заключенный с императором-покойником договор. Да и потребность империи в ваших турмах должна побудить императора к пересмотру. Склавины не перестают своевольничать в Иллирике, пора этому положить конец.

Апсих был не по-варварски внимательный и задумчивый.

— Это особый разговор. Каган у тебя спрашивает: что дашь, и немедленно, сейчас?

— Такая, действительно, большая потребность в живности?

— Очень велика.

— Ну что же. Если так сильно надо, дам кагану стадо скота в триста голов. Однако и скажу: это как дружеская помощь, и будет она последней. В дальнейшем ни у себя, ни у колонов, ни у куриалов брать живность не позволяю. Как жить аварам и на что жить — пусть думает каган и ведет о том речь с императором. У нас собственность каждого священна, посягать на нее, никому не позволено.

Апсих и дальше оставался внимателен и задумчив. Но недолго.

— Где возьму скот? — поднялся вдруг и вышел из-за стола.

— Мои люди покажут.

Не стал спрашивать, как же будет с аварским посольством к императору, без того знал: не Апсиху решать, не Апсиху и знать, как будет. В одном уверен: зерно надежды на пересмотр заключенного ранее договора посеяно, зерно должно дать всходы.

А сам не медлил. Как только убедился: авары на время удовольствовались данью, взяли ее и погнали на растерзание турм, — пошел на приготовленный уже для дальнего плавания дромон и отправился на нем вдоль мезийского берега до Босфора. Если авары и поспешат с посольством, обогнать его все равно невозможно будет. Да так. Некоторое время уйдет на раздумья и колебания, некоторое — на совет, назначение посольства и определение требований, а еще больше уйдет его на преодоление пути между Скифией и Константинополем. Он не из близких, вскачь все время не будут отправляться, хотя авары иначе, кажется, и не ездят.

Дул несильный, однако довольно свежий северо-восточный ветер. Нельзя сказать, что попутный, однако и не супротивный. Паруса все время были натянутые, и натянутые туго. Единственное неудобство, если его можно назвать неудобством, — волны набегали сбоку и все сильнее били в левый борт. Но кормчий знал свое дело: взял дальше в море и дальше шли уже, не меняя курс. дромон, правда, ощутимо шатало, но это уже как водится, что даже веселило, склонного к плаванию в непогоду, сердце епарха Виталиана. Возможно, другие и забыли в суете про свое, кровное, что имя было дано ему не случайно, сам он помнит, и хорошо: по родословной он принадлежит к роду славного при Анастасии стратега Виталиана. Об этом никто, и сам он не упоминает, поскольку вспоминать не очень безопасно: Юстин Первый, придя к власти, казнил не только тех, которые дали ему на подкуп гвардии и сената золото, но и стратега Виталиана, как влиятельного среди знати и очень возможного претендента на византийский трон.