Я С СССР! Том 5 (СИ) - Вязовский Алексей

— Тебя послушать, так у Renault –16 вообще недостатков нет!

— Есть, конечно. Просвет, например, маловат для наших дорог. Но большинство претензий из области личной вкусовщины и консервативных взглядов. Расположение движка непривычное, передний привод, хечбэк опять-таки… Но, вы сами мысленно поставьте рядом эти машины — это же как завтра и вчера! И вот попомните мои слова, Алексей Юрьевич: дойдет дело до реконструкции МЗМА, и они первые побегут к «Renault»!

— Хорошо, что ты предлагаешь? — улыбается Юра, собирая фотографии.

— Как всегда: увидеть все собственными глазами и выслушать независимых экспертов. А для этого включить в состав делегации кого-нибудь из ведущих конструкторов НАМИ. И только потом уже на правительственном уровне решать: стоит ли нам строить дублер МЗМА, или лучше сразу вкладываться в современное производство на уровне лучших мировых стандартов. А вообще интересно будет посмотреть, как «Renault» и «Fiat» будут биться за контракты, предлагая лучшие условия, чем у конкурента…

*****

Очень интересным получился визит Гагарина в Сорбонну. Молодежь встречала его там бурными овациями и цветами, ректор провел экскурсию для высокого гостя. Выступление, а потом и общение со студентами длилось больше двух часов — такой был интерес к последним событиям в нашей стране. И все было прекрасно, пока кто-то из французских репортеров не вспомнил о нашем студенческом митинге у стен Кремля и не спросил, что стало с тем несчастным парнем-писателем, из-за которого все случилось.

Ух, какой шум в зале поднялся…! В чем руководство нашей страны только не обвинили! Выяснилось, что у местной прессы очень богатая фантазия, и меня здесь выставили чуть ли не святым мучеником, отправленным злыми комитетчиками в ГУЛАГ и сгинувшим на рудниках Сибири. Оказывается, репортеры меня искали, пока я валялся в больнице, а не найдя, сделали свои выводы. Гагарин спокойно улыбался, слушая выкрики с мест, потом рассмеялся и подозвал меня, отыскав взглядом в толпе журналистов:

— Вы спрашивали, что стало с тем парнем? Можете сами у него спросить. Прошу любить и жаловать — представил он меня аудитории — Алексей Русин, студент 4-го курса журфака Московского университета. Заместитель главного редактора журнала «Студенческий мир».

Ага… немая сцена — замученная жертва ГУЛАГА стоит на кафедре Сорбонны.

И дальше уже я отдувался за всех, рассказывая, как оно было на самом деле и доказывая французам, что я это я — даже книгу вытащил на свет божий, благо захватил с собой пару экземпляров Города в рекламных целях.

Гагарин вскоре извинился и уехал, сославшись на то, что его уже ждут в другом месте. Бросил меня на попечение посольского переводчика и растерзание французских студентов. Но у Генерального на вторую половину дня была запланирована встреча с главой Французской компартии Вальдеком Роше, и опаздывать нельзя. А мне, конечно, самому интересно пообщаться со сверстниками и узнать, чем здесь живет французское студенчество. Да и материал для статьи нужно отсылать срочно — верстка февральского номера готова, ждут только меня.

Наше общение затянулось еще на час. Потом студенты предложили продолжить знакомство вне стен Сорбонны. И мы гомонящей толпой переместились в какое-то кафе в Латинском квартале. Меня, как историка всегда интересовали причины студенческих бунтов в 68-м, а здесь такая удача — можно все узнать из первых уст. Ведь судя по старым фотографиям, именно они — мои сверстники будут в первых рядах демонстрантов и бунтовщиков, свергнувших Де Голля. Не зеленые, двадцатилетние первокурсники, а те, чей возраст через три года будет ближе к 30-ти — вот что интересно.

Первое, что меня очень удивило — мало кто из моих собеседников знал английский язык. Или старательно делал вид, что не знает. Видимо сказывалось неприязненное отношение к Англии и уж совсем презрительное к Америке. Набирающая обороты война во Вьетнаме только добавляла французам ненависти к «проклятым заокеанским империалистам». Так что английский сейчас тут не популярен, модно быть патриотом и любить исключительно все французское. На мое счастье среди студентов попался некий Пьер — парень из семьи эмигрантов, неплохо говорящий на русском — так что пришлось ему временно поработать моим переводчиком. А пока большая шумная компания рассаживалась за столиками и делала заказ официантам, я с интересом разглядывал сверстников.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

К бедноте этих студентов никак нельзя было отнести — по модной и довольно дорогой одежде, по их манерам, по легкости, с которой они сорили деньгами, понятно было, что это дети из среднего класса — не знавшие нужды и не привыкшие сами зарабатывать на жизнь. В чем-то они напоминали мне наших московских мажоров, но эти сверстники были сильно политизированы в отличие от наших. И их политические взгляды шли вразрез с манерами и внешностью.

По словам Пьера, многие из студентов принадлежат к молодежному крылу КПФ, но Вальдека Роше при этом они называют «старым пнем», ортодоксом и сталинистом, а сами не скрываясь, бравируют левацкими идеями. Не просто левыми, а именно левацкими!

Эта молодежь поголовно заражена анархистскими и троцкистскими идеями. До маоизма дело пока не дошло, но нотки восхищения китайским вождем уже проскальзывают в их пылких речах. Все они с удовольствием цитируют своих кумиров, но стоит мне задать им более конкретные вопросы, их молодые вдохновенные лица мигом скучнеют. И я почему-то не могу отделаться от ощущения, что вся эта их политизация довольно поверхностна, в ней нет глубины. Большинство из них просто играет в модную игру под названием «новые левые». Нет, идейные анархисты и троцкисты среди них тоже встречаются, но эти буйные в основном среди вожаков. А вся остальные масса лишь старательно изображает протест против старшего поколения, не стесняясь при этом жить на родительские деньги — ведь обучение в учебных заведениях Франции стоит не дешево.

Устав спорить о политике, они с таким же жаром перекидываются на кино. Потом так же яростно обсуждают постановку в каком-то молодежном театре и предстоящую поездку на каникулы в Шамони. Кто-то начинает танцевать прямо рядом со столиками, а парочки целуются, не обращая внимания на окружающих. В общем, типичная богемная молодежь. Недаром их любимые лозунги: «Запрещать запрещено», «Культура — это жизнь наоборот» и «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!»

Дым висит густой пеленой в небольшом помещении — молодежь очень много курит. У всех странная манера немедленно зажигать следующую сигарету, стоит затушить прежнюю. В разговоре у молодежи принято сильно жестикулировать, размахивая сигаретой, зажатой в пальцах, или забытая всеми сигарета продолжает тлеть и дымиться на краю тарелки. Едят мало. Зато много пьют — официант только успевает подносить бутылки с вином и менять переполненные пепельницы.

Интерес ко мне постепенно угас, и я решаю исчезнуть по-английски, не в силах больше дышать сигаретным дымом. Пьер встает вслед за мной

— Пойдем, Алекс, провожу до гостиницы, а то заблудишься… — кажется, ему и самому порядком надоели эти посиделки

Благодарно киваю. Центр Парижа я изучил по карте неплохо, да и с такси здесь полный порядок, но прогуляться и проветрить голову мне сейчас не помешает. И поговорить с Пьером без свидетелей тоже хочется, было интересно узнать его личную оценку всему происходящему в студенческой среде. Мы возвращаемся на бульвар Сен-Мишель и медленно идем в сторону Сите, чтобы перейти потом на правый берег Сены. К вечеру ощутимо похолодало, с реки налетают пронизывающие порывы ветра. Мы с Пьером кутаемся в шарфы, пытаясь закрыться от ветра, но разговаривать нам это не мешает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Скажи, Пьер, а они сами верят в то, что говорят? Просто, извини, но на обездоленных твои сокурсники как-то не похожи.

— Да, выходцев из рабочих семей у нас в Университете от силы процентов десять. Я и сам из семьи мелких буржуа — у моего отца небольшая адвокатская контора в Нанте.

— Тогда почему анархизм, почему увлечение троцкизмом?