Катастрофа отменяется - Николай Асанов

14

Армейский штаб размещался в нескольких уцелевших хатах хутора. Мусаев занимал самую маленькую хату, разделенную наскоро сбитой перегородкой.

В первой комнатке Тимохов увидел капитана Суслова, который, притулившись у печки и положив планшет на колени, писал письмо. Оторвавшись от этого занятия, Суслов сказал скучным голосом:

— А, пришли все-таки? Генерал ждет. Сейчас доложу…

Он вложил письмо в конверт, заклеил его и открыл сумку, чтобы спрятать. Из раскрывшейся сумки вывалилось еще несколько писем. Тимохов машинально наклонился, подбирая их, и удивленно заметил, что на всех конвертах один и тот же адрес: «Город Липовец, улица Ленина». Суслов взял письмо, словно не заметив вопросительного взгляда майора, и прошел за перегородку. Вернувшись через минуту, молча махнул рукой: «Идите!»

Майор, явно стесняясь, прошел мимо двух полковников и генерал-майора, ожидавших очереди.

Мусаев сидел у зашторенного окна, делая на карте какие-то пометки и что-то диктуя стенографистке. Смысла коротких фраз, которые произносил генерал, Тимохов не уловил. Стенографистка в пыльной помятой форме, увидев майора, отложила карандаш, повернулась на скрипучем стуле к другому столику и принялась перепечатывать на машинке свои записи. Мусаев поднялся, протянул руку смущенному Тимохову:

— А, майор, наконец-то! Здравствуйте!

Тимохов пожал протянутую руку и, увидев приглашающий жест генерала, осторожно присел на краешек стула.

— Почему так поздно явились? — спросил генерал.

— Простите, обоз… Пришлось задержаться…

— Какой обоз? — с явным неудовольствием спросил Мусаев.

— Для дивизии Ивачева. Я ведь попутно, ехал, а там грузы остались недополученные.

— И привезли? — спросил генерал.

Тимохов не понял, была ли насмешка в голосе генерала или удивление. На всякий случай осторожно подтвердил:

— Да.

— А вы знаете, зачем я вас вызвал?

— Н-нет, товарищ генерал-лейтенант…

— Прочтите ему приказ, — обернулся Мусаев к стенографистке. — Это майор Тимохов.

Девушка перелистала несколько бумажек. Тимохов почувствовал, как нарастает стеснение в груди. Но вот стенографистка отыскала нужную бумажку и равнодушным голосом, одинаково передающим и неприятности и радости, прочитала:

«Майора Тимохова П. И. освободить от должности начальника артиллерийского снабжения Н-ской дивизии и назначить помощником начальника тыла и начальником артиллерийского снабжения армии».

Равнодушный голос, канцелярский стиль приказа, неожиданность назначения, внимательный взгляд генерала — все как-то перепуталось в сознании Тимохова.

— Ну, довольны назначением, товарищ майор? — спросил между тем Мусаев.

— Я… я хотел просить… — растерянно сказал Тимохов и запнулся. Потом с отчаянием в голосе сказал: — Я хотел просить об отчислении в полк…

Мусаев посмотрел на него с недовольной усмешкой, и майор замолчал.

— А вы знаете, почему я назначил вас на эту должность? — Генерал подождал мгновение и, не услышав ответа, продолжал: — Вы отлично организовали работу по снабжению в дивизии, но в армии вам придется работать еще лучше. Вы поняли?

— Да, товарищ генерал-лейтенант.

— Справитесь?

— Буду стараться, товарищ генерал-лейтенант.

— Требовать умеете?

— Постараюсь, товарищ генерал-лейтенант.

— Можете идти. Обратитесь в отдел, там вас ждут.

Тимохов повернулся и пошел к двери, еще не понимая, как мог согласиться на такое огромное дело. Уже у двери снова услышал голос генерала:

— Ничего, майор, я тоже не умел распоряжаться людьми, а вот научился!

К трем часам ночи Тимохов принял дела и успел побеседовать с начальником тыла армии, сердитым, чем-то очень недовольным полковником. Затем квартирьер указал майору хату для ночлега. Открыв дверь, Тимохов увидел на столике сделанный из снарядной гильзы ночничок, две складные койки. На одной кто-то спал.

Положив на столик свою сумку, майор поднял валявшийся на полу конверт со знакомым адресом: «Город Липовец, улица Ленина». Взглянул на спящего, узнал в нем Суслова. Было что-то детское, обиженное в позе капитана, будто он заснул после большого огорчения. И Тимохов, засыпая, успел подумать, как это Суслов может каждый день писать письма в город, пока еще оккупированный врагом? Должно быть, в письмах он излагает то, о чем не смеет сказать вслух. Сбудется ли желание капитана? Получит ли когда-нибудь адресат его письма, набросанные карандашом в страшной страде войны? Майору вдруг захотелось, чтобы это случилось, и случилось как можно скорее…

15

Перед рассветом в хату без стука вошел ординарец из штаба армии и разбудил Суслова.

Капитан поднялся, сделал несколько привычных гимнастических движений, побрился, убрал в сумку написанное перед сном письмо жене, оглядел появившегося ночью соседа, узнал в нем Тимохова и, не проявив ни огорчения, ни радости по поводу этого соседства, вышел из хаты.

Идя к аэродрому, он привычно прислушивался к тому, что происходило вокруг. Пока все оставалось без перемен: гитлеровцы вели отвлекающую стрельбу, где-то справа слышалась трескотня автоматов, у реки продолжали рваться снаряды — немцы обстреливали переправу.

На востоке становилось все светлее, а на западе то и дело вспыхивали и внезапно таяли в небе ракеты, словно соревнуясь с восходящим солнцем. К утру немного подморозило, поэтому отчетливее слышался топот солдатских сапог. Подобно пулеметной очереди, стучал мотор грузовика.

Суслов прошел за хутор, на превращенный в штабной аэродром луг, покрытый темной прошлогодней травой. Почувствовав на лице прохладу от близости реки и свежего ветра, взглянул на небо. Звезды еще были видны. Они мерцали зеленоватым светом, обещая солнечный день, летную погоду, а вместе с нею и опасность для Суслова. Он предпочитал летать на У-2 в пасмурную, туманную, дождливую погоду. Это было безопаснее. Впрочем, еще очень рано. Можно надеяться, что полет пройдет без осложнений, без встречи с вражескими истребителями…

Летчик в ожидании пассажира проверял самолет. Они так часто летали вместе, что понимали друг друга с полуслова. И сейчас Суслов, кивнув ему, протянул маршрутный лист. Летчик бегло прочитал, пожал плечами, спросил:

— Может, пойдем в обход Липовца? Ведь если подожгут в воздухе, тем все и кончится…

— Чепуха! Им и а голову не придет искать нас.

— Как хотите… — И он подал сигнал механику: — Контакт!

— Есть, контакт!

Потом летчик еще раз оглянулся на пассажира: переговорного устройства на этом самолете не было — больше им не придется говорить до благополучной посадки. Он уловил улыбку Суслова, который примащивался поудобнее в кресле, будто собираясь заснуть, как только самолет оторвется от земли. Он часто засыпал во время полетов. Но на этот раз Суслов не думал спать. Он рассматривал бумаги, опечатанные сургучом конверты… Самолет легко оторвался от земли, и летчик сразу забыл о пассажире, стремясь подняться как можно выше, чтобы спрятаться от вражеских истребителей за облаками.

Когда самолет вынырнул из облаков, под ним была река и железная дорога Липовец — Великое — Краснополь, мост через Днестр, молдавская земля. По железной дороге шли впритирку один к другому поезда. Мост, на который наши летчики потратили так много бомб, действовал.

Суслов внимательно смотрел вниз. Предутренняя мгла почти рассеялась, изрытая земля была видна хорошо. Капитан передал летчику записку. Тот, не оборачиваясь, кивнул. Самолет стал медленно снижаться. Суслов сделал короткую отметку в блокноте: генерал-лейтенант Мусаев оказался прав — немецкие поезда шли на восток. Самолет летел над огромным треугольником, в котором были расположены дивизии Ауфштейна, и Суслов видел, что все движение — автомобильное, железнодорожное, пешее — было направлено навстречу солнцу, туда, где возле города Липовца вдруг приостановилось наступление русских. Фельдмаршал Ауфштейн накапливал войска для встречного удара, чтобы отрезать дивизию Ивачева, разгромить ее и хоть тем отчасти расплатиться с русскими за все потери…

Внизу что-то произошло. Суслов еще не понял — что, а летчик уже вел самолет вверх. Мотор натужно гудел. Впереди замелькали белые облачка разрывов. Тихоходный самолет, на котором летел Суслов, отставал от намеченной немецкими зенитчиками точки встречи со снарядом, и можно было ожидать, что гитлеровцы вот-вот вызовут истребители.

Летчик повернулся к Суслову, что-то крикнул, повел самолет в сторону, а затем нырнул вниз, почти к самой земле. Теперь У-2 шел под защитой лесопосадочных полос и пестрых разветвлений балок, ручьев, невидимый сверху, почти неслышный снизу, за что немцы и прозвали такие самолеты «бесшумными».