Роман по заказу - Николай Почивалин

— Так почему ж все-таки — надо? Что сегодня за день такой?

Роза Яковлевна отставляет пустую рюмку, взгляды наши встречаются.

— Мой черный день… В июле сорок второго погибли отец, мать и младшая сестра Стася. Как раз в этот день.

Коньяк во мне встает колом! Я-то откуда знал? Сама же, когда договаривались по телефону о встрече, предложила вместе пообедать, можно же было перенести ее на любое другое время! Ошеломленно спрашиваю:

— Война?

— Скорее простое убийство. Расстреляли, под Гомелем… Виноваты были только в том, что евреи. — Куда как достаточно, казалось бы, для одной судьбы, а Роза Яковлевна все тем же ровным тоном добавляет еще: — В ту же осень муж погиб. Подряд все.

— Тоже — там?

— Нет, на фронте, — полковой комиссар. Он намного старше меня был — мудрый…

Сейчас в ее голосе звучит уважение, теплота и то тихое спокойствие, с которым говорят о том, что уже очень далеко и никакими силами не поправить. Взглядываю на нее — пожилую, в белоснежной кофточке с коротким, по локоть рукавом, сдержанную, — удивляюсь тому, как всего-то несколько слов могут изменить представление о человеке. Эвакуировалась с сынишкой, коммунистка, директор одного из передовых в области торгов, на редкость энергична и подвижна, несмотря на возраст, — все это, что знал о ней до сих пор, воспринимается сейчас по-иному, полнее, значительней, что ли; как по-иному воспринимается и почтительность, с которой чуть ли не все Загорово здоровается с ней на улице, ее готовность, стремление услужить людям, отчего, наверно, и возглавляемый ею торг — передовой.

Заметив, что я, не закусив, берусь за папиросу, Роза Яковлевна строговато замечает:

— А ну-ка, давайте обедать! — Внимательно посмотрев, она просит: — Пожалуйста, не церемонничайте. Честное слово, мне приятно, что я не одна. А то бы как всегда закрутилась, забегалась. Потому и пригласила сюда…

Сказано то, что надо сказать: теперь чувствую себя в своей тарелке — в переносном смысле, и уверенней обращаюсь с тарелкой — буквально. Любопытно все-таки устроена жизнь: сам немало попользовался ею, поездил, повидал, знаю множество людей, и все равно каждый в отдельности — открытие. С той лишь разницей, что одного открываешь сразу, другого — позже, а кого-то, бывает, не откроешь и вовсе: секрет за семью замками. Причем и в состоявшееся уже открытие приходится подчас вносить поправки: не ждешь, допустим, особой тонкости, а именно тонкостью тебя и поразят.

— После вашего звонка я на минуту домой заезжала. Прихватила одну вещицу. — Роза Яковлевна щелкает запором темно-вишневой сумочки. — Хотела вам показать.

Круглый и плоский, как пудреница, фарфоровый флакончик духов с навинчивающейся позолоченной пробкой уютно, овально ложится на ладонь, по тонкой бело-розовой, как кожа ребенка, поверхности — несколько золотистых дубовых листков; прелестная вещица, ничего не скажешь!

— Подарок Сергея Николаича. — Роза Яковлевна коротко улыбается. — Вернулся с курорта и принес. Говорит: рижские, на французской эссенции…

…Роза Яковлевна постаралась отпустить посетителей как можно быстрее, и лишь после этого Орлов подсел к директорскому столу. Наклонив большущую продолговатую голову, посапывая и шурша плащом, он освободил небольшой сверток от ленты, от бумаги — под ними оказалась полукруглая черного бархата коробка; объяснил, довольно посмеиваясь:

— Вы как-то сказали, что к вам без дела, без просьб никто не приходит. Так вот, у меня сегодня — ни дел, ни просьб. А это вам — примите покорно.

Несколько торжественно он откинул верхнюю крышку коробки: внутри, в черных бархатных гнездах помещались три круглых флакона — один, в центре, побольше, по сторонам — поменьше.

— Сказали — редкость! — простодушно похвастал он.

— Сергей Николаич, ну зачем? — упрекнула Роза Яковлевна, чувствуя, что ей — и неловко и приятно.

— Вот так здорово! — шутливо вознегодовал Орлов. — Да я вам за один наш корпус давно в ножки поклониться должен!

— Эка, что вспомнили!

— Не вспомнил — не забывал. И сами покоя не знали, и вас замучали.

Новый административный корпус, половину которого отвели под спортивный зал, строили так называемым хозяйственным способом — без подрядчика, сами. Стройка затягивалась, не было, пожалуй, дня, чтобы в торг к Розе Яковлевне не наведывался завхоз детдома Уразов либо не звонил, не заходил Орлов. Требовалось все подряд: стекло, гвозди, шифер, олифа, краски — не сразу подберешь это в магазинах и сейчас, тогда же, побольше двадцати лет назад, любой стройматериал был проблемой.

— Как же вам откажешь! Вон вы с каким аргументом являетесь, — как скажите, так и придавите, — Роза Яковлевна невольно передразнила: — Понимаете, Роза Яковлевна, надо: дети.

— Правильно — дети, — охотно, улыбаясь, подтвердил Орлов.

Не удержавшись, Роза Яковлевна отвинтила золоченую пробку, понюхала.

— Прелесть какая! Спасибо, Сергей Николаич.

— А я, знаете, еще что помню? — спросил Орлов. — Как вы нам мандарины отдали.

— Вот это уж не помню.

— Ну, что вы! Вскоре после войны, под Новый год. Это уж точно — елку мы делали. Позвонили вы и говорите: получили несколько ящиков, первый раз за пять лет. В магазины, говорите, отдавать не будем — мало, сами продавцы разберут. Решили — в детсады да вашим ребятишкам. Присылайте — берите. Мы их на елку на ниточках повесили. А после раздали. Один парнишечка получил свою долю и за брюки меня дергает: «А с энтими шариками — чего делать?»

— Я почему-то другое хорошо запомнила. — Роза Яковлевна рассмеялась. — Как прибежали вы материю на свадебное платье просить. И забыли, как называется. Говорите — на какого-то греческого бога похоже. Насилу догадалась: гипюр!

— А, это мы наших воспитанников женили, — подтвердил Сергей Николаевич. — Прекрасная пара!

Роза Яковлевна всегда относилась к Орлову с неизменной симпатией, непроизвольно — из-за тех же детей, вероятно, — выделяя его среди других загоровских директоров; после же неожиданного знака внимания, подарка, к этому прочному уважению добавилась какая-то теплота, чуть ли не родственная. Вероятно, нечто подобное привнеслось и в отношение Орлова к ней. Прежде, во всяком случае, их разговоры происходили только на служебной почве, в торговском кабинете да на районных совещаниях. А тут, вскоре столкнувшись с Розой Яковлевной поздним вечером на улице, Орлов вызвался проводить ее до дома; по дороге посидели на скамейке, с удовольствием по-дружески поговорили. То, что их могли увидеть в такой поздний час, на чужой скамейке, оживленно беседующих, их не смущало, не заботило: к ним ничего не могло пристать — слишком хорошо загоровцы знали их, да и, кроме того, кому бы пришло в голову сплетничать о людях их возраста? Их первая и единственная прогулка произошла, когда им обоим было близко к шестидесяти, а Сергею Николаевичу оставалось жить всего с полгода…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});